Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев

Строгие редакторы требовали веселой, красивой, цветной жизни. Они считали необходимым показывать жизнь не такой, какая она есть, а какой она должна быть! Материал был опубликован. Кадр, который мы (мне так хотелось думать, что именно МЫ) делали на заводе, пошел на полосу. В печати, конечно, видны были все складочки, и девицы были похожи на манекены, но это никого не смущало. Советские станочницы в красивой, свежей, чистой, цветной одежке!

Тиф от Ричарда III

Мне посчастливилось познакомиться с гениальным актером областного драматического театра, в Куйбышеве. День ушел на то, чтобы определиться в съемке Николая Засухина. Встал вопрос: как его подать читателям? Человеком на рыбалке или профессиональное решение – в сценическом образе. Долго обсуждали и договорились, что образ Ричарда III наиболее объемен.

Постелен красный материал на сцене театра, вызваны осветители театра. Ну как же – корреспондент из Москвы снимает ведущего артиста театра. Мы стали строить композицию. В моей итоговой композиции он тянет руки к короне, чего не было в театральном варианте. Съемка проходила долго. Герой дошел до физической усталости. С его слов – съемка обошлась ему ценой целого спектакля.

Воодушевленный контактом с этим человеком, прилетаю в Москву. При подъезде к дому я что-то себя плохо почувствовал. Домашние сразу вызвали врача.

В субботний день прислали дежурного доктора. На горизонте появилась молодая девушка с апломбом безапелляционного решения. Глядя на меня, пощупав мой лоб и живот, она выпаливает страшное слово «ТИФ» с комментарием:

– Немедленно в больницу!

У меня хватило сил прошептать:

– Мне надо пленку проявлять! Материал сдавать! Я – фотожурналист.

– Это неважно! Вы заражаете других! В доме есть животные?

– Немедленно изолировать на балкон! Вызываю санитарную спецслужбу.

Занятия в театральном училище. 1989

Приехали крепкие, довольно молодые люди с бидонами. Я плохо это видел, какое-то шипение. Они обливали стены и окружающую жизнь какой-то гадостью с дикой вонью. Домашние жались по стенам, ближе к балкону. Потом приехали за мной. Меня просто скрутили и положили на носилки. Сопротивляться я не мог, и сознание пребывало в сильном тумане…

Бокс со стеклами. Внешний мир перестал существовать, потому что за этими стеклами начинался другой бокс, в который можно было входить врачам и медперсоналу. Жизнь то проявлялась, то исчезала. То она принимала вид потолка и бокса, то я мог посмотреть на самого себя, лежащего под простыней. Не помню, кушал ли я что-нибудь. Иногда под действием внешних факторов я пробуждался. В одно из таких воскрешений я услышал голос. Нет, ни с того света.

– Смелей, смелей подходите. Он еще живой.

Я приоткрыл глаза и вижу молодых людей, видимо, студентов, все в белых халатах, жмутся к стенке, не подходят. А врач, грубоватый товарищ, хватает меня за живот и говорит:

– Вот видите, вот у него симптомы тифа, шелушение…

– Подходите, такого второго случая не будет! Первый случай заболевания тифом! Ценить надо! – не успеваю заметить, подошли ли ко мне студенты, снова теряю сознание.

В очередной раз приоткрываю глаза – вижу перед собой ужасное чудовище, изрыгнувшее:

– Слушайте, а не воспаление ли легких у него!?

Более тихий голос, с другим тембром, произносит:

– Но мы ведь не умеем лечить воспаление легких.

Бас сказал:

– От нас его никто не возьмет… Нам самим надо его лечить…

Голоса менялись. До меня дошло, что вокруг меня толпа врачей – консилиум. В морг ли меня сразу направить или попытаться вылечить…

Слышу резкий призыв:

– На рентген его! Поднимаю веки, вижу мелькающий потолок с осветительными приборами. На скорости везут по коридору. Процедуры в рентгеновском кабинете не остались в памяти. Когда очнулся в очередной раз, увидел молодую медсестру. Обращаюсь к ней с оптимизмом:

– Дайте мне что-то надеть, хочу погулять.

– Нет, вы еще слабы. Лежать надо.

После диалога с сестрой прошел день или два, ситуацию не контролировал. Передо мной во время обхода оказался главный врач.

– Мне не дают одежду! Я хочу на свободу! Хочу бегать и летать!

– Ну-ну, больной. Пока рано об этом думать…

Впоследствии выяснилось, что я лежал более двух недель. В первый день ясного сознания я встал с кровати, взял простыню, обернулся в нее, стал похожим на древнего грека. В таком виде вышел в свет. Свет оказался длинным коридором, по которому шастали больные, одетые в халаты и пижамы разных цветовых гамм. Вдруг вдали коридора замаячила моя супруга в белом халате и энергично двинулась в мою сторону. Под ее взглядом я нырнул к себе в бокс, показывая тем самым свое место пребывания. Она вошла в бокс, протянула апельсины и только успела спросить:

– Ну как? – ее тут же оборвали ворвавшиеся санитары.

– Не положено! Ее быстро выдворили обратно, но апельсины оставили. Пришла медсестра, принесла одежду и разрешила вставать и ходить.

– И еще сами будите ходить в столовую. Ваш стол – номер семь. Радуйтесь! И еще Вы меня так опозорили перед главным врачом, пожаловавшись на меня, нехорошо!

Стол под счастливым номером семь для тифозных больных стоял в конце довольно большого помещения, около стены. Я отстоял очередь на раздаче и сел за свой стол. Вдруг появляется некий товарищ, который крепким голосом кричит:

– Вася, давай сюда! Здесь свободно.

За моим столом еще были свободные места, другие столы уже были оккупированы больными. Появляется Вася, пониже ростом, но уже тоже с тарелкой. Один садится справа от меня, другой – слева. Я черпаю ложкой, проглатываю и спрашиваю:

– У вас тоже тиф?

Публика, сидящая рядом, замирает. Снова наклоняюсь над тарелкой, но когда поднимаю голову, одного уже нет, а второй еще не оттаял, продолжает сидеть в застывшей позе. Но и он исчез, как только я опустил глаза в тарелку. Тишина. Вся публика не ест, смотрит на меня. Я почувствовал привилегированное положение и не стал относить грязную посуду. Встал и пошел по направлению к выходу. Люди расступались, давая мне пройти. Они хотели понять, в чем выражается тиф. Как он кусает и убивает. На следующий день уже никто не осмелился занять мой стол.

После болезни прихожу в редакцию, коллеги как-то необычно поглядывают на меня.

– Ну, Леня, Ну, Леня, этого мы тебе не забудем.

Оказывается, как только было озвучено слово «тиф», к редакции подъехала машина с крестом. Ворвавшиеся санитары и медработники выявили зону контактов тифозного больного, выставили пост, который никого не впускал и не выпускал. Кабинет главного редактора подошел для медосмотра, а редактор был изгнан.