Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев

что-то привычное, до боли знакомое. Театр вроде бы тот, но почему-то возникает отчуждение.

Приказ редактора, и я снова среди колонн театра. Снова героиня моего материала та же певица, но уже в оперном спектакле по Мусоргскому. С чувством уверенности переступаю порог ее гримуборной.

– Надоели! Сколько можно?..

– Она что-то пробормотала неразборчиво… – Один фотограф меня снял достойно, он из «Советской женщины». Вы все тут…

Настала моя очередь выйти на авансцену.

– Позвольте представиться, Леонид Лазарев. Автор Вашей фотографии в роли Кармен. Было в 1962 году! – произнося это, я почему-то вытянулся по струнке.

– Дай, я тебя обниму! Милый мой! – с этими словами начинает меня тискать и мять.

– Ах, ты такой!.. Пришел, опять снимать? Как хочешь?.. Что хочешь?.. Конечно, я снимал, но, увы, авансы, полученные от хозяйки бала, не оправдались.

Кадры были, но не было решения. Казалось, были любые возможности! Усыпила певица мой поиск. Обаяла. Стыдно вспомнить!

В дальнейшем наши пути неоднократно пересекались. Работая на всех конкурсах Чайковского, я не раз видел певицу в жюри. Иногда встречались взглядами, она немного улыбалась, посылая мне новый аванс в работе: доброе не забывается! Хотелось сохранять подобные традиции.

…Однажды на даче мой отец подвел меня к небольшому фруктовому деревцу:

– В молодости я часто сиживал на скамейках у Большого театра…

Как-то осенью, снова оказавшись у фонтана, я поднял несколько яблок. Почему-то положил их в карман. Вот эта яблонька выросла из семечка одного из тех яблок. Ухаживай за ней, прошу тебя!

Прошло много лет. Каждую весну боюсь, что не зацветет.

Игнатович

– Ты столько уже наснимал. Знаешь, есть такой журнал «Советское фото»? Надо бы тебе туда сходить, показать свои работы, посоветоваться. Может быть, тебя опубликуют.

– Как опубликуют?

– А вот так. Ты приходишь в журнал, показываешь свои фотографии и говоришь, что ты хотел бы их опубликовать.

– А это возможно?

– Леня, ты вот снимаешь, снимаешь и…? А там – профессионалы! Меня мучили всякие страхи. Ну как так, я пойду в редакцию?! Я?! Мне кажется это смешным. Вместо того, чтобы покупать мороженое, я покупаю проявитель. Но это ж не повод, чтобы гордиться!

Настал день переломного момента. Пересилив все страхи, собрав фотографии открыточного формата, я переступил порог редакции «Советского фото» и оказался перед огромным зеркальным окном без форточки. Оно, окно, было выше человеческого роста и шириной метра три, такой… огромный глаз на улицу.

– Молодой человек, Вы к кому?

– Вот… я… пришел… чтоб… меня опубликовали…

– Опубликовали? – комната засмеялась в ответ.

– Ну-ка, ну-ка, пойди-ка сюда! Наверное, принес свои шедевры? – сказал один из находившихся в редакции.

– Да вот, я… Действительно, Вот… У меня несколько фотографий есть… Я хотел…

– Покажи, покажи их. Садись.

Профессионал. 1958

Он быстро стал перебирать эти фотографии. Меня удивило, как можно быстро увидеть, разглядеть шедевры?

– Вот… вот… э-э-э… две фотографии ничего. А вот эту можно и опубликовать.

– Как? Прям сейчас?!

– У нас редколлегия. Нужно показать, если все проголосуют, опубликуем.

– Завтра можно ее увидеть?

Он широко улыбнулся:

– Так быстро не делается, так и кошки быстро не родятся. Ну, месяца через три, может быть, это и будет.

Он держал в руках пейзаж. Хочу сказать, что эта фотография мне самому безумно нравится по сей день. Несколько раз перепечатывал в фотолаборатории то среднего формата, то большого. Зачем, почему? Не знаю… Но когда я беру в руки это фото, пейзаж оживает: старая разбитая дорога, покрытая блестящими лужами, и могучие деревья, в ветвях которых обязательно прячется Соловей-разбойник. Что-то притягивает меня и влечет в этой работе.

– Слушайте, молодой человек! Я бы хотел Вас привлечь к работе в редакции…

– Как! Мне поручена съемка?!

– До съемки далеко еще… Вот посмотри, сколько писем у меня лежит. А я один. Письма-то надо читать, на них надо отвечать! Так что, если ты не против, бери, сколько унесешь, читай и отвечай.

В письменном виде! Потом принесешь ко мне… Договорились?

Уходя, спрашиваю:

– А кого спросить?

– Кого спросить? Бориса Игнатовича! – при этих словах он поднял руку. – Все, все, мне некогда. Через неделю! Все, все, до свидания!..

Как сомнамбула, я вчитывался в эти странные письма читателей. Они были в чем-то похожи одно на другое: один плакал, другой гордился, третий жаловался, что у него что-то ломается, пятый спрашивал: как ему быть, если?.. Что-то у него там не получается. Как ему дать советы? Моя фантазия начинала работать очень активно. Я, используя все свое воображение, рисовал образ автора письма. Чувствовалась его удаленность. Да я сам находился в поиске опоры…

Это была работа, притом ответственная: от имени редакции отвечать на вопросы читателей. Ее поручили мне! Я старался!

Прошла напряженная неделя. Уже смело переступаю знакомый порог.

– Мне нужно видеть Бориса Игнатовича! Он мне назначил…

– Да, конечно. Сейчас он у главного редактора, где ему дают нагоняй. Присаживайтесь… На лице появившегося заведующего отделом писем не было привычного доброжелательства.

– А, перспективный! Ну-ка, давай работу, что ты там натворил?!

Он стал читать одно письмо, второе, третье.

– Ну, что могу тебе сказать? Прочел, написал – это хорошо. Ну, будем считать, что это твоя первая проба пера. Все идет в помойку! Обидно… А хочешь посмотреть мои работы? Ты знаешь, я ж фотограф тоже. Правда, это было давно. Я покажу тебе свои работы… К тому же закончился рабочий день…

…С Кузнецкого Моста мы дошли до площади Маяковского. Я старался идти в ногу, он заметил это и как-то выпрямился. Не доходя до ресторана «София», мы нырнули в перекошенный подъезд со сломанной дверью, поднялись на второй этаж двухэтажного дома и вошли в коммунальную квартиру. Апартаменты, которыми располагал Игнатович, были, прямо скажем, скромными: метров шесть, с малюсеньким окошком, как в избе.

– Вытаскивай из-под тахты все, что там лежит!

Там лежала большая коробка, толстая, обклеенная картоном, с косыми углами, самодельная.

– Ну, смотри, молодой, перспективный!

Передо мной оказались большие фотографии. Размеры поразили меня. Некоторые мне приходилось видеть в книгах. Вход в Зимний дворец со стороны площади, с атлантами – с колоннами из фигур человеческих. Фотографии спин купающихся людей с брызгами воды, которые тоже видел много раз, но потом. Больших полотен было около двадцати. Края фотографий заканчивались белой бумагой без изображения, но они почему-то были обтрепаны.

Он изредка поглядывал на меня и улыбался. Я жадно впивался в композиционную «бетонность», в классическую «загнанность кадра». Ничего лишнего, ничего второстепенного. Только важное и только то, что бьет по мозгам, – умение и