Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самого героя я нашел довольно быстро: он лежал в больнице, весь укутанный, перебинтованный, глаза открыты, еле говорит. Впервые в жизни мне предстояло сформулировать тему. Что я мог снять, будучи неопытным мальчишкой? Больничную койку? На койке больной человек, весь в бинтах? Снял.
Теперь потребовалось найти тех самых людей, которые поделились своей кожей. А эти люди живут в разных селах района. Никаких денег на командировку, на транспорт у меня нет. Вообще, надо сказать, что посылать молодого человека без опыта, без денег с таким сложнейшим заданием – по меньшей мере легкомысленно. Мне хотелось увидеть этих героев такими, какие они есть.
И вот дом первого человека, которого я нашел в селе после долгих автобусных переездов. Стучу в дверь, открывает женщина. Называю фамилию.
– Да-да, он живет здесь, пожалуйста, проходите. Но, знаете, он на работе, будет только в конце дня. Я говорю, что я фотокорреспондент, приехал из Москвы, и мне бы очень хотелось увидеть ее мужа. После небольшой паузы она приглашает меня в избу, в горницу:
– Ждите!
Я сижу на лавке. Сижу час. Сижу два. Надо сказать, что уже сутки, наверное, не смыкал глаз. Меня начинает клонить ко сну, я почти валюсь на лавку. Уже через полусон слышу ее голос:
– Нет, ну что Вы, что Вы! Вот же кровать, пожалуйста, прилягте! Бухаюсь на кровать, покрытую узорчатой вышивкой с множеством подушек, от большой до маленькой. Такие кровати я видел в детских книжках. Я моментально провалился в какое-то блаженство. Не знаю, сколько прошло времени, но проснулся я оттого, что почувствовал чье-то дыхание.
Прямо в лицо. Буквально в пяти-десяти сантиметрах вижу вытаращенные, озверевшие волчьи глаза, которые смотрят на меня из-под нависших бровей. Это хозяин дома – хозяин кровати. Что-то сжалось у меня в груди.
Полумрак с резкими бликами не давал понять, что или кто вцепился в меня взглядом.
Вместо рыка слышу успокаивающий голос:
– Вы нас-то извините!
Я снова объясняю, кто я, что я, откуда и зачем.
Похоже, хозяин несколько успокоился. Выясняется, что нет электричества. Слабенький огонек керосиновой лампы причудливо освещал всю мизансцену. Я хоть и начинающий фотожурналист, но все-таки мозги сработали: хозяин дома держит керосиновую лампу, а я снимаю крупный план моего героя. Это не решало задачи. Надо было выкручиваться. Вспоминаю английскую поговорку: «То, что невозможно, – мы делаем немедленно!» Или надо было ночевать. Но, чтобы ночевать, надо получить приглашение, а его не было. После керосиновой съемки я вылетел в кромешную тьму…
Успел на какой-то автобус. Где ночевал, то ли в автобусе, то ли на конечной автобусной остановке – не помню.
…Так или иначе – вот новый адрес, новый дом. Стучу. Открывается дверь, я делаю шаг внутрь, но натыкаюсь на вытаращенный живот хозяина дома. Животом он меня выпихивает наружу. Выпихивает так, что я скатываюсь со скользкого крыльца.
– Че надо?
– Я должен Вас снять!
– Ну, сымай меня. Вот я! Сымай!
Смотрю ему в глаза. Глаза его сужены, как у китайца. Тут я почувствовал специфический запашок. Самогон, он самый, деревенский самопал!
Что делать? Пришлось снимать то, что вижу. Злобного человека со злобным прищуром. Такой, если что не так, и аппарат разбить может!
С третьим героем аналогичная ситуация…
Приезжаю в Москву, показываю материал. Разочарование заведующего отделом можно было прочесть по его вытянувшемуся и позеленевшему лицу.
– Нет, материал не пойдет! Это брак!
– Как это? Я же потратил свои деньги, ну хоть что-то вернуть…
– Вы не сделали материал, что же возвращать?
Это был хороший урок на будущее. Браться только за то, что ты можешь сделать. Не ездить в командировку без командировочных, без официальных документов. Не поддерживать отношения с подобными типами. Спасибо за урок!
Ученичество
Натюрморт. Предметы искусства. 2006
Варясь в любительском бульоне, невозможно выработать профессиональные навыки. Можно научиться держать камеру в руках, видеть кадр. Но профессия связана с тем, что снимать надо не то, что хочется, а то, что надо!
Были знакомые – знакомые знакомых, которые знали профессионала, фотожурналиста Григория Александровича Н. Предложили ему мальчика на побегушках, то бишь меня. Был назначен первый день встречи, и в этот же день должна была состояться съемка на одном из московских заводов.
Я приехал к моему наставнику домой. Традиционное угощение чаем для знакомства, а затем началась моя работа: выполнение приказов маэстро. Мне предложили погрузить два чемодана в автомобиль. Зачем нужны чемоданы? Достаточно фотоаппарата, и все в порядке. Но я, к счастью, не высказал эту мысль вслух.
Вот мы и на заводе. То, что я видел только в старом немом кино, теперь воочию передо мной. Я с ходу окунулся в шум, грязь, плохую освещенность. Этого я не ожидал от советского завода. Наши героини – это три улыбающиеся девушки. Одеты они были блекло, даже серо, и немного грязновато. Их одежда сливалась с серой окружающей тональностью.
Маэстро по-хозяйски оглядел цех, станки, глянул на сопровождавших нас партийных функционеров и, как бы с их одобрения, обратился к будущим героиням:
– Девчата, ну что вы так? Вас бы приодеть чуток. Платочки разные, блузочки посветлее…
Девчонки захихикали, смущаясь вниманием.
– А где ж их взять-то? У нас только это.
Одна из них легонько оттопырила пальцем спецовку.
Тоном волшебника, для которого нет проблем, фотограф-режиссер произнес: – Я подумал об этом! – нажимая на слове «я». Показывая мне рукой на один из чемоданов, приказывает:
– Открыть!
Открываю чемодан, а там… те самые цветные, яркие комбинезончики, блузочки, платочки! Глаза партийных бонз засветились восторженным одобрением:
– Какой молодец… Наш человек!
На какое-то мгновение наши девчонки почувствовали себя в ателье мод. Улыбки не сходили с их порозовевших лиц:
– Это можно примерить?
– Нужно!
Молодые, уже красавицы, появились перед фотоаппаратом в новых нарядах. На топорщащиеся складки – наплевать! Цветная палитра важнее.
Наступил мой черед выступить на авансцену. Я раскручивал провода, ставил штативы. Почти торжественно водружал приборы с перекальными лампами. Руки мои тотчас почернели, потому что пыль и грязь присутствовали всюду. Но я наблюдал,