Подьячий Разбойного приказа - Константин Константинович Костин

class="p1">Красавчик Васька — следы от моих ударов уже сошли, то ли травы хорошие, то ли целительские Слова подходящие — вышел из кабака, утирая ладонью губы. И было ему, судя по лицу, очень и очень хорошо.

Ровно до того момента, пока на затылок не опустилась короткая дубинка, лишая сознания, а в губы не ткнулось горлышко глиняной бутылки.

Глава 21

Еще на стадии планирования взятия «языка» мы столкнулись с одной проблемкой.

Как быстро и надежно вырубить человека — нас в Приказе учили. Я, не сходя с места, вам семь способов назову, причем не просто так, а тех, которыми владею, а я — не самый прилежный ученик.

Как скрутить и перетащить любого, вне зависимости от его состояния и желания быть куда-то перетащенным — тоже учили.

Как спрашивать так, чтобы тебе ответили — учили тем более, в Приказе это один из двух китов, на которых стоит сыск… правда, китов, по легенде, трое… ну, нам, в Приказе, и двух хватило.

А вот как сделать так, чтобы человек, которого мы быстро и надежно вырубим, скрутим, перетащим и допросим — не побежал и не рассказал свои хозяевам о том, что его вырубили, скрутили, перетащили и о чем именно спрашивали… Вот этому нас как-то забыли научить.

Нет, один надежный способ есть… Ноя как-то не готов перерезать горло человеку только потому, что он мне мешает. Даже, вернее — может помешать. Как-то это… Но не давать же ему в руки нож и не устраивать честную дуэль, в самом-то деле!

Аглашка начала было рассказывать, что знает один настой, на малине и семи травах, после которого человек совершенно точно не вспомнит, что было вчера. Дай бог, чтобы свое имя вспомнил без подсказок. Я открыл было рот, но скоморошка тут же сказала, что если я хочу спросить, не знает ли она что-то про приезжих мастеровых, которые проснулись утром с головной болью, потерей памяти и потерей наличности — то нет, она об этом ничего не знает. Особенно если меня интересуют отец и сын часовщики — при них она особенно точно ничего не знает.

Я не стал настаивать, и даже задумался было над ее предложением, но тут Настя сообщила, что ее мама, совершенно случайно, может сварить настой на семи травах — других и без малины — который обладает гораздо более интересными свойствами. Этот чудо-настой мало того, что с гарантией лишал человека памяти о том, что происходило последние сутки — он еще и развязывал язык не хуже какой-нибудь сыворотки правды. То есть, человек начинал считать окружающих лепшими друзяками, которым непременно надо рассказать все, что их интересует. Потом этого человека срубало окончательно, и он засыпал до самого утра, а проснувшись — совершенно ничего не помнил.

Отличная штука. Во-первых, я не очень люблю допрашивать тех, кто не хочет говорить — а Васька-Кузнец стопроцентно на разговор не настроен — все эти кровь, крики, вонь паленого мяса… А во-вторых, если мы станем спрашивать Ваську так, как нас учили, то хоть сто раз лишай его памяти — утром он будет очень удивлен, обнаружив на теле свежие порезы, ожоги и недостаток пальцев и ушей. Тут и дурак поймет, что у него что-то выпытывали. И что сделает человек, который ничерта не помнит, зато знаком с князем, обладающим, как и все бояре, ментальной магией? Вот-вот. Боярин эту самую память быстро вернет, против магии любой настой, хоть на семи травах, хоть на семидесяти — не катит.

А так — очнулся утром с головной болью, потерей памяти и без явных следов насилия. Ничего не заподозрит.

Наверное.

* * *

Васька глотал настой настиной мамы и прямо на глазах начинал обмякать. Возможно, этому, конечно, поспособстовал удар дубинкой, обшитой кожей, тут уж не знаю.

Нет, можно было бы и просто приказной печатью его хлопнуть, это быстрее, надежнее и меньше следов, но… По рассказам знающих людей, когда человек приходит в себя после приказной печати — он сразу понимает, что его вырубило, мол, ощущения специфические и ни на что не похожие. Не будем рисковать. Грабители — а мы косим именно под грабителей — приказными печатями не пользуются, а вот дубинками очень даже.

Вместе с Настей — она в мужской одежде, позаимствованной в сундуках родного Приказа, вполне сошла за парнишку, даже не очень и тощего — мы заволокли Ваську, что-то дружелюбно лепетавшего, в проулок, протащили в щели между заборами, отодвинули доску, заранее выломанную, и занесли его во двор одного из домов.

Я, в облике пожилого и располагающего к себе собеседника, прошел по этой улице и выяснил, в каком из домов, ближайших к нашей цели, нет хозяев. То ли в гости уехали, то ли просто бросили хозяйство и уехали, то ли что — никто точно не знал. Но дом стоял пустым. Я на всякий случай обшарил его, так, чтобы случайно не наткнуться на мумию прежнего хозяина, который никуда не уезжал, а тихо двинул кони.

Ничего не нашел, если что.

В дом мы Ваську тащить не стали, занесли в баню, где уже подпрыгивала от нетерпения Аглашка… да одетая подпрыгивала, что вы в самом-то деле! Кто бы эту баню топил?!

По дороге я понял, что быть прогрессором, даже в таком, казалось бы, простом деле, как уличный гоп-стоп — не так-то легко, как кажется. Я решил надеть на нас с моими девушками… моими подружками… подельницами, в общем… решил надеть на нас маски, вроде тех, что носят всякие криминальные личности и личности, с криминалом борющиеся (до сих пор не знаю, как они друг друга не путают). Черные, с прорезями для рта и глаз. Зверски неудобная штука, доложу я вам, все время съезжает, глаза закрывает, да еще и нитки в рот лезу. Ну или у кого-то — то есть у того прогрессора, который самолично делал эту маску, руки не под портняжное ремесло заточены.

Васька-Кузнец сел на пол, прямо на зашуршавший веник, прислонился спиной к полку и заулыбался:

— Ребята, а вы что, черти?

Судя по довольной улыбке, он мечтал познакомиться с чертями с самого рождения.

— Ага, — я раздраженно поправил маску, — еще какие.

Поздравляю, вы теперь одеты, как чёрт.

— А вы меня к себе за Грань утащите?

— Если будешь плохим мальчиком, — я исподтишка погрозил кулаком Аглашке, которая сидела на полке, свернув ноги калачом и тихонько угорала.

— А еесли хороошим…? — голос Васьки начал плыть,