Соблазн быть счастливым - Лоренцо Мароне

изменился: ты берешься судить нашу жизнь, кидаешься обвинениями, высказываешь свое мнение, даешь советы.

Это все старость: это она заставляет тебя думать, будто ты знаешь, как устроен мир, – и лишь потому, что тебе повезло топтать землю дольше, чем другим. Так мне следовало бы ей ответить, но вместо этого я говорю совсем другое:

– Просто когда я был моложе, я не замечал, что вы несчастливы. И уверяю тебя, что так было намного лучше.

– Да кто тебе сказал, что мы несчастливы? С чего ты теперь на этом зациклился?

Я заглядываю ей в глаза: зрачки снова стали круглыми. И хорошо – значит, она спрятала свои когти.

– А ты счастлива, Звева? – спрашиваю тогда я. – Ты можешь заявить с абсолютной уверенностью, что довольна своей жизнью?

Она опускает глаза в тарелку.

– А что, разве существует человек, который мог бы сделать подобное заявление? Вот ты счастлив?

– Да, я счастлив, как только может быть счастлив старик, решивший урвать от жизни все, пока ему это еще позволено.

– Может, в твоем возрасте все и проще.

Ну да, это правда – только когда ты знаешь, что у тебя нет никакой альтернативы, ты бросаешься вперед очертя голову. И будь что будет.

– Я видел тебя позавчера, – тихо говорю я.

Я знаю, что совершаю очередную ошибку, которых так много было в моей жизни, но мною движет инстинкт. Так было всегда: в трудных ситуациях он отпихивал меня в сторону и занимал мое место. Я ему не мешаю: гораздо удобнее наслаждаться зрелищем со стороны.

– Где?

– С тем человеком, когда ты выходила из конторы.

Она заливается краской и, взяв стакан, залпом выпивает большой глоток воды. Я вижу, как она размышляет, что мне ответить.

– Ну так и что, в чем проблема?

– Проблема в том, что мне ты сказала, что ты дома.

Она смотрит на меня не отвечая. Однако по ее лицу читается, что ей невероятно хотелось бы это сделать: что она желала бы заткнуть меня, но вместо этого вынуждена переживать неприятное и беспомощное ощущение того, кто не знает, что возразить. Это ее работа сделала ее такой: я ее никогда не учил, что нужно непременно всегда найти какую-то причину, в том числе и потому, что я знаю, что очень часто никаких причин нет и лучше просто промолчать.

– Дело даже не в той чуши, которую ты пыталась мне впарить, а просто я не думал, что ты можешь спутаться с таким стариком. Если бы ты вышла из подъезда с шикарным улыбающимся красавцем, я бы просто отвернулся, может, я бы даже прикрыл тебя перед мужем в случае необходимости. Но так, как сейчас, не пойдет: я должен знать, что ты нашла в этом древнем экспонате.

Сквозь ее броню наконец пробивается слеза. Мне жаль, солнышко, но чтобы выиграть сражение, нужно быть плохим. А в этом, ты же знаешь, я мастер.

– Чего ты от меня хочешь? Почему ты продолжаешь портить мне жизнь? Каждый раз все снова и снова! – кричит она. Потом вскакивает, швыряет стакан об стену и выбегает из комнаты.

Я остаюсь в одиночестве и смотрю по сторонам. Мне не нравятся комнаты для совещаний: какие-то стерильные, идеальные, неподвижные. Как и сами совещания, впрочем. Кажется, я перегнул палку: наверное, мне стоит пойти к ней и попросить прощения. Наверное, мне стоит обнять ее. Сколько времени я уже этого не делал? Я бы хотел, чтобы у меня была возможность вернуться в тот самый момент, когда я перестал обнимать ее – в последний раз, когда это произошло. Тогда я смог бы предупредить этого здоровенного придурка, что Звева потом вырастет и что он превратится в старика с кучей угрызений совести.

К счастью, вскоре она снова появляется в комнате и садится к столу. Внешне она кажется спокойной, но все же следы потекшей косметики выдают то, что она плакала в одиночестве – наверное, в туалете, столь же стерильном, что и то место, где в эту минуту отец с дочерью впервые решили поговорить друг с другом.

– Ты хочешь знать, что я нашла в этом древнем экспонате, так?

Я киваю. Губы у меня пересохли.

– Что ж, дорогой папа, в этом редком антикварном экземпляре – у которого, кстати говоря, есть имя, его зовут Энрико, – я нашла все то, что всегда искала. То, чего ни ты, ни Диего никогда не были в состоянии мне дать!

Ну вот, я так и знал, я сам напросился, я отдал ей пас для слишком легкого броска. Я решаю ничего не отвечать – путь к святости усеян терниями.

– В нем я нашла любовь, страсть, понимание, чувство спокойствия, уверенность и силу. С тех пор, как он появился в моей жизни, я чувствую себя более сильной, способной противостоять всем и всему. И знаю, что если мне случится упасть, то он будет рядом и меня поддержит.

– Это все? – спрашиваю я.

Она не смотрит на меня, но я знаю, что ей снова очень хотелось бы послать меня куда подальше. Все же она не отвечает. Теперь моя очередь говорить.

– Окей, допустим, чувство спокойствия. Я признаю, что никогда не относился к числу отцов, которые готовы улаживать жизнь их детей, при том, что в те несколько раз, когда я попытался это сделать, мне пришлось выслушать все возможные обвинения. Допустим, даже страсть – я по своему опыту знаю, что старик многое может дать с этой точки зрения. Допустим, в конце концов, сила. Да, это правда: я никогда не был слишком сильным человеком, или, по крайней мере, мне нравится так думать. Но вот любовь, понимание и уверенность – нет уж, их я не дам тебе допустить!

– Как ты можешь шутить даже в такой момент?

– У меня само собой получается, – отвечаю я с улыбкой. Улыбку, в отличие от объятия, я еще в состоянии дарить без колебаний. Звеву я одаряю множеством улыбок, и тем не менее она почти никогда не отвечает мне тем же. Может, мне бы тоже стоило пожаловаться, но я понимаю, что сейчас не тот момент.

– Молодец, продолжай изображать из себя идиота. Почти восьмидесятилетний старик, который ведет себя как мальчишка. Ты просто смешон!

– Ну уж, как сильно сказано!

– Ты ведь считаешь себя непробиваемым, правда? – усмехается она. Тебе абсолютно наплевать на то, что я тебе говорю!

Если бы, вставая с дивана, я бы разбудил Федерико, то я не оказался бы сейчас в этой ситуации – в этот момент он был бы здесь с нами и помешал бы нам обвинять друг друга в наших собственных неудачах. Как бы мне хотелось, чтобы это я был ребенком, спящим в соседней комнате. Хотя если бы я мог выбирать, я бы лучше сразу стал Гормити – монстриком, у которого в