Жена - девочка - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но мертвец вышел из могилы; и, прежде чем этот хладнокровный янычар деспотизма оказался в могиле сам, он успел увидеть, как призрак уничтоженной им свободы обрел жизнь и снова стал угрожать коронованным тиранам, которым Веллингтон так верно служил.
Дело не ограничилось угрозами — многие из монархов были свергнуты. Слабоумный император австрийский вынужден был бросить свои капиталы и бежать, так же, как и бюрократ — король Франции. Слабый Вильгельм Прусский был взят за горло своими многострадальными подданными и вынужден был, стоя на коленях, даровать им Конституцию.
Сложившаяся ситуация заставила и мелких корольков последовать этим примерам; а Папа, тайный их сторонник, был вынужден оставить Ватикан, это средоточие политического и религиозного позора, в пользу красноречия Мадзини[38] и горячего лезвия Гарибальди. Даже Англия, глубоко безразличная к свободам и реформам, дрожала от возгласов чартистов[39]. Каждый из коронованных монархов Европы испытывал непреходящий страх, и некоторое время казалось, что свобода уже не за горами. Увы! Это был не более чем сон, недолговечный и мимолетный, сменившийся новым сном под еще более тяжелым и ужасным гнетом.
Пока борцы за свободу поздравляли друг друга с кратковременным успехом, разбитые ими цепи были восстановлены, более того, были изготовлены новые, чтобы сковать их как можно быстрее. Королевские кузнецы работали не покладая рук, в глубокой тайне, как Вулкан[40] в своей подземной кузне.
Они трудились с энтузиазмом, ведь их цели и интересы совпадали. Чувство общей опасности объединило их и заставило забыть былые ссоры — только на время, пока каждый из них нуждался в помощи других.
Итак, новая программа действий была согласована. Но прежде чем приступить к ее исполнению, необходимо было в некоторой степени восстановить власть над подданными, утерянную в результате революции.
Она пронеслась по Европе, как ураган, застав всех врасплох. Купавшиеся в роскоши, упражнявшиеся в мелких пакостях и сарданапальских излишествах, уверенные в бдительности своего стражника Веллингтона, баловни судьбы — монархи не чувствовали приближения шторма, пока тот не разразился над головой. Главный тюремщик свободы в Европе тоже спал. Пожилой возраст и притупившийся интеллект ослабили бдительность человека, который все еще слепо верил в «коричневую Бесс»[41], в то время как в ушах его звучали выстрелы кольта и игольного ружья.
Да, победитель Ватерлоо был слишком стар для того, чтобы спасти сыновей тех тиранов, которым он помог в свое время удержаться на престолах.
У них не было военачальника — ни одного. Не было на их стороне солдата, в то время как на стороне простого народа были Бемс и Демхинскус, Гарибальди, Дамджанич, Капка и Гуипп из Австро-Венгрии — целое созвездие талантливых революционеров и военачальников. А среди политических деятелей и патриотов не было равных Кошуту[42], Манину и Мадзини.
Если бы тираны вели честную борьбу на военном или дипломатическом фронте, у них не было бы ни единого шанса на победу. Понимая это, они решились на предательство.
Они знали множество путей и способов совершить его, но два из них обещали быть самыми действенными — эти люди как будто были специально предназначены для такого случая.
Одним из таких субъектов был английский дворянин, урожденный ирландец, из незначительного аристократического рода; умение плести хитроумные политические интриги было у него не просто чертой характера, — он был одним из самых искусных дипломатов в Европе.
При этом он не был гением. Напротив, у него был средний уровень интеллекта, обычный для мошенника. Как депутат британского парламента, он произносил вполне банальные речи, которые хотя и были отмечены некоторым изяществом, но демонстрировали ребячество и скудость ума. Часто он просто развлекал парламент, меняя по несколько пар белых кожаных перчаток в течение своей длинной торжественной речи. Это придавало ему аристократический лоск — немалое достоинство в глазах английской аудитории.
И, несмотря на это, он стал весьма популярен, отчасти из-за того, что был на стороне либералов, но более всего потому, что умел играть на струнах ложного патриотизма и национальных предрассудков. Если бы его популярность ограничивалась пределами родной страны, он принес бы меньше вреда. Но, к сожалению, выражая заботу о чаяниях простых людей, он приобрел доверие революционных лидеров во всей Европе и использовал его во зло.
Такое доверие было получено совсем не благодаря некоему несчастному для народа случаю. Это произошло согласно заранее подготовленному плану, придуманному головами, гораздо более умными и изобретательными, чем его собственная. Короче говоря, он был не более как подобранный ими политический шпион — приманка, выброшенная заговорщиками-деспотами для разгрома их общего врага, которого они боялись больше всего, — республики. Однако, несмотря на это, имя его до сих пор почитается в Англии, в стране, где две сотни лет уважения удостаиваются клеветники Кромвеля!
Второй человек, на которого с надеждой устремили свои взоры испуганные деспоты, принадлежал к другому народу, хотя почти не отличался от первого по характеру. Этот человек также вошел в доверие революционеров путем ряда обманов, ловко изобретенных теми самыми головами, которые выдвинули дипломата.
Но вожди народов не очень верили ему. Герой Булонской экспедиции, с ручным орлом на плече, он не очень напоминал солдата свободы или ее апостола; поэтому, несмотря на его революционную деятельность, к нему относились с подозрением.
Если бы они могли наблюдать за тем, как он покидал Англию, чтобы стать президентом Франции, нагруженный мешками с золотом, — платой коронованных особ, чтобы гарантировать его миссию, — тогда они были бы уверены относительно той роли, которую ему предстоит сыграть.
Его использовали как выталкивающую пружину — это было последней политической надеждой деспотов. Двенадцатью месяцами ранее они бы презирали такие позорные методы.
Но теперь времена изменились. Использовать Орлеанскую или Бурбонскую династии больше не представлялось возможным. Обе они были теперь не у дел, или не имели никакого влияния. Была только одна сила, которую можно было использовать для разгрома революции во Франции, — престиж громкого имени, имени Наполеона, все еще в лучах славы, с его грехами, прощенными и забытыми. Именно он и оказался тем самым актером, способным сыграть вполне посильную для него роль, на которую рассчитывали режиссеры этого спектакля.
Со звоном монет в кошельке и с имперской короной,
