Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное) - Александр Тимофеевич Филичкин

про пикировщик, сбитый зениткой, но очень вовремя прикусил свой язык. Ещё, чего доброго, фриц разозлиться. Они прибыли сюда за одним фашистским пилотом, а теперь, им нужно искать уже двух. То есть придётся, лишнее время, торчать на поверхности моря и подвергаться опасности нападения с воздуха.

— Прекрасно! — обрадовался небритый подводник. Он сунул руку в нагрудный карман чёрной куртки и достал мятую бумажную пачку. На ней было написано «Oberst». Судя по толщине упаковки, в ней находилось не более шести сигарет. Как слышал Григорий, столько на фронте, выдавалось фашистам на день.

Молодой офицер закурил и ненадолго задумался. После трёх глубоких затяжек он спокойно сказал: — Взять с собой, мы тебя, конечно, не можем…

Неожиданно фриц перегнулся через борт резиновой лодки и вставил свою сигарету в губы красноармейца. Наверно, решил отблагодарить за полученную от него информацию. Мол, для дикого варвара это окажется прекрасной наградой. Будет, что вспомнить, если останется жив.

Не ожидавший такого развития дел, Григорий буквально опешил. Потом, затянулся и чуть не поперхнулся отвратительным дымом немецкой табачной продукции.

На взгляд парня, который никогда не курил, она оказалась, нисколько не лучше вонючей солдатской махорки. Едва удержавшись от кашля, боец быстро сглотнул и осипшим от волнения голосом вымолвил:

— Большое спасибо!

Офицер тут же выпрямился и приказал молодому матросу, что находился на вёслах:

— Возвращаемся на субмарину!

Резиновый ялик развернулся на месте и ходко направился к ржавой громадине. Фрицы ловко поднялись на борт и втянули наверх небольшое плавсредство. Они вошли в высокую рубку и с лязгом захлопнули тяжёлый металлический люк.

Бешено забурлили большие винты на корме. Рули глубины вдруг шевельнулись. Подводная лодка медленно качнулась вперёд и быстро исчезла с поверхности Чёрного моря.

Минуту спустя, Григорий остался совершенно один. Он так же, как прежде, лежал на деревянной двери, что мерно качалась среди маленьких волн. О неожиданной встрече с противником напоминала лишь сигарета фашиста под названием «Oberst».

Зажав её в бледных губах, парень держался за белую створку и сильно трясся от пережитого, запоздалого страха. Часто пыхая дымом, боец досмолил подаренный фрицем окурок до короткого фильтра и вдруг с удивительной злостью выплюнул в воду короткий чинарик.

К этому времени, парень пришёл, наконец-то, в себя. Звон в голове потихоньку затих. В глазах перестало двоиться от приличной контузии, что боец получил от мощного взрыва.

Оторопь, вызванная сразу двумя необычными случаями, произошедшими один за другим, тоже слегка отступила. Григорий подумал над тем, что сделал недавно, и сильно раскаялся в своём неразумном поступке.

— Выходит, что я спас себя в обмен на жизнь фашистского аса и направил подводную лодку на помощь ему. — подумал боец с глубокой тоской.

— Я уберёг свою никчемную шкуру и, очень возможно, помог выжить такому же немецкому лётчику, который угробил небольшой пароход. Ведь он сбросил полутонную бомбу на головы совершенно беспомощных советских людей и убил их всех до единого. И это в то время, когда наш корабль шёл под белым флагом с красным крестом.

Красноармейца оправдывало только одно обстоятельство. Во время разговора с подводником он ещё не оправился от сильной контузии и плохо соображал, что говорит.

В конце концов, парень слегка успокоился и сказал сам себе: «Чёрное море очень большое. Даст бог, фрицы не смогут найти своего летуна. Ещё лучше будет, если он окажется мёртвым. Всё-таки наш «ястребок» стрелял в пять стволов по кабине фашиста. Будем надеяться, что стало одним стервятником меньше».

Григорий отбросил тяжёлые мысли и поплыл к Севастополю. Час тянулся за часом. Солнце поднялось к зениту и стало неспешно клониться к закату. Парень впал в какое-то оцепенение и только грёб, грёб и грёб.

Его мозг почти целиком отключился. Лишь две какие-то зоны продолжали нормально работать. Та, что отвечала за синхронную работу конечностей. А также участок, следивший за тем, чтобы он двигался в нужном ему направлении.

Только к позднему вечеру, Григорий всё же доплыл до крымского берега. Окоченев от долгого пребыванья в воде, боец кое-как оттолкнул от себя опостылевшую деревянную дверь.

Красноармеец встал на карачки и с огромным трудом выбрался на твёрдую почву. Парень ничком упал на полоску песка и затих. Он оказался на узеньком пляже, что протянулся вдоль скалистого берега.

Спустя пару минут, там появились три очень грязных, худых и оборванных, советских солдата. Все крепко держали трёхлинейки в руках. Они подошли ближе парню и окружили его.

Разглядев на пловце знакомую форму, пожилой пехотинец задумчиво буркнул. — Вроде бы наш? Наверное, с потопленного фашистами транспорта. Давай-ка получше посмотрим.

Подошёл ещё один из дозорных. Общими силами они перевернули Григория на спину. Тот вдруг застонал. Всё его тело нестерпимо болело.

— Пить… — выдохнул парень.

— Живой! — обрадовался красноармеец, который стоял чуть в стороне. Он снял с пояса армейскую фляжку и отвинтил колпачок. Потом, подошёл ближе к пловцу, поднёс баклажку к потрескавшимся от жажды губам и дал выпить несколько крупных глотков.

— Сам идти сможешь? — спросил первый солдат.

— Если удастся, подняться, — выдавил из себя, сильно уставший Григорий.

Молодые солдаты подошли с двух сторон. Они подхватили парня под мышки и поставили на ноги, подгибавшиеся от навалившейся слабости. Затем, повернули пловца лицом к покатому берегу и, поддерживая под вялые руки, повели к своей воинской части.

Через тридцать минут, боец уже находился в тёмной командирской землянке. Низкую комнату перекрывали неошкуренные тонкие бревна, наспех уложенные всего лишь в накат. Убогий блиндаж едва освещала коптилка, сделанная каким-то умельцем из гильзы небольшого снаряда.

Покачиваясь от изнеможения, Григорий стоял перед молодым лейтенантом, измученным долгой бессонницей. Судя по внешнему виду, офицер уже несколько дней, командовал ротой стрелков, совершенно один. Всех, кто старше по чину, вдруг отозвали в штаб обороны.

Превозмогая сильные боли в натруженных мышцах, парень докладывал ротному. Стараясь не рухнуть на утоптанный пол, Григорий подробно рассказывал свою непростую историю. Как, он грузил людей на корабль, как он не успел спрыгнуть на берег, и как пикировщик потопил пароход.

Впрочем, о встрече с субмариной фашистов и короткой беседе с подводником он благоразумно ничего не сказал. Парень хорошо понимал, за подобные действия, его, как предателя Родины, без промедления, расстреляли на месте.

Выслушав балладу бойца, ротный встряхнулся и очень внимательно, рассмотрел сильно размокшую красноармейскую книжку Григория. Потом, подвинул к себе коробку с полевым телефоном и стал звонить в Севастополь.

— Скажите начальнику, что я тот солдат, который выкладывал печь в разрушенной бане! — подсказал задержанный ротному.

На счастье Григория, лейтенанта удивительно быстро соединили с командиром хозчасти. Мало того, в