Затопить Германию - Пол Брикхилл

— Вот они, — сообщил Ричардсон, аккуратно разворачивая сверток. — Это самая прелестная вещь в мире.

SABS выглядел как обычный бомбовый прицел, исключая неуклюжий гироскоп, присобаченный к нему. Ричардсон обращался с ним умело и любовно, и через несколько дней эскадрилья поняла, почему. Он не был энтузиастом бомбовых прицелов. Он был фанатиком, который начинал рассуждать о бомбовых прицелах за завтраком и завершал, только улегшись в постель. Если он и разговаривал во сне, можно не сомневаться, о чем. Он читал лекции экипажам, летал вместе с ними, экспериментировал вместе с ними и не успокоился, пока летчики не узнали о SABS решительно все. Боб Хэй, тоже любивший свою профессию, прозвал его «Говорящей бомбой». «Говорящая бомба»  внес огромный вклад в успехи 617–й эскадрильи. Он был пилотом в годы Первой Мировой войны и сумел совершить 15 рейдов вместе с 617–й эскадрильей, чтобы посмотреть на свои любимые бомбовые прицелы в бою.

617–я эскадрилья несколько недель не участвовала в боях, однако днем и ночью самолеты кружили на высоте 20000 футов над полигоном Уэйнфлит, сбрасывая учебные бомбы на белые пятна в песке с помощью SABS. Здесь требовалось нечто большее, чем орлиный глаз бомбардира. Нужна была согласованная командная работа. Стрелкам приходилось помогать штурману точно определять направление и силу ветра, штурман и бомбардир вычисляли сложные поправки. Ошибка в пару футов на высоте 20000 футов заставляла бомбу падать слишком далеко от цели. Альтиметры работали, измеряя атмосферное давление, однако оно постоянно менялось. Поэтому приходилось использовать сложную систему сравнения давления на земле в районе цели и на высоте, внося в нее температурные поправки. Маленькая ошибка в определении скорости уводила бомбу в сторону. А датчики скорости врали в зависимости от высоты полета и положения самолета в воздухе. Приходилось вычислять и эти поправки. Потом все данные заводились в SABS, и пилоту приходилось держать точнейшие курс и высоту на отрезке в несколько миль, инженер манипулировал секторами газа, чтобы удержать скорость. Вот так, сильно преуменьшая, можно изобразить одну десятую трудностей. Когда бомбардир клал перекрестие прицела на цель, он щелкал переключателем, и SABS дальше сам удерживал точку прицеливания с помощью своего гироскопа, передавая пилоту поправки морганием индикаторов в кабине. Бомбардиру даже не нужно было нажимать на кнопку сброса. Это делал сам SABS, он даже сообщал об этом пилоту, включая красную лампочку в кабине.

Первые результаты были всего лишь неплохими. Среднее круговое отклонение составило 180 ярдов, однако очень скоро экипажи решили, что это много. «Говорящая бомба»  летал с ними, это был единственный способ проверить действия экипажей. Хороший бомбардир мог иметь плохие результаты из—за неаккуратности пилота, поэтому «Говорящая бомба»  поправлял и тех, и других, подтягивал самых слабых. Для ошибок возможностей было более чем достаточно. На высоте 20000 футов бомба покидает самолет за 2 мили до цели и летит 45 секунд, прежде чем упасть. Только маленькое облачко пыли отмечало место падения болванки на песчаном полигоне. Результаты передавались по телефону в Конингсби, и экипажи узнавали их, как только совершали посадку, поэтому они сразу могли определить, что сделано неправильно.

Сам «Говорящая бомба»  работал с SABS отлично, лишь спустя много времени пара экипажей сумела добиться такого же результата. Первым был Мартин. Через 3 недели Хэй добился средней ошибки 64 ярда. Однако некоторые из остальных так и не смогли перешагнуть рубеж 100 ярдов. Кохрейн прибыл посмотреть, как идут дела. «Говорящая бомба»  прочел ему краткую лекцию о работе SABS и взял в качестве бомбардира на «Р Попей», чтобы испытать прицел в деле. На земле кое—кто плотоядно потирал ладони.

Мартин летел спокойно. Наконец Кохрейн произнес:

— Бомбы сброшены!

Пилот повернул назад. «Говорящая бомба»  встретил их крайне уважительно. Кохрейн добился исключительного результата. Среднее отклонение составило всего 38 ярдов. На мгновение лицо командира группы расплылось в довольной улыбке, но потом снова застыло, и он резко заметил:

— Если этого добился я, мои люди просто обязаны сделать то же.

Кто—то позади проворчал:

— Если бы мы все были командирами…

На сей раз Кохрейн рассмеялся.

После того, как он отбыл, Хэй мрачно сказал другим бомбардирам:

— Ну, теперь вам остается только молиться. — И, повернувшись к Мартину, добавил: — Почему ты не дернул ручку, когда он собирался сбросить бомбы?

Мартин получил письмо, изящно описывающее герб эскадрильи. Он не сообразил, что это сделано по повелению короля и не следует вмешиваться в монаршие повеления. Таким образом герб был утвержден с девизом «Apres MOI les deluge»  (После МЕНЯ хоть потоп). В конверте лежал лист со скучным прозаическим описанием герба:

«На щите кирпичная стена, пронзенная тремя вспышками молний с исподней стороны; струи воды, истекающие из бреши.»

Этой же ночью в столовой была устроена пирушка, чтобы отпраздновать такое событие. Конкейв Гудол был заядлым курильщиком, поэтому ему пришлось целый час откашливаться, сидя на стуле, чтобы получить возможность ясно говорить.

— Бедный старый Конкейв, он почти мертв. Он уже одной ногой в могиле, — заметил Айвен Уиттекер. — О, он УЖЕ умер. Давайте похороним его.

Он вместе с Мартином притащил простыню с чьей—то кровати, но Конкейв увидел их и удрал в туалет. Но там была дверь с другой стороны, и Уиттекер поймал Конкейва на выходе, набросив ему простыню на голову. Вместе они быстро спеленали Гудола, как мумию, и притащили назад, положив на кухонный стол. Кто—то привел священника, бодрого седого человека с характерным ирландским акцентом. Он удивленно посмотрел на жертву и спросил:

— В чем дело?

— Гудол закашлялся до смерти, — печально сообщил Уиттекер. — Мы собираемся похоронить его.

Конкейв поднял голову и болезненно скривился. Восемь добровольцев подняли стол на плечи и торжественно понесли прочь под похоронный марш, исполняемый на жестянках. В передней они поставили стол. Конкейв лежал перед камином, остальные выстроились вокруг него. Священник посмеялся, но отказался читать погребальную молитву. Тогда кто—то схватил романчик в веселенькой обложке, и началась импровизированная служба.

Под возглас «Прах ты есть, в прах и отыдеши»  пожилой офицер территориальных войск посыпал Конкейва пеплом из камина и возгласил:

— Трави канат!

Он подшиб ножку стола, тот упал одним концом на пол, и Конкейв скатился с него. Он приземлился полусидя на копчик. Конкейв испустил вздох, его голова со стуком упала на пол, глаза закатились. Он лежал неподвижно, все салютовали ему. Потом приятели сдернули простыню и сказали:

— О'кей, Конкейв. Ты уже в аду. Но Гудол не двигался, и смех стал неуверенным, а потом стих. Кто—то предположил:

— А не кончился ли он по—настоящему?

Конкейва унесли и положили на кровать. Прибыл доктор и нашел большую, как яйцо, шишку.

Офицер—территориал быстро притащил свое самое дорогое сокровище, бутылку очень старого бренди, вытащил пробку и поднес бутылку к губам Конкейва. Тот поперхнулся и закашлялся, бренди потек по подбородку. Конкейв открыл глаза и зачмокал, на лице появилась слабая улыбка. Он снова закрыл глаза, открыл рот, и территориал влил еще порцию бренди.

— С ним все в порядке, — сказал доктор. Он остался вместе с жертвой, помогая ей принимать лекарство, а потом тихо удалился. Все были счастливы (особенно Конкейв), кроме офицера—территориала, который не мог найти свою бутылку.

Кое—кто может неодобрительно заметить, что летчики в военное время пили больше, чем следует. Не слишком тактичный Артур Харрис называл худшим из грехов «елейную праведность». Возможно, эти пуритане были бы немного снисходительнее, если бы проследовали за молодыми пилотами на аэродром и увидели их лица, когда техники убирают колодки из—под колес. А еще лучше последовать за ними в воздух, привязанным к креслу, под оглушающий рев моторов, с тревогой следить за ненадежными моторами и запасом топлива. Попасть под огонь зениток и истребителей. Испытать на себе туман и обледенение. Совершить вместе с ними 60 вылетов, которые им отпустила беспощадная статистика перед страшной смертью.

Они играли рискованно, так как им было отпущено мало времени. И слишком часто они выходили за пределы человеческих возможностей.

Высшие сферы удовлетворились, узнав, что сердцем разработок секретного оружия, ракет и всего прочего в Германии является Пенемюнде. Харрис отправил туда 600 тяжелых бомбардировщиков. Самолеты наведения сбросили свои маркеры прямо в центре района. В первый раз главные силы Бомбардировочного Командования использовали методику «управляемого бомбометания», которую Гибсон опробовал на дамбе Мёна. «Церемониймейстер»  кружил на малой высоте, направляя бомбардировщики с помощью радиотелефона к ближайшим маркерам. Ракетный центр Пенемюнде был практически стерт с лица земли, что дало Англии отсрочку на 6 месяцев. Не сумев организовать защиту Пенемюнде, Ганс Иешоннек, командующий силами ночных истребителей, покончил с собой. Немцам пришлось вспомнить о рассредоточении.