Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин - Екатерина Гринева

Губы ее сжались, сложившись в презрительную складку. «Плебейка, – сигналили они мне. – Залезла сюда обманом, и еще одни хлопоты нам от тебя!»

– Мне бы чай с лимоном.

– Хорошо. Сейчас я все организую. Принесут прямо в комнату.

Она развернулась и зацокала каблуками, удаляясь в коридор.

Я поднялась по лестнице к себе. Надо было еще сказать ей про мобильный и про деньги. Особенно – про мобильный. Я без него – никуда! Что мне теперь делать? Вдруг Паша уже давно звонит-надрывается, а я ничего не знаю об этом. Выпью-ка я чай с лимоном и пойду искать Баранова. Выскажу ему все, что о нем думаю! На пощаду пусть и не надеется.

Чай принесли в чашке из тонкого фарфора.

Прозрачный жемчужно-золотистый кружок лимона плавал в янтарной жидкости.

– Спасибо, – сказала я официанту. Он весело сверкнул белоснежными зубами и тихо закрыл за собой дверь.

Чай был теплый, а я любила зимой пить горячий, такой, чтобы от него сводило скулы и чтобы можно было бы даже и не пить его сразу, а просто погреться, обхватив кружку обеими ладонями. И чай с лимоном я любила пить не из таких маленьких, кукольно-игрушечных чашечек, а из больших кружек. Чтобы дуть, долго дуть на горячий чай, а потом пить его маленькими глотками, сидя в уютном кресле, забравшись туда с ногами, и смотреть за окно, где уже царит непролазная темень, зная, что ты защищена от нее мягким светом лампы, креслом и этой большой кружкой, от которой приятное тепло растекается по пальцам и по всему телу…

Здесь ничего этого не было. Я поставила тонкую маленькую чашку на стол и подошла к окну.

Почему он все время попадается мне на пути? И все время подкалывает меня? У него такая манера или это просто я вызываю в нем такое желание – насмешничать?

За окном красивые пальмы колыхались от ветра, как будто это юная барышня ломала себе руки, умоляя кавалера не уходить и не бросать ее одну. Ветер взъерошивал пальмы; их тонкие листья отчаянно трепетали в воздухе. Небо уже стало антрацитово-черным. Беззвездным – почти. Редкие звездочки блестели на небе смутными, едва различимыми точками. Фонари горели около входа, а там, среди пальм, стояла первобытная, доисторическая темнота. Как до Сотворения мира или еще раньше…

Может, позвонить Валентине и попросить ее найти Баранова? Но не вызовет ли это каких-либо подозрений?

Я видела ворота, лужайку и лестницу с двумя каменными львами. Я прижалась лбом к стеклу. На лестнице показалась какая-то фигура в брюках, куртке и берете – Баранов! От неожиданности я отпрянула от окна. Он здесь, голубчик, и никуда даже и не думал уходить… Не могли же мы с ним разминуться? Меня просто выманили из дома… но зачем? Я метнулась в глубину комнаты. С какой целью меня заставили идти в город? Или он просто передумал идти на нашу встречу?

А если… если это по его наводке на меня налетел мотоциклист и отобрал сумку? Баранову и тем, кто стоит за ним, понадобился мой сотовый с телефонными номерами – там все мои контакты. Он действует один? Или с кем-то в паре? Но кто его сообщник? И с кем он сам говорил по телефону в оранжерее? Он говорил по-русски… Может быть, он действует в паре с кем-то, кто сейчас находится на вилле Колпачевского? Кто же это? Грушев? Эля? Марианна Николаевна? А может, во всем этом замешан еще и Андре? Что я о нем знаю? Что? Ни-че-го! Мне стало так страшно, как уже было однажды – в далеком детстве, когда Геня ушла вечером в театр, а в доме внезапно перегорел свет, и я сидела, вцепившись руками в подлокотники, и таращила глаза в темноту. Она казалась живой, осязаемой, населенной разными чудищами, которые смотрели на меня из тьмы и скалили пасти. Не было сил даже заплакать; в душе заледенел не поддающийся никакому измерению и описанию ужас, я тихонько скулила, и все нервы мои вздыбились, ощетинились…

Баранов уже был в низу лестницы. Он шел быстро, не глядя по сторонам. Я встрепенулась. Вот сейчас он подойдет к воротам и уйдет в город, и я не увижусь с ним и не задам ему вопрос: почему он не пришел на встречу, которую сам же мне и назначил?.. И зачем он идет в город в такое позднее время? Чтобы с кем-то встретиться? С кем? Может, мне пойти за ним, выследить его? Но это же просто смешно! Как я смогу незаметно пойти за ним? Он сразу обнаружит меня и поднимет на смех. Но вопрос-то об отмененной встрече я могу ему задать!

Мысли скакали в голове, как рассыпанный по полу горох, и тут я приняла молниеносное решение: я бегу за ним и спрашиваю. Посмотрю ему в лицо и пойму – врет он или нет. Пока что меня еще не «ликвидировали». И почему меня не «ликвидировали» там, на площади? Моя казнь временно откладывается? Я бросилась к двери, а потом – снова к окну.

Баранов шел не ко входу. А туда – в темноту, где ломали тонкие пальцы пальмы и царила темнота доисторического периода. Значит, у него свидание – там! И я могу перехватить их, Баранова и его сообщника!

Внезапно Баранов круто повернул и пошел обратно… Я вытянула шею, но мне ничего не было видно. Он снова вошел в дом? Или сразу в холл, обогнув лестницу?

Ноги у меня такие мокрые. Зубы стучали то ли от холода, то ли от того, что я сейчас собиралась сделать. Но я ни на что не обращала внимания, мне было важно одно – успеть…

У меня хватило ума и выдержки не хлопнуть дверью, а осторожно прикрыть ее. Я неслась по коридору и никак не могла попасть рукой в рукав плаща, и он так и болтался, как лишняя рука…

Я молила Бога, чтобы никого не оказалось в коридоре или в холле, чтобы никто не остановил меня и не задал дурацкий вопрос: куда это я бегу на ночь глядя? Внизу была Марианна Николаевна, она спросила: как мне понравился чай и принести ли еще? Я неопределенно мотнула головой. Может быть, Баранов свернул в столовую? Я рванула влево. Все перепутала и попала в какой-то узкий коридорчик, где встретила Пермяка. Он удивился, увидев меня. Я бросила ему: «Добрый вечер!» – и спросила, где столовая. Он махнул рукой. В столовой сидел Грушев на диванчике, в углу, и, закрыв глаза, кажется, дремал. Я спросила, видел ли он Баранова, но он сказал, что ни за кем не шпионит.

При выходе из столовой я столкнулась с Элей. Она тоже бежала куда-то сломя голову. По-моему, как раз в столовую… В холле уже никого не было, я выбежала на улицу, и тьма, холодная, липкая, сразу облепила мне лицо и руки. Я выдохнула. Баранова уже нигде не было видно, но я помнила, в каком направлении он ушел, и рванула туда. Я побежала вдоль лужайки, напоминавшей поле для гольфа, по краю, стараясь не попадать в пятна света фонарей. Я неслась, как гончая по следу, и только перед самыми кустами резко притормозила и машинально пригладила волосы. Куда идти дальше, я представляла себе плохо. Шагнув вперед, я прислушалась. Тишина. Обернувшись, я увидела оскалившихся львов, желтый, размытый, как на акварельных картинах, свет фонарей и пустую лестницу, уходившую, как мне показалось, прямо в поднебесье.

Теперь от меня требуются внимательность и предельная осторожность. Я должна двигаться тихо-тихо, иначе меня засекут, и тогда – конец. «А разве он уже не наступил? – прошептал мне внутренний голос. – По-моему, он уже давно наступил, этот конец, твои дни сочтены, тебя вот-вот «ликвидируют», а ты все еще ерепенишься и не хочешь это признать… Ты идешь, непонятно куда и непонятно зачем… и что ты скажешь Баранову, когда столкнешься с ним нос к носу? А если он здесь на свидании с дамой? С любвеобильной Элей или с Аленой Сивашовой? И в разгар всяких прелюдий и решительных действий вдруг внезапно появишься ты? И что тогда?..»

Что будет «тогда», я не знала. Но упрямо продолжала идти вперед, медленно пробираясь между кустов. Мокрые ветки дотрагивались до моего лица, и я осторожно отводила их в сторону, стараясь производить как можно меньше шума.

Никаких звуков я не слышала, ну совсем никаких; можно подумать, что Баранова поглотила эта самая доисторическая тьма и сейчас медленно пережевывает его перед тем, как выплюнуть…

И куда он делся? Не мог же он пропасть бесследно? Или он и его дама сидят, как мышки, боясь себя обнаружить? Я остановилась. Справа был бассейн. И вокруг него горели небольшие фонари. Свет падал на темно-голубую «каплю» и на деревянные стульчики вокруг нее. Почему эти стульчики не убрали?

Мне показалось, что на одном из стульчиков кто-то сидит. Баранов? Тогда самое время подойти к нему или лучше все-таки подождать, когда явится его сообщник, и я увижу их обоих?

Я замерла на месте. Мне была видна свесившаяся с колена рука и ботинок. Похожа на руку Баранова… Я сделала два шага вперед. В этой руке что-то было не так, как и во всей этой мертвой тишине… Я подошла ближе. Баранов? Некто сидел все в той же позе, и я шагнула из темных кустов на свет.

Вадим Баранов сидел на стуле. На его светло-бежевой куртке растекалось темное пятно. Я зажала рот рукой и отступила назад.

– Не кричите! – послышался свистящий шепот за моей спиной.

Я обернулась.

У самой кромки кустов стоял Андре Валасьен, засунув руки в карманы, и смотрел на меня с мрачным выражением лица.