Хронико либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы) - Олег Мороз

Но и этим дело не кончилось. 17 июня Координационный совет «Трудовой России» постановил продолжать акцию и обратился «к русскому народу, ко всем народам Советского Союза» с призывом прийти 22 июня, в годовщину начала войны (очередная подходящая дата), к телецентру, чтобы поддержать «осаду империи лжи». Подобно Фиделю Кастро, провозгласившему Кубу «единственной свободной территорией Америки», Анпилов поименовал площадку возле «Останкина» «освобожденной территорией Советского Союза» и обратился к международному сообществу с просьбой о признании этой территории.

Хотя до 17 июня все происходило достаточно мирно, сама беспрецедентная продолжительность акции не могла не вести к росту напряжения, тем паче что оно подогревалось истерическими речами вождя «трудороссов».

Чтобы избежать худшего варианта развития событий, гендиректор «Останкина» вновь начал переговоры с оппозиционерами, на этот раз парламентскими, выразившими солидарность с «трудороссами». Худшего, однако, избежать не удалось… 22 июня утром ОМОН вторично ликвидировал палаточный городок. На этот раз ему пришлось применить силу. По заявлениям участников пикета, среди них были раненые и даже погибшие (милиция и прокуратура опровергли эти сведения).

В этот же день, ближе к вечеру, у входа на ВДНХ начался митинг «Трудовой России». По окончании его «трудороссы» договорились с руководителями милиции, что колонна демонстрантов пойдет к телецентру. Однако вместо этого демонстранты двинулись к центру города, на Манежную площадь. Возле Рижского вокзала путь им преградил ОМОН. Снова произошли столкновения. Всего 22 июня, по данным Главного медицинского управления Москвы, в ходе столкновений пострадали 76 человек, в том числе 28 сотрудников ОМОНа.

Значительную долю ответственности за это, безусловно, несет лично Анпилов. Даже некоторые его единомышленники призывали «вождя» действовать, следуя холодному рассудку. Однако эти призывы не возымели действия. По свидетельствам ряда его соратников, «в Останкино все было построено на эмоциях, на бесконечном нагнетании страстей. После чего «вождя» прятали, оставив в залог его амбициям жизни и здоровье других людей». Тактика, напоминающая действия попа Гапона в 1905 году.

23 июня «трудороссы» попытались возобновить пикетирование телецентра, однако милиция этого не допустила.

Против ряда пикетчиков-демонстрантов были возбуждены уголовные дела — в связи с сопротивлением сотрудникам милиции и призывами к свержению конституционного строя (те самые люди, которые в сентябре — октябре 1993 года истошно вопили о том, что Ельцин нарушил Конституцию, сами постоянно ее нарушали).

Анпилов, по своему обыкновению, продолжал бузить, вновь и вновь утверждал, что во время произошедших накануне столкновений были погибшие. Власти опять-таки категорически отвергали это утверждение. По распоряжению Руцкого была проведена оперативная проверка московских моргов, которая подтвердила, что ни в один из моргов трупы от останкинского телецентра не привозили. Но Анпилов не унимался, уверял, что московские власти просто спрятали тела погибших…

«Телевидение — русским!»

В упомянутом интервью Егор Яковлев недоумевал, почему анпиловские пикетчики, а также всевозможные писцы в коммуно-патриотической прессе в последнее время взяли под обстрел именно его лично и возглавляемую им телекомпанию: «Почему Российское телевидение (я вовсе не желаю этого Олегу Попцову) не вызывает у них такого жгучего интереса?».

Что ж здесь непонятного? Оппозиционеры требовали не только эфира. Другим их требованием было сделать телевидение «русским». Как-то неловко было обращать этот лозунг к телекомпании, которую возглавлял Попцов.

Точный «коллективный портрет» публики, которая осаждала «Останкино», дала телекритик Ирина Петровская:

«Были там юноши с нездоровым блеском в глазах; экзальтированные дамы преклонного возраста, для которых лучшим воспоминанием в жизни остались пионерские костры; бородатые, а-ля Распутин, дядьки, выкрикивающие патриотические воззвания, и просто городские сумасшедшие. Вся их истерическая многословность свелась, в сущности, к одной набившей оскомину сентенции: «Бей жидов — спасай Россию!». В массе, которую нам только и показывали все те дни в «Вестях» и «Новостях», — они ужасали».

Но в толпе, по-видимому, были не только возбужденные юноши, экзальтированные дамы и городские сумасшедшие. Снова возникли подозрения, что в гуще «массовки» действуют специально подготовленные и пользующиеся поддержкой определенных политических сил боевики.

Ельцин:

«Было очевидно, что это — опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных политических сил. Не имея мощной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя… Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть… Кто-то думал, что этот искусственный взрыв — очень точная и правильная тактика. А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ».

Оппозиции предоставили регулярный эфир, и ничего особенного не случилось. Ни власть от этого не понесла никакого урона, ни оппозиционеры не добились никакого особого прибытка…

Все последующие годы, наверное, мало кто так часто вещал по телевидению, как, например, вождь коммунистов товарищ Зюганов. Но я не помню ни одной интересной мысли, которая вылетела бы из его уст, ни одного любопытного факта, о котором бы он сообщил. Одна лишь примитивная, навязшая в зубах демагогия.

На сцену выходит Конституционный Суд

В те июньские дни впервые в конфронтацию политических сил решает вмешаться Конституционный Суд. 26 июня он выступает с заявлением, в котором, в частности, говорится:

«Конституционный строй нашего государства под угрозой. Противостояние различных политических сил приближается к крайней черте. Усиливается правовой нигилизм, попираются основополагающие конституционные принципы, разрушаются гражданский мир и согласие. Отдельные должностные лица и политические лидеры различной ориентации выступают за устранение конституционных органов власти… Если Верховный Совет, президент и правительство будут и далее проявлять медлительность в осуществлении возложенных на них функций по защите конституционного строя, страна не гарантирована от социального взрыва, анархии и разрушения…»

Здесь как бы еще выдержана объективность: единственно, чем озабочен суд, — защитой конституционного строя. К сожалению, в дальнейшем, в основном благодаря своему председателю Валерию Зорькину, этот орган отошел от нейтральной позиции, стал все больше склоняться на сторону оппозиции. И внес свою лепту в возникновение острейшего кризиса в сентябре — октябре 1993 года.