«Гудлайф», или Идеальное похищение - Кит Скрибнер

— Иди сюда.

Она подошла к кровати с его стороны; он сел на самый край и обхватил жену ногами, сплетя их за ее спиной.

— Малкольм! Куда ты дел пижаму? Ты же никогда не спишь голышом… — Он уткнулся лицом ей в грудь, вдыхая влажный солоноватый воздух, идущий из-под ее бюстгальтера и комбинации. — Малкольм!

Малкольм не произносил ни слова. Он сдернул бретельки с плеч жены, спустив комбинацию под грудь. Не расстегивая бюстгальтера, он и его стянул вниз, ей на живот. Освободились груди — полные, роскошные. Он приподнял груди в ладонях, каждой ладонью ощущая их тяжесть, их чувственность. Словно изголодавшись до предела, он наполнил рот ее плотью и принялся сосать, пока вкус ее тела изнутри не просочился сквозь ее кожу.

Именно этого он и жаждал. Ему было сорок пять, жене — сорок два. За все вместе прожитые годы он никогда еще не сливался с ней так, как сейчас. Словно за все это время они не видели тел друг друга, словно в те моменты, когда они занимались любовью, меж ними была простыня, словно он никогда не пробовал вкуса ее слюны. Ему хотелось вывернуть все ее тело наизнанку.

Он закинул ей руки за голову и уткнулся носом в ее подмышку, наполнив ноздри, голову, легкие ее запахом, потом взял в губы теплую колкую плоть. Притянул жену к себе на кровать и стал бродить губами по всему ее телу, по каждой его частичке — так, как раньше и представить себе не мог, забредая туда, куда манили его нос и его язык. Когда Дот притянула его губы плотнее к себе между ног, когда она изогнулась и прижала его передние зубы к своему лобку, он был поражен, ощутив, что ее ногти впиваются ему в кожу головы под волосами: он забыл, что это — его жена. И в этот момент он понял, что теперь ему всегда будет казаться — между ними лежит простыня. Оргазм у нее был таким стремительным, какого она раньше никогда не испытывала. Об этом она сказала ему потом.

Малкольм дал ей отдохнуть несколько минут, затем вошел в нее снова, содрогнулся и осторожно высвободился. Потом притворился спящим. Голод, охвативший его менее суток назад, сейчас опустошил его еще сильнее. Когда он услышал знакомый ритм дыхания уснувшей жены, он опять спустился на кухню. Опершись о край дверцы холодильника, он в холодном свете лампочки разглядывал аккуратные контейнеры «Тапперуэр»,[50] белую миску с маринованной свеклой, отсвечивающую темно-красными пятнами, тарелку с холодными пирожками, такие знакомые плошки и баночки. Потом принялся за еду.

На рассвете Малкольм открыл старый солдатский сундучок, стоявший в подвале, и принес несгораемый ящичек наверх, держа его перед собой на вытянутых руках, словно корону. В крытом переходе он сел, поставив ящичек на колени, и в свете раннего утра вынул оттуда самый толстый конверт. Самый толстый и самый менее ценный. Там было примерно на пять тысяч долларов акций компании, производившей пишущие машинки, где работал отец Малкольма. Эти акции давались ему в качестве премий все те годы, что он работал там мастером по ремонту. За два года, прошедшие со смерти папы, акции выросли в цене не более чем на несколько центов.

К вечеру этого дня Малкольм продал акции и купил яхту — небольшую моторку, построенную в 1941 году фирмой «Крис-Крафт», с бочкообразной палубой и тройными кокпитами, с двумя двигателями «Либерти-V-12» мощностью в триста восемьдесят лошадиных сил, с корпусом красного дерева, медными поручнями и кожаными сиденьями. Это была коллекционная штучка. Малкольм поставил комплект пружин и крюк на свой «стейшн-вэгон» и поехал домой, везя за собой яхту, которой вскоре собирался дать имя «Радость Тео».

Яхта пойдет мальчишке на пользу. Он научится заботиться о ценной вещи, и у него появится увлечение. Тео занимался спортом в школе, но всегда как-то на третьих ролях. Его выпускали на поле в последние десять минут, когда игра уже подходила к концу, когда становилось ясно, что команда Лудлоу либо значительно впереди соперника, либо значительно позади. Тео не был страстно увлечен спортом в отличие от многих других сверстников. Он сидел на скамье, чуть мешковатый в своей спортивной форме, и растирал подошвами комочки земли под ногами.

Покупка яхты была единственным безрассудством в жизни Малкольма, единственным случаем, когда он отбросил все и всяческие доводы здравого смысла.

И лишь через два года после того, как Тео затопил яхту, акции взлетели в цене, словно ракета. Теперь-то Малкольм знал все об Ай-Би-Эм, но в те времена никто ничего об этой компании не слыхал. Хуже всего было то, что отец Малкольма, как он теперь догадывался, знал кое-что о том, что может произойти с компанией, но, вместо того чтобы хоть как-то объяснить это сыну, просто сказал: «Вот эти ты храни», а потом умер. Так и не нашел времени объяснить, что к чему. Это было ошибкой, которую Малкольм не хотел повторить в отношении Тео. Конечно, у него нет ничего, равного тем акциям по ценности. Когда Малкольм получил то, что причиталось по отцовским сберегательным облигациям, он вложил все это в акции Вулворта, чья сеть магазинов казалась тогда такой же стабильной, как американский доллар. Но все пошло к чертям собачьим. Малкольм должен быть уверен, что Тео будет знать, что делать с депозитным счетом и индивидуальным пенсионным счетом. За дом выплачено все до последнего цента, как и за пятую часть рыбачьего домика. Тут все яснее ясного. Если бы только папа тогда просто объяснил ему…

Десять лет — это по меньшей мере! — Малкольм брал газету с собой в гостиную или в крытый переход и, пока Дот мыла посуду после ужина, подсчитывал, сколько стоили бы теперь их акции. Это было его расплатой и наказанием, как и то, что покалеченная яхта стояла на заднем дворе, где он волей-неволей должен был смотреть на нее изо дня в день. Он следил за стоимостью акций Ай-Би-Эм до тех пор, пока, наконец, по его подсчетам, он уже во второй раз мог бы стать миллионером. Тогда он бросил это дело.

Воздух, проникавший сквозь кухонное окно, был теплым. Сейчас по крайней мере было тепло. Прошел уже тридцать один час, а звонка о выкупе все еще нет как нет, и нет уверенности в безопасности Стоны. Нанни надавила на повязку на своей ладони — она поранилась, когда пыталась подвинуть вперед сиденье в машине мужа. Ощущение тупой боли принесло утешение, любое ощущение несло с собой какое-то облегчение.

За кухонным столом Нанни сидела вместе с Дейвом Томкинсом, Брэдфордом Россом и спецагентом ФБР Тони Джексоном.

— В данный момент времени Федеральное бюро расследований официально не задействовано в этом деле, — пояснял Джексон. — Как только последует требование о выкупе, мы бросимся за вас в бой, подключив наших лучших людей. Однако, чтобы минимизировать позднейшие усилия по захвату, я сейчас здесь, с вами, чтобы поддержать и ускорить и, разумеется, принимая во внимание статус вашего мужа, а также в качестве личной услуги Брэду.

— Спасибо, — ответил ему Брэдфорд Росс. — Дейв и я — мы оба очень ценим ваш весьма значительный вклад в наше дело. Вы же вроде голову свою привезли. — И он с насмешливой любезностью наклонил голову, как бы слегка поклонившись Джексону.

Неужели они не могут говорить по существу? Ведь все они знают, о чем идет речь. Тридцать один час без требования о выкупе, они сами задаются вопросом, почему его до сих пор нет. Но они задаются этим вопросом вовсе не так, как Нанни, в них нет ни капли той страсти, той напряженности, того отчаяния, какие испытывает она. Записка должна была прибыть в течение нескольких часов. Разве это так сложно? Захватить ни в чем не повинного, беззащитного человека, потребовать денег, отпустить заложника… У Нанни перехватило дыхание, будто на нее напала икота: она взмолилась в душе — только бы его не связали веревками, только бы там не было оружия.

— Есть парочка линий, которые мне хотелось бы проследить вместе с вами, миссис Браун, просто чтобы мы были уверены, что охватили все базовые факты.

Все было так предсказуемо. Ей только хотелось поскорее покончить с этим. «Не было ли у вас с вашим мужем каких-либо разногласий в последнее время? Имеются ли у вас какие-либо причины полагать, что он не был вполне доволен своей жизнью? Есть ли у вас причины полагать, что ваш муж мог быть романтически связан с какой-либо другой женщиной?» Тридцать один час мучительного ожидания — словно змея оплела позвоночник Нанни снизу доверху. Она была готова сорваться и хлестнуть кого-нибудь словами, словно плетью.

— Миссис Браун, — начал Джексон. — Прежде всего позвольте мне еще раз сказать, в данный момент лишь для того, чтобы исключить некоторые возможности, так что я извиняюсь, что должен спросить вас о некоей связи… — Он замолк. Значит, у них есть кто-то конкретный, кого они имеют в виду. Кто же это может быть? Секретарша, отпросившаяся сегодня с работы по болезни? Кто-то из женщин, знакомых по кружку игроков в гольф? Вдова Теда Джонсона? Или дочь Теда? — О вашей связи, имевшей место несколько лет назад, с группой «Борьба за справедливость».