Блудное художество - Далия Трускиновская

После этого возгласа в кабинете воцарилось молчание.

Посетитель встал.

Положение его было незавидным - коли по чести, он должен был благодарить поручика Тучкова за своевременное предупреждение. Стать посмешищем двора и пребывать в сем звании, покамест на сцене Малого театра идет злоехидная пьеса, для пожилой дамы смерти подобно. А уж что будет с племянником за столь неловко исполненное поручение - и вообразить страшно.

Архаров видел, что посетитель угодил в дивное по степени неловкости положение. И, чтобы поскорее избавиться от этого вертопраха, пришел ему на помощь.

– Я велю полицейским командам наблюдать, дабы купцы следили за поведением сидельцев и приказчиков в лавках, - сказал он с таким видом, что и пень бы понял: аудиенция окончена. - Коли угодно, оставьте в канцелярии «явочную».

– Эй, кто там! Сопроводите его милость в канцелярию! - крикнул Левушка.

Менее всего посетитель ожидал, что молодой долговязый щеголь с высоко взбитыми волосами, с модными воздушными буклями, неизвестно зачем нацепивший к дорогому нежно-голубому кафтану длинную шпагу с простым эфесом, распоряжается в кабинете обер-полицмейстера, как у себя дома.

Вошел Саша с бумагами.

– Отведи его милость к Щербачову, - сказал ему Архаров, - да возвращайся поскорее.

Дверь за растерявшимся от такой наглости гостем захлопнулась.

Архаров и Левушка, оба почему-то до последнего глядевшие на движение дверной ручки, повернулись друг к другу.

– Ну, слава Богу! - сказал Архаров. - Я уж думал, ты не приедешь.

– Николаша! - заорал Левушка. - Да как ты мог такой вздор в голову посадить!

И кинулся к приятелю, и облапил его длинными руками, и даже звонко чмокнул в щеку.

– Мы в Клину ночевал, думали к тебе вечером быть, эта старая рухлядь едва не развалилась, мы колесо потеряли! - рассказывал возбужденный Левушка. - Остановились в какой-то избе, не чаяли живы остаться - тараканы там поротно и побатальонно выступали, да в ногу! Чуть рассвело - выехали, а на Пречистенке Меркурий Иванович докладывает: барин-де дома не живет, приезжает кофею попить. Тут они за нас взялись - Никодимка твой, Меркурий Иванович, бабы, вмиг все спроворили, утюги разогрели…

Архаров слушал, кивал и тихо радовался. Он соскучился без взбалмошного, жизнерадостного, говорливого Левушки. А коли честно - устал быть суровым, всезнающим, за все московские недоразумения отвечающим начальником. Отдохнуть душой же, как он недавно обнаружил, было не с кем. В гостиной Волконских он был желанным гостем, даже беседовал там с Варенькой Пуховой, но это была именно гостиная, налагавшая определенные обязанности и требовавшая светских манер. Михайла Никитич его уважал и ценил, но их беседы не были дружескими, вольными, веселыми - толковали все о делах и о житейских надобностях, а Елизавета Васильевна деликатно, однако настойчиво пыталась переделать Архарова из хмурого увальня в галантного кавалера.

С Левушкой Архаров мог быть самим собой - по крайней мере, ему казалось, что приятель возвращает его в давнее гвардейское время, по нынешним понятиям - вполне беззаботное. Да Архаров и был тогда моложе на четыре года… четыре года московской жизни, кажется, поставили здоровенный крест на его молодости…

– Ты не один, что ли, приехал?

Левушка хлопнул себя по лбу, от волос поднялось нежное облачко пудры.

– Ну да! Ты Лопухина помнишь? Из наших? Ну так я его с собой привез. Прямо к тебе, твой Меркурий Иванович ему и комнату отвел.

Архаров опустил глаза, припоминая все офицерство Преображенского полка. И выплыло-таки из памяти нужное лицо. Однако странно было, что офицер из столь известного рода не имеет на Москве довольно дядюшек и тетушек, чтобы остановиться, а просится на постой к обер-полицмейстеру.

– Петрушу, что ли? - на всякий случай уточнил Архаров. Все-таки он четыре года не был в столице - мало ли каких недорослей прислали в полк?

– Петруша наш уж капитан-поручик, - сказал Левушка, и как будто без зависти, как будто даже с уважением, да только Архаров прекрасно понял, в чем дело: капитан-поручик был очень молод, возможно, Левушкин ровесник, сам же Тучков - все еще в поручиках ходит. Понятное дело, столь знатной родни не имея, каждого нового чина по десять лет ждешь…

Архаров хмыкнул.

– Ну, своему брату преображенцу я всегда рад, - сказал он и вдруг вспомнил, что и родного-то братца Ивана целую вечность не видал. А что делать - у обоих служба…

– А знаешь ли, какая у нас главная новость? - спросил Левушка и сам же ответил: - Эскадру ждут!

Когда я уезжал, толковали, что их со дня на день следует ждать в Кронштадте.

– Какую эскадру?

Левушка уставился на друга, выпучив глаза: как можно не знать вещей общеизвестных?

А меж тем Архаров, невеликий любитель читать столичные газеты, и впрямь имел о военных делах, когда они его напрямую не касались, темное понятие. Когда к Москве приближалось войско маркиза Пузачева, он посылал к князю Волконскому за свежайшими реляциями и пытался извлечь из них нужные себе сведения. Но морские сражения за тридевять земель были ему любопытны разве что в общих чертах: кто одержал победу да какой с того прок.

Он коли и слыхал о событиях семилетней давности, но их не помнил. Он знал, что Алехан Орлов, генерал от кавалерии, отродясь не командовавший даже яликом, исхитрился одержать победу в бухте Чесма над вдвое превосходящими силами турок. Но он не задумывался, что тому предшествовало.

Ему было известно, что Алехан незадолго до войны уехал в Европу для поправки здоровья. Но не знал, что граф Орлов путешествует по Италии под чужим именем. Братец Иван, бывший при Алехане, о том не писал… Не задумался Архаров также, какая болезнь может потребовать для исцеления тайных встреч с греческими эмиссарами, а о том, что русские офицеры под видом купцов приезжали в Черногорию и Морею, где становились военными советниками при повстанцах, и знать не мог. Не знал Архаров, разумеется, и того, что Алехан в самом начале войны писал государыне, предлагая отправить в Средиземное море российский флот. Это должно было способствовать восстанию православных балканских народов и греков, которые помогли бы разбить турок.

Флот Алехан получил. И равным образом право давать офицерские чины грекам и славянам, отличившимся в борьбе с турками. Вся Европа потешалась: куда лезут эти обезумевшие русские? И куда они побегут, когда турецкий капудан-паша Гассан-бей потопит их корабли?

Бежать никуда не пришлось. Орлов и адмирал Спиридонов одолели Гассан-бея в Чесменской бухте. Вступая в бой, оба знали, что отступать некуда. Сражений, собственно, было два - в Хиосском проливе и в самой бухте. Викторию даже озадаченная Европа признала безоговорочной: более двадцати крупных военных турецких судов и множество мелких сгорели и пошли на дно, прочие были взяты в плен. Турки потеряли весь флот и десять тысяч человек, русские - одиннадцать матросов. После чего три фрегата орловской эскадры зашли в бухту Наварин, где в крепости Неокастро обосновались турки. Установив береговые артиллерийские батареи, моряки шесть дней обстреливали противника, потом подошло подкрепление - и крепость пала. Внутри обнаружилась православная церковь, лишенная креста. Отложив прочие заботы, крест смастерили и заново поставили на куполе. Немудрено, что греки едва ли не боготворили прогнавшего турок Алехана, считая его своим освободителем.

Это Архаров уже знал, он только не сообразил сразу, что эскадра, которую Алехан увел в Ливорно, должна в конце концов как-то воротиться домой.

– А что в столице говорят про Орловых? - спросил он.

– То и говорят, что не сумели своей фортуны удержать. Государыня ведь, ты знаешь, все графу Григорию прощала… ну и допрощалась… Из всех Орловых только граф Алексей при ней останется - вот что говорят.

Архаров покивал. Алехан уже давно был ему симпатичен. Прочие братцы Орловы могут преспокойно подавать в отставку - ни пользы от них особой государству не было, ни вреда их отсутствие не принесет. Алехан же был не только умен и догадлив - он был по внутренней своей сути способен на беспредельную верность. Архаров не мог бы объяснить, как он учуял в Алехане это качество. То же самое ощущение присутствия верности было у него и при встречах с Суворовым, и, довольно часто, при беседах с Волконским.

Он охотно бы послушал новости об Алехане Орлове, но Левушка перескочил на иное - стал рассказывать, что к сестрице Мавруше уже сватаются, и одновременно расспрашивать Архарова о Вареньке Пуховой.

– Медальон-то еще носишь? - спросил Архаров.

Левушка засмущался.

Он действительно не раз надевал на шею этот портрет на темно-вишневой ленточке. Почему, для чего - сам толком не знал. Ему нравилось нарисованное Варенькино лицо, нравилось внимание светских прелестниц к портрету. Медальон словно делал Левушку более загадочным и желанным для них кавалером.