«Мы одной крови». Десант из будущего - Юрий Валин

Дни шли, и счет им вести незачем было…

В 6 часов утра 4 декабря враг открыл ураганный огонь по плацдарму. Чуть позже налетела авиация. Началась ликвидация Эльтигенского плацдарма…

…Приток раненых не слишком усилился — чаще их тащили к круче у бывшей пристани, где был санбат и хоть какие-то доктора, да и ближе туда нести было. На северном фланге плацдарма, где втиснулся в землю Подвал, враг нажимал слабо, зато с юга румыны и немецкие танки пробивались упорно. Днем самоходки уже прорвались сквозь траншеи 335-го полка, но наши смогли прижать и остановить пехоту. «Штуги» возвращались, пытаясь поднять румын, но не выходило. Держалась высота 57,6, била румынам во фланг…

В центре, в направлении «на колхоз», атаковали самоходки с десантом, но наши там держались крепче, хотя за крайние дома мамалыжники все же зацепились.

— Пойду, пловерю, — сказал Гельман, напихал в подсумки обоймы, которые из-за тяжести не таскал, выкопал в углу из-под тряпья каску и ушел в траншеи.

Марина осталась за старшую. Вскипятили вместе с Ефимовной воды, вытащили наружу старшину умершего. Немцы били люто — хором завывали шестиствольные минометы-«ишаки», земля непрерывно дрожала. В воронках под яблонями земля осела — пришлось вновь засыпать вылезшие сапоги и головы, лишь плащ-палатками и пилотками прикрытые. У Ленки Беленькой рука высунулась — не везло девчонке. И письма не дождалась, и бомба та случайная не вовремя упала, да и сейчас мертвенькой покою нет. Присыпали подругу. С четверенек подняться было нельзя — осколки с яблонь последние ветви срезали, по камням осыпавшегося забора пули так и щелкали. Марина сказала:

— Наверное, мне тоже надо. В траншею. Что здесь сидеть?

— Сиди уж. Ты що, ворошиловский стрелок? Там обойдутся, а тут без нас никак. Заволнуются калеченые…

В Подвале действительно было дурно. От близких разрывов оседала земля, шатались камни пробитого свода. Стонал морячок с развороченным животом — не было ему облегчения, отмучиться никак не мог. В эти стоны ввинчивался рев штурмовиков — заходили снова и снова, проскакивая дым, пускали бледные стрелы «эрэсов». Казалось, вот-вот и в Подвал угодят.

Где-то в середине дня стало чуть тише, немцы с мамалыжниками подвыдохлись, да и с Тамани наша артиллерия не так активно била — видимо, снаряды берегла.

Уже в сумерках румыны еще чуть продвинулись. Говорили, специальные какие-то мамалыжники — «горные стрелки». Что ж им, скотам, в своих горах не сиделось?

Пришел Гельман. Живой. Поставил винтовку:

— Одного точно свалил. Да, не зля ходил. К нам штаб дивизии пелеходит.

Действительно, КП дивизии, каким-то чудом не разбомбленный в своем бункере днем, перебрался в блиндаж морского батальона. Это близко. Значит, сюда немцев точно не пустят.

Ночью было легче. Снова жужжали «кукурузники», сбрасывали патроны и мины. Саперы тащили противотанковые «блины» прямиком к центральному «наколхозному» направлению. Говорили, что комдив контратаку готовит. Тогда Марина впервые услышала о прорыве. Не верилось.

На море опять дрались — тарахтели пушечные автоматы, мелькали едва видимые трассеры, потом включилась немецкая артиллерия. Тонул метрах в двухстах от берега наш тральщик, горел понтон[74]…

Один из катеров все-таки прорвался. Разгружали боеприпасы. Марина не знала, как о катере прослышали, но все, кто был в сознании, зашевелились, застонали. Кто шевелиться не мог, просто смотрел. Ефимовна с кружкой ходила, поила, ворчала — «терпите, не ворохайтеся, никого не забудут». Сержант Шведова врать не могла — у берега раненых куда больше, чем в Подвале. В эту ночь всех точно не заберут…

Не слишком милосердна была санинструктор Шведова. Уж уродилась такая. Эгоистка и дура. Людей бы утешить, а ведь ни о чем не думалась, кроме того, что на севере, за Керчью, все замолкло. Утром и там жутко громыхало — атаковала со своего плацдарма Приморская армия. Но не пробилась.

Ушел катер с ранеными[75]. И о Большой земле напоминали лишь урчащие во тьме, а то и скользящие с выключенными двигателями бипланы. Падали из беззвездной тьмы посылки с консервами и патронами…

Марина вроде дремала, перевязывала, топила печурку, принимала-считала консервы для раненых, вскрывала банки, пыталась кормить и поить, пила кипяток сама. Чистила тарань Гельману — уроженец Белгорода обращаться с вяленой рыбой вообще не умел. Ничего Шведова не помнила и все запомнила — может, уже знала, что считаные ночи Подвалу остались?

5 декабря началось с грохота. Немцы били чем-то жутким[76] — часть свода рухнула, хотя взорвался тяжелый снаряд где-то у моряков. Марина с фельдшером выкапывали из-под камней раненых, Ефимовна охала, пыталась встать — ей сильно зашибло ногу.

В 9 часов утра немецкие самоходки прорвались к каменоломням в пятистах метрах восточнее колхоза. Обнаглели и поднялись с земли румынские пехотинцы. В нашем 1337-м полку в траншеях были все, кто мог стрелять, включая лично комполка. Может, и не удержались бы, но дельно помогали штурмовики…

Враг наседал со всех сторон. Прорвавшиеся «штуги» развернулись, ударили в тыл нашим у высоты 56,7. Попятился 1331-полк…

Днем была пауза. Немцы и мамалыжники перегруппировались, ударили с новой силой. Жечь самоходки было нечем, наши огрызались, вновь пятились. К 16 часам вся южная часть плацдарма оказалась у врага. Остатки 1337-го отошли в третью траншею, идущую вдоль западной окраины поселка, и в подвалы домов…

…Бой шел прямо над головой. Часы, оставленные Гельманом, встали, но, судя по всему, пора было идти за водой. Марина, взяв ведро и малый бидон, выползла во двор. Яблонь за развалинами уже не было видно — совсем порубило. Рядом бил короткими очередями пулемет — Марина слышала, как звякают гильзы. Красные странные сполохи мелькали за хатами, словно живые змеи вились-ползали по разваленным стенам.

— Огнеметами фриц жжет, — сказал боец, набивающий пулеметный диск под прикрытием остатков забора. — А ты далече собралась?

— За водой.

— Это к берегу. А может, и у моряков есть, — рассудительно произнес первый номер и дал экономную очередь. — А ну, за танк пшел, сука! Ага, не успел, б…!

— Миша, ты че? — укоризненно заворчал заряжающий.

— Виноват. Отвлекся. Давай мне полную «сковородку» — и за угол отползаем. Демаскируем больничку. А ты, сестричка, к берегу мотнись. К морячкам сейчас тоже рискованно. Много вас там, под камнями?

— Сорок один раненый.

— Много. Плохо. Как же вы так? — боец вздохнул. — Да ты не стой столбом, мигом спилят…

Пулеметчики полезли к соседним развалинам. Марина на миг приподнялась над камнями — разглядела какую-то угловатую развалину шагах в ста. Груда, освещенная заревом, вдруг шевельнулась — отчетливо крутилась гусеница, подминающая жерди сарайчика. Танк…

Марина свалилась в траншею, но пройти далеко не смогла — все сплошь разворочено. Лежал убитый, дым несло над самой землей — дышать нечем.

— Шведова, ты куда навострилась? — Навстречу ползли двое.

Марина узнала старшину из санбата, вместе с санитаром он волок знакомый бачок с пресной водой.

— Я уж думала, не придете. Навстречу…

— Вот смешная. «Навстречу». Да тут все так перепахали. Прям заблудиться можно. Сама-то донесешь? Давай перельем.

Журчала вода, наполняя ведро. Засвистело над головой — санитар прикрыл ведро грудью. Бухнуло, пропели осколки мины — мимо.

— Вот же б… — сказал грубый старшина.

— У нас там танк рядом. И огнеметчики…

— Отобьют, — уверенно сказал старшина. — Огнеметчики-говнометчики. Отобьют. Но ты, Шведова, будь готова. И воду не разлей…

К чему быть готовой, Марина не поняла. Воду донесла, правда, порядком натрусилось в ведро мусора. Но так всегда бывало…

Отбивались из углубленных, переделанных в доты подвалов поселка наши стрелки. Горела на стенах и в воронках огнесмесь. Пробиться дальше немцы не могли. Но от позиций 1337-го полка до пристани оставалось всего ничего.

Ночью прямым попаданием накрыло подвал у развалин конторы. Сорок тяжелораненых, врач… Всех. Марине рассказал санитар из медсанбата, принес последние бинты — неполная сумка.

Марина дважды выходила «подышать». Стреляли мало, зато стучали лопаты и кирки — бойцы восстанавливали траншеи и пулеметные гнезда, зарывались на новых позициях.

6 декабря немцы и румыны атаковали в 9.00. Напоролись крепко — за ночь наши успели организовать систему огня. Но враг напирал — при поддержке самоходок миновал каменоломни, вышел к склонам Маячной высоты. Здесь румын остановили — на высоте 37,4 и Маячной наши держались. Но вновь и вновь заходили на оборону 1337-го полка немецкие пикировщики. Наших «ястребков» было мало — мешать «штукам» не успевали.