Кукла госпожи Барк - Хаджи-Мурат Мугуев

– То есть как… подданство? – привскочил Сеоев.

– Ну, конечно!.. Ведь я же говорил, что вам угрожает страшная беда… или долгая счастливая жизнь… Если вы выбираете второе, то немедленно же делайте то, что я скажу…

– Но это невозможно! Кабинет полковника охраняется, шкаф заперт, полковник ночует тут же… нет, это невозможно.

– Пустяки!.. Вы только согласитесь. От вас не требуется ничего большего, чем провести в помещение человека, одетого в форму советского солдата. Через час доклад уже снова будет на своем месте…

– А полковник?

– В эту ночь его не будет дома. В эту ночь он будет отсутствовать. Я наверное знаю, что он целую ночь проведет вне дома. Мы отвлечем его.

– Кто мы? – спросил сержант.

Го Жу-цин холодно сказал:

– »Мы» – это я… и не задавайте ненужных вопросов.

Сеоев понял, что промахнулся, и молча кивнул.

– Ну, так как, согласны?

Сержант молчал. Фокусник прошелся по комнате и, остановившись возле гостя, процедил сквозь зубы жестким тоном:

– Помните, что я говорю с вами так откровенно потому, что в случае отказа вы пропали. Вам не выйти отсюда… В доме десяток людей, при первом же моем знаке вы будете убиты, даже вашего трупа не найдут.

Сеоев молчал.

– …Но я знаю, что вы согласитесь. На самом деле, что для вас большевики? Вы не русский, вы горец, здешний народ и по крови, и по быту, и по религии вам ближе, чем Россия… Если вы захотите исчезнуть, то на следующее же утро после операции очутитесь далеко отсюда. Денег вам дадим много, у вас будет иранский паспорт. Что скажете на это? Решайтесь и скорее, только помните, если вы согласитесь лишь для того, чтобы выйти беспрепятственно отсюда, то, во-первых, вам никто не поверит, во-вторых, все равно будете убиты и, в-третьих, прежде чем выйти отсюда, вы дадите мне вот эту подписку, – и вынув из столика заранее заготовленную бумагу, Го Жу-цин медленно прочел:

«Я, нижеподписавшийся, старший сержант Советской Армии Камболат Сеоев, даю свою подпись в том, что еще с 1940 года, в бытность мою шофером «Ирансовтранса» и по сей день состою платным агентом 3-го отдела…» Вот тут распишитесь, после чего я вам дам куш…

– Что… дадите? – тихо спросил Сеоев.

– Куш!.. На первый раз сто новеньких английских фунтов, а когда сделаем дело, тогда пять тысяч американских долларов. Прекрасные деньги! Это, знаете ли, самая сильная во всем Северном Иране валюта.

– А это самый сильный кулак во всей Северной Осетии, – проговорил Сеоев и со всего размаху ударил по скуле Го Жу-цина.

Фокусник, как куль, упал на кушетку, из-за двери выскочило трое подслушивавших и кинулись на сержанта.

Если в делах дипломатии Сеоев не отличался особым талантом, то в искусстве кулачного боя это был действительно первый боец Северной Осетии. Инстинкт воина, привыкшего к войне и опасностям, еще раньше подсказал ему, что вряд ли Го Жу-цин один в комнате, и появление мужчин с ножами в руках не испугало великана. С поразительной ловкостью он ткнул носком ноги в живот набегавшего на него человека, и когда тот со стоном повалился навзничь, сержант ударом кулака сбил с ног и другого и, приподняв за шиворот с кушетки Го Жу-цина, вышел в переднюю, прикрываясь потерявшим сознание фокусником.

На лестнице не было никого, но сержант не верил этой тишине. Он распахнул дверь и толкнул вперед хозяина. Тяжелый удар камнем пришелся по плечу фокусника… На площадке лестницы стояло двое иранцев, с воинственным видом размахивавших короткими дубинками. Великан-сержант, швырнув на пол безжизненное тело Го Жу-цина, бросился на них, сверкая глазами и выкрикивая осетинские ругательства. Грозный вид разъяренного гиганта так напугал обоих, что, выронив свои дубины, они с воплями кинулись во двор. Не теряя ни минуты, Сеоев двумя прыжками выскочил за ними и, заметя невысокую ограду и запертые на замок ворота, кинулся к стене.

Едва он, подтянувшись на руках, успел вскочить на ограду, как во дворе забегали люди, залаяли псы, раздался выстрел и десятка два дробинок с визгом пролетели над уже успевшим перескочить стену сержантом. Но тут снова был двор. Не зная, где находится выход на улицу, Сеоев кинулся вперед по аллее. За кустами он увидел выскочившего из флигелька и бежавшего к железным воротам пожилого иранца с большим ключом в руке. В одно мгновение сержант ударом кулака сшиб с ног сторожа и, перескочив через него, выбежал на улицу. Это было вовремя, так как из первого дворика уже вынеслось около десятка разъяренных немецких овчарок. Сержант плотно прикрыл ворота и побежал по улице, стараясь понять, где же он находится. Прохожие с удивлением оглядывали его и только на углу, уже далеко от дома фокусника, Сеоев понял, почему люди с таким испуганным удивлением смотрели на него.

Гимнастерка его была разорвана и испачкана кровью Го Жу-цина, которому плохо пришлось и от кулака сержанта и от знакомства с кирпичом, припасенным его людьми для гостя.

– Что это за улица? – остановив шарахнувшегося в сторону перса, спросил сержант.

– С вашего позволения, Кумская улица, арбаб (господин), – робко проговорил прохожий.

«Кумская улица, – подумал Сеоев, – ведь это кварталов за пятнадцать от проспекта Шапура, совсем в другой стороне от жилища фокусника… Так вот куда завез меня этот негодяй!» Он успел сделать еще несколько шагов, как его нагнал полицейский и, приложив руку к пехлевийке, сказал:

– Господин военный, я должен задержать вас, так как мне сообщено, что вы убили человека.

Первым движением Сеоева было отшвырнуть ажана, но, взглянув в его несколько встревоженное, но в общем почтительное лицо, он сказал:

– Хорошо, но только при одном условии… Едемте в центральный полицейский участок. В другой – я не пойду.

– Пожалуйста… в какой угодно, – облегченно согласился полицейский.

Остановив проезжавший фаэтон, они поехали в участок, откуда немедленно же о случившемся позвонили генералу.

Остальное уже известно читателю.

– Вы, сержант, этой дракой совсем испортили дело… И какой черт дернул вас впутываться в эту историю! – сказал в сердцах генерал.

– Я думал сделать лучше… товарищ полковник знает, что я…

– Д-да! – после минутного молчания заговорил генерал, – вы, старший сержант Сеоев, пока что находитесь под домашним арестом на… – генерал подумал и добавил: – на двое суток, пока мы не выясним и не обдумаем положения. Никуда не отлучаться, чтоб этот двор был единственным местом ваших прогулок. Днем отдыхайте и спите, ночью кабинет полковника и помещение канцелярии охраняете вы… Поняли меня?

– Так точно! – вытягиваясь во весь свой огромный рост, проговорил Сеоев.

– Идите и отдыхайте!

– Есть идти и отдыхать! – рявкнул гигант, исчезая в дверях.

– Вы видели, какие у него кулаки? Настоящие тыквы! – еле удерживаясь от улыбки, сказал генерал. – Думаю, этому фокуснику – шпиону сейчас врачи прикладывают примочки и прочие снадобья где-нибудь в Исфагани или Ширазе…

– Почему в Исфагани, а не здесь? – удивился я.

– Потому что его сегодня же на самолете или на «джипе» вывезли из Тегерана… К вечеру вы убедитесь в этом, а теперь давайте лучше обдумаем, что говорить и как нам держаться перед микрофоном, чтобы не возбудить подозрения у подслушивающих нас людей.

Под вечер ко мне в кабинет зашел генерал.

– Ну, что вы скажете по поводу всей этой ахинеи, которую наболтал нам Сеоев? – угрюмо спросил он, выразительно глянув в сторону микрофона.

– Черт его знает!.. какая-то пинкертоновщина!.. По его сумбурному рассказу трудно понять, где истина я где ложь…

– А по-моему – все ясно. Какая там истина! – сурово перебил генерал. – Напился, как свинья, устроил пьяную драку, избил этого фокусника, а все остальное – наврал.

– Но, позвольте, он говорит, что этот фокусник – русский, белогвардеец, по фамилии Кожицин, что зовут его Владимир Николаевич…

– Ну, и что из этого? Тем хуже для советского сержанта…

– …что он уговаривал Сеоева выкрасть из сейфа документы!..

– Враки! Просто ваш Сеоев, желая реабилитировать себя, выдумал всю эту гору вранья, чтобы прикрыть ею пьяный дебош. Нет, Александр Петрович, не спорьте и не уговаривайте меня… бесполезно. Вы отдали приказ об его откомандировании в распоряжение коменданта?

– Никак нет, не успел, – ответил я.

– Немедленно же отдайте и отошлите его отсюда вон, – сухо сказал генерал.

– Слушаюсь, товарищ генерал! Но, по-моему, к тому, что рассказывает он, следовало бы прислушаться.

– К чему прислушиваться? К вранью о фокусах, предсказаниях и прочей белиберде? Полноте, Александр Петрович, просто ваш любимчик-сержант допился до такого скотского состояния, что ему стала мерещиться всякая чертовщина… Словом, кончим этот разговор. Чтобы завтра же его не было в Тегеране, и пусть он благодарит, что я не отдаю его под суд. На всякий случай сегодня же обратитесь официально через нашу миссию в Министерство внутренних дел с просьбой сообщить, кто такой этот Го Жу-цин, и правда ли, что он русский белогвардеец и немецкий шпион. Если это подтвердится, то попросим о немедленной высылке его из Ирана, а теперь перейдем к другим вопросам. Скажите, как бы вы отнеслись, если б я просил вас на день-другой слетать в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта? Дело в том, что я хочу, чтобы, прежде чем отошлем в Главную Ставку в Москву наш доклад, вы ознакомили с ним командующего фронтом и членов Военного Совета.