Наш Современник, 2005 № 11 - Журнал «Наш современник»

Эшелоны шли на Восток. В середине декабря первые партии турок начали прибывать в Узбекистан. Переселенцев разместили в основном в Фергане и ее пригородах — Коканде, Ташлаке, Кувасае и Маргилане. Как правило, компактно. В городах работали на заводах, фабриках, в строительстве, преимущественно рабочими. В сельских районах занимались хлопководством, животноводством, садоводством. Большинство турок — крестьяне. Людей с высшим образованием мало. В Ташлакском районе из 2350 турок лишь 8 окончили вузы и 18 — техникумы.

Дети учились в узбекских и русских школах. В быту разговаривали на турецком и узбекском языках. Постепенно забывались народные обычаи, ритуалы и обряды.

Все это вызывало тревогу у турок, они боялись раствориться и исчезнуть как народность. Поэтому они мечтали вернуться на свою историческую родину, но не ставя перед собой цели вернуть покинутые более сорока лет назад дома. Они не желали сеять смуту в Грузии.

Произошедшие великие переселения стали одним из факторов национального конфликта, разгоревшегося в Узбекистане.

К сожалению, этот фактор не был единственным…

С каждым днем, особенно после 4 июня, становилось всё яснее, что межнациональный конфликт в Узбекистане имеет более глубокие социально-экономические и политические корни. Надо было разбираться на месте, решать судьбу тысяч турок-месхетинцев, находившихся в лагере под охраной внутренних войск и милиции.

Председатель Совмина Узбекистана Г. Х. Кадыров, улетевший с сессии в Фергану еще 3-го, постоянно звонил мне, кричал в трубку:

— Надо действовать! В любое время они снимутся отсюда, все пятнадцать тысяч, и — назад, в Фергану. А что тогда будет!..

В это же время ко мне явились московские представители месхетинцев, судя по всему, постоянно обитающие в столице, назвались «Комитетом за возвращение на Родину» и потребовали от меня не одномоментного, пожарного, но капитального решения проблемы.

— Верните месхетинцев в Месхетию. Это наша земля, а не грузинская… Понимаем, что всех сразу туда переселить невозможно, так давайте начнем с небольшой партии. И сразу же решите вопрос с образованием автономии.

Кадыров возмущался по телефону:

— Какой это комитет! У нас комитет! Здесь, в лагере. Приезжайте, встретитесь с ними. Они прекрасно понимают, что Грузия — дело дальнее, нескорое. Им сейчас жить по-человечески надо. Здесь же дети, старики…

— Вывозите, — отвечал я Кадырову. — Скажите, когда. Немедленно пришлем самолеты.

К тому времени несколько областей России уже были готовы принять беженцев. Этот вопрос руководство России решило быстро.

— Не-ет, — не соглашался упрямый Кадыров, — они так не хотят. Они хотят с кем-то из руководителей страны говорить. Они хотят перспективу знать.

Группа депутатов Верховного Совета СССР 9 июня официально обратилась ко мне с просьбой-предложением:

«Уважаемый Николай Иванович!

Учитывая Вашу человечность, доброжелательность, просим Вас вылететь в Фергану. Если Вы приедете к нам, то — мы уверены — сразу утихнут волнения народа, всё успокоится. Социально-экономическую запущенность срочно надо выправлять». Депутаты: 14 подписей.

Решили лететь в Фергану утром 12 июня. Вместе со мной вылетели член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, ныне покойный, Виктор Михайлович Чебриков и Председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР, еще не освобожденный от обязанностей первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Рафик Нишанович Нишанов.

Странное совпадение, но когда обрушились на нас трагические события в Фергане, то Генеральный вновь оказался за рубежом, на сей раз в Бонне. В моем архиве сохранилась узбекская газета «Правда Востока» за 15 июня 1989 года, где на первой полосе две фотографии. На одной — улыбающийся Горбачев приветствует немцев с балкона боннской ратуши. На второй — потрясенные увиденным горем Рыжков и Чебриков стоят у сожженного месхетинского дома в Фергане…

Фергана встретила нас жарой и тишиной, многочисленными военными патрулями на улицах, сожженными, полуразрушенными домами месхетинцев, которые когда-то были крепкими, добротными.

В этой публикации и без того полно смертей и крови, но все же не могу не сказать, что трупы убитых и зверски замученных людей находили едва ли не до нашего приезда и после отъезда тоже. Ее Величество Ненависть правила очередной кровавый бал. Какой по счету?..

По приезде вечером в город я предложил немедленно ехать в лагерь беженцев, но Кадыров категорически возражал. Дело в том, что в этот день хоронили погибших. По настоянию собравшихся — а это были несколько тысяч турок-месхетинцев — открыли гробы. Вид изуродованных и сожженных людей взбудоражил весь лагерь. По поступившей информации, в такой обстановке никакого нормального разговора не могло быть, да и вопросы безопасности были не пустым звуком.

Но я прекрасно понимал, что без посещения лагеря беженцев и их комитета моя поездка в Фергану будет бессмысленной. Заявил руководству республики, что завтра в 9 часов утра буду в лагере.

Весь вечер и ночь Кадыров вел переговоры с комитетом лагеря. Ими было принято совместное решение, что наша встреча в лагере состоится утром следующего дня. Комитет гарантировал условия для переговоров и безопасность делегации.

Выехали автобусом рано утром, а когда добрались до места, я ужаснулся: как там можно жить? Выжженное, абсолютно голое, без единого деревца место, насквозь просвечивающие худые бараки, армейские палатки, вода в цистерне, нагретая едва ли не до кипения…

Я вышел из автобуса и попал в этакий коридор, образованный крепкими парнями, взявшимися за руки. Остальные мужчины, женщины, старики, вездесущие детишки толпились позади. Вокруг стоял дикий стон. Две женщины сразу же подхватили меня под руки и повели по этому живому коридору к бараку. Там нас ждали. Это и был обещанный Кадыровым комитет. И еще — старики. Старейшины. Аксакалы.

Часа полтора шел разговор. Вела его женщина, одна из тех, что шли со мной от автобуса, вела жестко, спокойно, резко обрывала любую попытку что-то выкрикнуть, выплеснуть переполнявшие людей эмоции. Никто слова плохого об узбеках не сказал, лихом не помянул. Наоборот:

— Они нам последнюю лепешку отдавали, когда мы сюда приехали, когда голодные сидели…

И тут же:

— А сколько в Узбекистане людей с высшим образованием? Знаете? А сколько среди них месхетинцев? То-то и оно! Мы — рабочие лошади. Наше место — земля. И нам всегда исподволь, не впрямую указывали наше место. Мы не хотим так больше. Мы хотим вернуться в Грузию. Пусть не завтра, не послезавтра, мы всё понимаем, там уже другие люди на нашей земле, но решите этот вопрос в принципе…

На переговорах были приняты принципиальные решения по срочной эвакуации людей из лагеря на военно-транспортных самолетах в глубь России. Будущие места проживания в восьми областях Российской Федерации были нами согласованы еще перед моим отъездом в Узбекистан, а военно-транспортная авиация стояла в полной готовности в Ферганском аэропорту.

Но выехать по окончании переговоров не дали. Такая же процедура — коридор из крепких парней, две женщины, ведущие под руки Председателя Совета Министров СССР. Я не мог понять, почему меня, здорового человека, держат под руки женщины. Только потом мне сказали, что, по их обычаям, никто не сможет тронуть мужчину, если с ним женщина. Так что они охраняли меня с двух сторон.

Импровизированная трибуна из сколоченных брусьев и пятнадцатитысячная масса — старики, сидящие на выжженной земле, женщины в черном, дети. И гул. Не разговоры. Протяжный крик обездоленных людей. Никогда — ни до, ни после этого — я не слышал ничего подобного. Как будто голая, выжженная земля стонала от горя и безысходности. Недаром этот военный полигон окрестили «лагерем ненависти и скорби».

Моя спутница — член комитета — без всяких вступительных речей предоставила мне слово. Установилась мертвая тишина. Выступление было коротким. Проинформировал о согласованных с комитетом решениях. Призвал срочно выехать в новые места проживания. Из первых рядов поднялся аксакал с белой бородой и обратился ко мне:

— Прежде чем принять Ваше предложение, ответьте нам, товарищ Рыжков: виноваты ли турки-месхетинцы в том, что нас сорок с лишним лет назад выкинули с родной земли?

— Нет, — отвечаю я. — Это было несправедливое решение, и ему партией дана соответствующая оценка.

И снова:

— Виноваты ли турки-месхетинцы в этой дикой резне?

— Нет, — отвечаю я, — но и узбекский народ в этом не виновен. Он приютил вас сорок лет назад, делился с вами последним. Виновны те, кто разжигал межнациональную рознь, устраивал грабежи, погромы, убийства.

Я обещал здесь — кстати, и в других местах республики, — что органы безопасности и внутренних дел найдут виновников содеянного, а суд накажет их по заслугам. Никакой пощады, никаких смягчающих обстоятельств для бандитов и насильников не будет. От ответственности никто не уйдет, в том числе и тот, чья рука управляла этими темными силами. Никто не избежит законного возмездия.