Александр III - А. Сахаров (редактор)

Большею частью мой отряд выстроил себе землянки, в которых и тепло, и сухо, и устроены печки, так как разместить по деревням нет никакой возможности: так мало помещений в здешних сёлах и дома очень малы. Больных, слава Богу, значительно уменьшилось, и вообще санитарное состояние армии ещё относительно в очень хорошем виде и жаловаться нельзя.

Хотя мы живём в Болгарии и принадлежим к действующей армии, а почти ничего не знаем, что делается в главной квартире, а если что узнаём, то совершенно случайно от приезжающих оттуда, и то очень мало. Кажется, тот же сумбур и отсутствие всяких распоряжений продолжаются, как и вначале, да и не может быть иначе при тех же условиях и с теми же личностями.

Да, невесело будет здесь оставаться в случае отъезда государя в Россию, что почти решено, после падения Плевны. Теперь всё ещё держалось только благодаря присутствию государя при армии, а не то бы наш главнокомандующий так бы напутал со своим милым штабом, что пришлось бы ещё хуже нам. Мы все с ужасом смотрим на отъезд государя из армии при таких условиях, и что с нами будет, одному Богу известно. Грешно оставлять нашу чудную, дивную, дорогую армию в таких руках, тем более что Николай Николаевич положительно потерял популярность в армии и всякое доверие к нему. Пора бы, и очень пора, переменить главнокомандующего, а не то опять попадём впросак. Надежды мало, но Бог даст и будет перемена в военачальнике. Какое впечатление произвела в Петербурге славная смерть бедного Сергея Максимилиановича?..

Простите, добрейший Константин Петрович, моё нескладное письмо. Мой усердный поклон Вашей супруге.

Дай Бог до скорого свидания.

Жму Вам крепко руку.

Искренне любящий Вас Александр».

Да, двадцативосьмилетний герцог Сергей Лейхтенбергский был сражён наповал во время одной из рекогносцировок под Рущуком. Малая война уносила жизни и в отряде цесаревича. Тем невыносимее было топтание на одном месте.

А тут ещё перебои с продовольствием, которые приняли затяжной характер. Кормить войска в Болгарии взялась компания «Грегор, Горвиц и Коган». Но мало того что она поставляла припасы не вовремя, с опозданием, а то и не поставляла вовсе. Это еврейское товарищество грабило неграмотных и доверчивых болгарских крестьян.

Агенты этой компании должны были платить жителям золотом за взятые у них припасы по ценам, установленным полевым интендантством. Но зачем платить, если можно было получать эти припасы даром. И вот они придумали «золотую грамоту». Это была рамка из золочёного багета, в которую вставляли лист какой-нибудь газеты – «печатное слово», столь магически действующее на неграмотных селян. Место грабежа выбиралось подальше от району боевых действий, где крестьяне только знали, что пришли «русите» и бьют турок. Агенты являлись в деревни, объявляли, что у них золотая царская грамота, торжественно, в присутствии нескольких казаков, отряженных на их охрану, показывали её селянам и возвещали, что царь повелел им жертвовать для русской армии-«освободителните» всё, что необходимо для её нужд. И агенты увозили нагруженные подводы в интендантские склады…

Наследник обратился с прошением – не к главнокомандующему, а к государю, чтобы расторгнуть контракт с товариществом «Грегор, Горвиц и Коган» и после окончания войны передать дело в суд. Без нужды он избегал обращаться к дяде Низи и только поражался тому, что Папá терпит его на посту главнокомандующего. Впрочем, император и сам искал только повода для отставки Николая Николаевича. Повод этот, однако, явился лишь в начале 1878 года, когда оба они, государь и наследник, были уже в Петербурге.

Для ведения переговоров с турками был послан граф Игнатьев, который прибыл в Адрианополь, когда предварительные условия мира были уже подписаны. Он считал, что главнокомандующий поторопился заключить перемирие, предлагая занять Константинополь или, по крайней мере, овладеть командными высотами на европейском берегу Босфора, невзирая на то что в проливах уже стоял английский флот. Однако великий князь Николай Николаевич расходился во мнении с Игнатьевым.

Цесаревич понимал, что дядя Низи, да и весь его штаб безмерно устали от войны, что армия плохо снабжается, не имеет прочного тыла и безопасных сообщений с Россией. Старшие чины полевого штаба жаждали покончить дело и вернуться на родину. Между тем турки собрали под Константинополем гарнизоны крепостей Рущука, Шумлы, Варны и Силистрии, которые по условиям соглашения должны были быть перевезены в Малую Азию, и начали строить оборонительные сооружения для прикрытия Константинополя. Позиция эта всё более укреплялась на глазах русской армии, пока не стала такой сильной, что её можно было взять только в лоб.

Главнокомандующий по-прежнему не желал соглашаться с планом графа Игнатьева, между тем в марте месяце от государя пришла депеша с требованием, чтобы турки очистили эту позицию и «отправили бы войска, её занимавшие, в Малую Азию, а флот отвели в Николаев для разоружения». Николай Николаевич сообщил августейшему брату, что эту депешу он «принял к сведению», и получил резкий ответ. «Удивляюсь, – писал Александр II, – что Ваше Императорское Высочество осмеливаетесь принимать Мои Высочайшие повеления к сведению, а не к немедленному исполнению». Вслед за этим последовала депеша другого, семейного свойства, но ещё более резкая по существу: «Телеграфируй мне откровенно, позволяет ли тебе твоё здоровье продолжать командовать армией». В день Святой Пасхи, 16 апреля, Николай Николаевич был уволен от должности главнокомандующего с назначением генерал-фельдмаршалом. Горькую пилюлю полагалось позолотить…

Только во время войны с такой ясностью открылись наследнику-цесаревичу неприязненные, нет, даже враждебные отношения, существовавшие между папá и дядей Низи. Впрочем, как много ещё тяжёлого и неприятного увидел Александр Александрович во время Болгарского похода! То, о чём он мог только догадываться в мирное время, явилось перед ним с горькой откровенностью и открыло ему глаза на многое, дотоле малоизвестное.

Александр Александрович ближе узнал русского мужика-солдата и ещё больше полюбил его за спокойную уверенность в себе, долготерпение и неприхотливость. Но наследнику-цесаревичу впервые стали понятны и все тяготы рядового, его горести и нужды. А главное, он сам, наравне с солдатом, пережил опасности и ужасы войны. Что она принесла в итоге? Переполненные искалеченными людьми полевые госпитали и тысячи и тысячи трупов, усеявших кровавый путь от берегов Дуная до Адрианополя. Более двухсот тысяч убитых и раненых сыновей России – не слишком ли дорогая цена за освобождение болгар?..

В долгих раздумьях – а под Рущуком такая возможность предоставилась в полной мере, – Александр Александрович познал трудность ведения войны и нераздельный с ней риск, страшную ответственность монарха перед Богом и родиной. Он видел, в каком положении оказался его отец во время неудач под Плевной, – в положении трагическом, даже унизительном. Именно тогда наследник пришёл к выводу, что необходимо всеми мерами избегать войны. Нет, не только на словах, как это делают дипломаты. Необходимо проводить такую политику, чтобы Россию не только уважали, но и боялись, чтобы русский царь воистину царствовал «на страх врагам». Надобно было вести дело так, чтобы не восстанавливать против себя своих соседей, однако и не позволять им «наступать себе на ногу»…

Он думал о судьбе своего отца, о том, как тяжко отразилась война на всём его существе…

Глава пятая

ОХОТА НА ИМПЕРАТОРА

1

Александр II желал походить на отца – решительного и прямодушного Николая I, но характером своим, пожалуй, был ближе дяде – двоедушному Александру Павловичу. В нём также жили два совершенно разных человека с резко выраженными индивидуальностями, которые постоянно боролись друг с другом. И эта борьба становилась тем сильнее, чем более старился государь. Он был очень мягок с друзьями – и допускал по отношению к ним равнодушную жестокость, достойную XVII века; мог оставаться беспредельно обаятельным и вдруг делался грубым зверем; перед лицом смертельной опасности проявлял полное самообладание и мужество и постоянно жил в страхе опасностей, существовавших только в его воображении; подписывал самые реакционные указы и потом приходил от них в отчаяние.

В нём уживалось, казалось бы, несовместимое – слабохарактерность, сентиментальность, даже плаксивость – с отвагой и мужеством. Однажды на охоте государь выстрелил в медведя, только ранив его первой пулей. Разъярённый зверь с окровавленной мордой бросился на подручного охотника. Словно щепку, сломал он рогатину и смял самого медвежатника. Император, крикнув, что идёт на помощь, кинулся спасать своего подручника. Медведь отбросил охотника и пошёл на Александра II, поднявшись на задние лапы и злобно рыча.