Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы - Геннадий Левицкий

Захваченные в царской сокровищнице богатства «перекрыли» все предыдущие трофеи, ибо собирались они со времен Кира — первого персидского царя. 120 тысяч талантов стало добычей Александра. Вот уж действительно, было от чего сходить с ума македонским пастухам, из которых и состояла прославленная фаланга.

Часть денег Александр решил взять с собой на военные нужды, остальные отправить на хранение в Сузы. Чтобы перевезти все золото и серебро, он, по Диодору, «потребовал из Вавилона, Месопотамии, а также из Суз караван мулов, ходивших под вьюками и в упряжке, и, кроме того, 3 тысячи вьючных верблюдов».

Кульминацией македонских бесчинств в Персеполе стало сожжение царского дворца. Причем это недостойное деяние все античные авторы приписывают лично Александру. Даже Арриан, повествующий с неизменной симпатией к Александру, недоволен безумным поступком своего героя. Интересно и еще одно замечание Арриана: оказывается, накануне произошел спор между Александром и его лучшим полководцем Парменионом — одним из немногих, кто осмеливался возражать неуравновешенному, вспыльчивому царю.

Дворец персидских царей Александр сжег, хотя Парменион и советовал ему сохранить его между прочим и потому, что нехорошо губить собственное имущество, а также потому, что население Азии примет его не как властителя Азии, твердо решившего удержать власть над нею, а только как человека, победоносно прошедшего по стране. Александр ответил, что он желает наказать персов за то, что, вторгшись в Элладу, они разрушили Афины и сожгли храмы; за всякое зло, причиненное эллинам, они и несут теперь ответ. По-моему, однако, Александр действовал безрассудно, и не было здесь никакого наказания древним персам.

Арриан не вдается в подробности поступка, которые способствовали бы формированию у читателя негативного отношения к его кумиру.

Впрочем, царь и не мог услышать здравые рассуждения Пармениона, ибо был в это время пьян. Великий завоеватель упорно скатывался к банальному алкоголизму. Видимо, действием горячительного напитка и можно объяснить его ненужные безумства в битвах, постоянное стремление рисковать собой и своими солдатами и, конечно же, множество недостойных поступков. Курций Руф замечает:

Прекрасные качества своей души, которыми он превосходил всех других царей: выносливость в опасности, быстроту в решении и исполнении задуманного, верность слову, данному сдавшимся ему, милость к пленникам, сдержанность в наслаждениях, хотя дозволенных и обычных, — все это он запятнал непреодолимой страстью к вину.

Не вняв совету старого боевого друга, царь легко поддался на уговоры женщины, отличавшейся не самым строгим поведением. Умной гетере ничего не стоило уговорить царя. Что ее подвигло на рискованный поступок, мы можем только догадываться: возможно, она хотела узнать силу своих чар, возможно, стремилась попасть в историю по примеру Герострата или просто желала посмотреть пылающую столицу персидских царей; скорее всего, великолепный дворец стал жертвой женского каприза… Она оказалась на страницах истории рядом с Александром лишь на миг, но этого оказалось достаточно, чтобы стать героиней известного романа «Таис Афинская».

На самом же деле имя Таис упоминается в исторических источниках только один раз, в одном предложении, у одного древнего автора — Курция Руфа. Диодор и Плутарх злого демона Персеполя называют другими именами: Фаида и Таида. Несомненно лишь одно: женщина рукой Александра сожгла дворец персидских царей, воспользовавшись тем, что разум царя помутнен вином.

Курций Руф так излагает это любопытное событие; по сути, оно не отличается от описаний Диодора и Плутарха:

В то время как враг и соперник его (Александра) царской власти продолжал упорно воевать, а недавно побежденные и покоренные им с пренебрежением относились к его новой власти, он еще засветло садился за пиршества, на которых бывали и женщины, да не такие, которых нельзя было оскорбить, а распутницы, привыкшие жить с военными более свободно, чем полагалось. Из них одна, Таис, будучи во хмелю, внушает ему, что он вызовет глубокую благодарность у всех греков, если велит поджечь дворец персидских царей: этого, мол, ожидают все, чьи города разрушили варвары. К мнению пьяной распутницы в таком важном деле присоединяются один за другим тоже упившиеся вином; царь проявил тут больше алчности, чем сдержанности:

— Почему бы нам в самом деле не отомстить за Грецию и не запалить город?

Все разгорячились от вина и бросились, хмельные, поджигать город, ранее пощаженный вооруженными врагами. Царь первым поджег дворец, за ним гости, слуги, наложницы. Обширный дворец был построен из кедра, он быстро загорелся, и широко распространился пожар. Когда это увидели в лагере, расположенном недалеко от города, воины, думая, что загорелось случайно, побежали, чтобы оказать помощь. Но подойдя к порогу дворца, видят, что сам царь все еще поддает огня. Вылив воду, которую принесли с собой, они сами стали бросать в огонь горючий материал.

Такую судьбу претерпела царская столица всего Востока: здесь столько народов раньше искало правосудия, здесь была родина стольких царей — некогда предмет исключительного страха для Греции: отсюда посылался флот в тысячу кораблей и полчища, наводнявшие Европу, завалившие море камнями, прорывшие горы и образовавшие в выемке проливы… Македонцы испытывали стыд из-за того, что такой славный город был разрушен царем, упившимся на пиру, но, серьезно обдумав это, они заставили себя поверить, что именно так и следовало разрушить город.

У Плутарха имеется ответ на вопрос: каким образом женщине легкого поведения удалось уговорить царя на глупейший поступок? «То умно прославляя Александра, то подшучивая над ним, она, во власти хмеля, решилась произнести слова, вполне соответствующие нравам и обычаям ее родины, но слишком возвышенные для нее самой». Лесть… Александр становился очень восприимчив к ней. Герой Македонский оказался слишком слаб, чтобы выдержать испытание славой и властью.

Потребность в лести очень скоро вырастет в Александре до неимоверных размеров, все чаще он идет на недостойные поступки, чтобы ее утолить. Льстецы, умевшие произнести нужное слово, становились обладателями целых состояний; и наоборот, те, кто отказывался восхвалять царя македонян, кто не видел в нем бога, будут платить жизнями за свою опрометчивость.

Когда Александр протрезвел, то весьма пожалел о содеянном; утром он произнес запоздалую умную мысль: для персов было бы более тяжким наказанием от греков, если бы им пришлось увидеть его восседающим во дворце на троне Ксеркса. Так как от трона и дворца остались лишь дымящиеся головешки, Александру пришлось садиться на своего преданного Букефала. Вряд ли царь пожелал видеть Таис, по вине которой прослыл безумцем. Она исчезла из жизни Александра, и, следовательно, из летописных источников.