Другие времена, другая жизнь - Лейф Перссон

Нет ничего надежнее, чем яд, решил Вийнблад. Исключение только подтверждает правило, молния дважды в одно место не ударит.

У Вийнблада теперь были все козыри на руках. Мотив и возможность существовали с незапамятных времен, а теперь у него было и средство. Он был счастлив. Осталось дождаться каких-нибудь праздников, а еще лучше потерпеть до лета, когда все, кого можно назвать полицейскими, уходят в отпуск, а остается только Бекстрём и его постоянно рыскающие в поисках приработка шестерки.

Комиссар Фюлькинг из уголовки позвонил Ярнебрингу и предложил вместе пойти на ланч. Голос у него был несчастный, и Ярнебрингу не составило труда вычислить почему. Но ланч есть ланч. Они заказали свиные ножки с пюре из репы, пастернака и сельдерея, по бокалу пива, и, если не считать, что пиво было безалкогольным, трапеза вполне соответствовала образу истинного полицейского. Фюлькинг повертел вилку в руке.

— Ты можешь помалкивать, Бу, — проворчал он. — Я утром говорил с Гунсан, она рассказала, что у вас там творилось на оперативке. Я еще не добрался до этого жирного осла: все время ускользает, сукин сын… Может, так и лучше, чтобы не расстраиваться…

— Материалы прочитал? — спросил Ярнебринг.

— Почти все, — кивнул Фюлькинг. — Если что не прочитал, рассказала Гунсан. Насколько я понимаю, у Веландера и Тишлера железное алиби. Значит, совершенно исключено, что кто-то из них пырнул Эрикссона…

— Исключено. — Ярнебринг отрицательно покачал головой. — Ни малейшего шанса. Алиби Веландера подтверждено десятком заслуживающих доверия свидетелей, что бы мы там ни думали об их ТВ-программе, а что касается Тишлера, Хольт связывалась с авиакомпанией и персоналом в аэропорту Арланда.

— Может, наняли кого-то?

— Не думаю. Маловероятно… и чересчур замысловато.

— Что это ты так их защищаешь? — поинтересовался Фюлькинг.

— Да не защищаю я! Похоже, они оба врут, — сказал Ярнебринг. — Даже если они сами и невиновны в смерти Эрикссона и не знали, что кто-то хочет его убить, мне все равно кажется, что они знают, как все произошло.

— Почему это ты решил, что они врут? — спросил Фюлькинг.

Подстрекательство, заговор, укрывательство преступника, с отвращением подумал он.

— Подумай сам: какого лешего две известные и популярные личности общаются год за годом с таким мерзким типом, как Эрикссон, если у него нет на них компромата? — вопросом на вопрос ответил Ярнебринг. — Например, Тишлер. Ни за какие сокровища я не поверю, что он — даже при его богатстве — помогал Эрикссону наживать миллионы просто так, за красивые глаза. Я с ним не встречался, но уверен, что он не из идеалистов-филантропов.

— Значит, Эрикссон их шантажировал? — Фюлькинг с интересом уставился на Ярнебринга.

— Что-то у него на них было.

— Как думаешь действовать?

— Вызвать и припугнуть до смерти, — по-волчьи усмехнулся Ярнебринг.

Прокурор полезет на стенку, подумал он.

— Не выйдет, — вздохнул Фюлькинг. — Ты знаешь не хуже меня, что не выйдет. И что делать?

— Не знаю, — погрустнел Ярнебринг. Знал бы, не сидел бы тут, подумал он.

— Попробуем решить эту проблему, — сказал Фюлькинг. — Увидимся после выходных.

19

Во всей шведской полиции мало у кого был такой же опыт в расследовании убийств, как у инспектора следственного отдела Бу Ярнебринга. Ему довелось участвовать в несчетном множестве подобных дел, причем несколько раз он удостаивался чести лично способствовать решающему прорыву в следствии — этому благословенному мигу, когда все вопросительные знаки валятся как косточки домино, когда из тьмы вдруг попадаешь в царство света и вся следственная группа, взявшись за руки, проходит через жемчужные ворота полицейского рая… Иногда для этого достаточно нескольких часов.

Но гораздо чаще, особенно в последние годы, на его долю выпадало обратное — не блестящие победы, а унылое топтание на месте. Инициатива увядает, энтузиазм иссякает, поток фактов и свидетельств постепенно редеет и истощается окончательно, привычная работа становится все более и более рутинной, и наконец все усилия, все надежные свидетельства, догадки, внезапные, как выстрел в ночи, и простительные ошибки — все превращается в стопку бумаги, в пыльную папку на полке с нераскрытыми преступлениями.

Так и на этой неделе в декабре 1989 года Ярнебринг в очередной раз с грустью наблюдал, как следствие медленно погружается в сон, переходящий в летаргию и неизбежную смерть. Его новая напарница, следователь Анна Хольт, сталкивалась с подобным впервые.

Уже во вторник начальник криминальной полиции позвонил Фюлькингу и сказал, что должен забрать своих следователей. Он, конечно, понимает, как трудно приходится коллеге Фюлькингу, но у него своих проблем полон рот — весь стол завален. Фюлькинг даже не пытался протестовать, только покосился на полку: хватит ли места для очередной папки?

В среду вечером произошло еще одно убийство, на этот раз в порносалоне на Сёдере. Уже на следующий день вечерние газеты поставили это убийством пятым в серии, куда Эрикссон входил под номером четыре. Неизвестный преступник за год убил ножом троих мужчин, общим у которых было только то, что они работали в магазинчиках по продаже эротических игрушек, устраивали показы порнофильмов, а иногда преступали закон и занимались деятельностью, подпадающей под статью о сводничестве. Ничего хорошего в этом, само собой, не было, все говорило за то, что это один и тот же преступник, а серийный убийца в городе… И так далее, и тому подобное, сами должны соображать. Правда, каждый мыслящий полицейский прекрасно понимал, что убийство Эрикссона выпадает из этого ряда, поскольку, по полицейскому выражению, «анализы не те».

И в отделе тяжких уголовных преступлений никто не связывал медленно испускающее дух следствие по убийству Эрикссона с порноубийствами — за одним исключением. Исключение составлял Бекстрём. Он обнаружил, что третий убитый не только работал в порносалоне, обслуживающем гомосексуальных заказчиков, но и сам был гомосексуалистом, то есть для Бекстрёма теперь все было проще пареной репы. В четверг он пошел с этой новостью к Фюлькингу — и едва не лишился жизни.

Первые пять минут Фюлькинг сидел молча, уставившись на Бекстрёма, лишь жилка на виске у него извивалась, как только что насаженный на крючок червяк. Потом он, несмотря на больное колено, резко вскочил и, перегнувшись через стол, попытался схватить подчиненного за горло. Ему очень захотелось прекратить это безумие и внести в свое существование хоть немного покоя и гармонии. Бекстрёму удалось увернуться, он выскочил из кабинета и как газель понесся по коридору, а Фюлькинг ревел что-то ему вслед.

— Я тебя прикончу, жирная свинья! — орал Фюлькинг, и, хотя это высказывание прямого отношения к ходу следствия не имело, оно оказалось пророческим прежде всего по отношению к расследованию убийства Челя Эрикссона.

На полке у Фюлькинга появилась еще одна папка. Учитывая количество «скопившегося там дерьма», никто особенно не удивился. К тому же приближались праздники. Фюлькинг на Рождество и Новый год уехал, а вернувшись, начал отсчитывать оставшиеся до пенсии дни.

20

В среду, 27 декабря, Вийнбладу доставили курьерской почтой пакет из Центральной криминалистической лаборатории в Линчёпинге. В пакете лежало полотенце, найденное коллегой Бекстрёмом в корзине для грязного белья в квартире убитого Челя Эрикссона на Родмансгатан.

Там было также заключение, подтверждающее все, что Вийнблад уже знал без них и всяких замысловатых приборов — определил с помощью собственного носа. На полотенце обнаружены рвотные массы. Перед тем как его вырвало, неизвестный ел рыбу с картофелем и овощами и выпил чашку кофе. Все эти данные ровным счетом ничего не говорили следствию. Ничего не давал и тот факт, что на полотенце были обнаружены многочисленные следы всякой химической бурды, неизвестной ни одному нормальному человеку ни по названию, ни по применению. Вийнблад, впрочем, по опыту знал, что все эти загадочные вещества всегда обнаруживаются на полотенцах, простынях, носовых платках — на всем, Чем вытираются люди.

Всезнайки-зазнайки, хоть бы они все там накрылись медным тазом! — зло подумал Вийнблад и отложил пакет и заключение в сторону. У него были куда более важные дела. Он к этому времени уже обладал серьезными познаниями о химическом элементе под названием таллий. Пока что, к сожалению, познания эти носили чисто теоретический характер, но скоро, скоро ему представится случай подкрепить теорию практикой.