Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Демидова

– Все! Собирайся! Едем!

Нищему собраться – только подпоясаться.

Примерно через полчаса мы уже ехали в Завидово.

Я не была в этом поселке с тех самых пор, когда наша студенческая группа праздновала в дощатой хибаре семьи Мастоцких сдачу одного из последних экзаменов. Как говорится, воды с тех пор утекло немерено. Завидово было не узнать. Теперь многим его жителям действительно стоило позавидовать. От шоссе в глубь бывшего садоводства вела широкая асфальтированная дорога, которой раньше не было и в помине. По левую руку от нее лепились скромные, но тоже несколько похорошевшие со времен моей студенческой юности домики дачников Киркиного образца и достатка. Зато по правую... Такие коттеджи я видела только в кино и на снимках в газетах, жирующих на объявлениях о купле-продаже недвижимого имущества. У меня настолько неприлично отвесилась челюсть, что Мастоцкий вынужден был по ходу дела давать пояснения:

– Вот это дача диджея радио «Мост», Бруччо.

– Бруччо? – удивилась я, оглядывая аккуратненький особнячок в викторианском стиле.

– Ага... Кликуха такая. Псевдоним, значит... Ты не слушаешь «Мост»?

– Я вообще радио не слушаю...

– А... ну да... Я и сам-то только в машине. В общем, этот Бруччо в прямом эфире такие «забранки загинает», что уши вянут, зато видишь, какую дачку отгрохал!

Я подумала, что для этого Бруччо работа – одно, а личная жизнь – совсем другое... Ну... это как... Вот возьмем, к примеру, палача... Он рубит головы, потом любовно вытирает лезвие сначала ветошью, потом мягким бархатом, после укладывает свой топор в футляр, подобный скрипичному. Дома он запирает его в затейливый шкафчик и идет нянчить детей, которых у него штук семь: мал мала меньше... чтобы, значит, компенсировать нарубленное... А тот, который в телевизоре рассказывает отвратительные анекдоты исключительно про разного рода совокупления, в жизни, наверное, носит пояс целомудрия и не выпускает из рук Святого Писания. А эта...

– Тонь! Посмотри правее! – донесся до меня голос Кирилла. – Вот тот дворец – и есть дача Гороховского!

Я, вывернув шею, увидела монументальное сооружение из красного кирпича с массой разнообразных башенок на крыше. Да-а-а... Если бы я была футболистом, построила бы себе что-нибудь спортивное: из стекла и бетона, как крытый бассейн. Воистину: работа – работой, быт – бытом. В доме-бассейне Дане, может быть, и не захотелось бы сводить счеты с жизнью. А эти кирпичные башенки и почти крепостные стены настраивают на определенный лад: будто ты узница в замке привидений... Особенно в отсутствие хозяина...

На перекрестке, где широкую дорогу пересекала довольно узкая, стоял еще один очень красивый особнячок без особых прибамбасов, но очень изящный, со стенами, увитыми плетями уже увядшего плюща, что его совсем не портило.

– А это и есть дача телеведущей Зарины Корниловой, – сказал Кирилл.

– Значит, твоя где-то рядом? – спросила я.

Кирилл кивнул, свернул с широкой дороги на узкую и очень скоро остановил машину у небольшого домика, почти скрытого разросшимися деревьями.

Дачка Мастоцкого выглядела гораздо лучше, чем на заре нашей юности. Ее дощатые бока обшили вагонкой, крашенной спокойной охрой, крышу покрыли терракотового цвета черепицей.

– Прямо домик бабушки Красной Шапочки, – сказала я, улыбнувшись этому домику.

– Ага! Только у меня на дверях пара замочков фирмы «Цербер», под ставнями – решетки и – никаких веревочек.

– Что? Громят?

– А ты думала! Как только сезон пройдет... налетают, соколы...

– Но ведь тут теперь такие особняки. Наверняка охрана...

– Это у них охрана, а у нас – замки и решетки.

– Кир, а ты не боишься, что они... ну эти... которые могут позволить себе строить особняки, как-нибудь купят всю землю в Завидове вместе с потрохами, то есть с вашими дачками? Похоже, элитное местечко организовывается...

– Да... поговаривают уже об этом, но пока держимся. Многие уже успели сами выкупить землю. Теперь ее можно только перекупить или...

– Или что?

– Думаю, радикальные меры тебе известны... Входи!

Кирилл наконец открыл все запоры, и мы вошли в маленький коридорчик. В лицо неприятно пахнуло затхлостью.

– Да... амбре еще то, – скривился Мастоцкий. – Но это неизбежно, когда дом месяцами стоит закупоренным. Сейчас проветрим!

Он первым прошел в комнату и открыл настежь все окна.

– Замерзнем же! – простонала я. – Чай, не лето!

– Согреемся! У меня тут обогреватели есть...

Потом мы устраивались. Мне пришлось здорово попотеть, чтобы привести в порядок дачное жилище холостяка. Что делал на участке за домом Мастоцкий, я не вникала. И только когда во все еще открытое окно потянуло вкусным дымком, поняла – топил баню. Она и тогда была, эта баня, в нашу студенческую пору. Разумеется, мы ею не пользовались. Не то время было, чтобы устраивать на даче свальный мыльный грех. А что теперь? Теперь Кирилл хочет... А почему бы ему этого не хотеть? Мы уже не раз были близки. Но теперь все по-другому... Он сделал мне официальное предложение, которое я вполне официально приняла. В наше свободное время можно считать, что я уже за ним замужем. Мы будем вместе париться в бане, как муж с женой... Странно это... Отдаваясь Кирке, я всегда знала, что это так... баловство... что потом обязательно будет другой мужчина – лучше, интересней... Другого больше не будет. Могу ли я этому радоваться? Нет, но приму как должное. Все! Я замужняя женщина и – точка!

Кирилл пригласил меня в баню очень смущенно, словно думал, что я откажу. Он тоже с трудом постигал наше новое положение и не особенно мне доверял. Мало ли, что дала слово. Как дала, так и назад возьму. Я не возьму... Не возьму!

Я услала Мастоцкого в банный домик, пообещав прийти через несколько минут, и крепко задумалась. Похоже, у меня сейчас будет первый брачный помыв... Надо бы как-нибудь это дело обставить... Но как? Здесь же ничего нет... Хорошо бы надеть тонкую хлопковую сорочку, которая сразу прилипнет к телу, красиво вырисовывая его изгибы. Потом, постепенно намокая, она станет почти прозрачной, и...

Но где же взять белую сорочку? Я переворошила в домике все полки шкафа и старинный комод. Из нижнего ящика этого самого комода неожиданно вытащила белый мужской тельник, старый, выношенный до ветхости, а потому очень тонкий. Он, наверно, принадлежал еще Киркиному деду, потому что наши отцы уже таких вещей не носили. Это было как раз то, что надо. Я быстренько разделась догола и натянула на себя тельник, пахнувший лежалым бельем. Ничего, банный дух перебьет неприятный запах. Рубаха была просторной и доходила мне до колен. В широком вороте с оборванными пуговицами красиво смотрелся подарок Мастоцкого – колье из змеевика. Снимать не буду. Красиво. Пикантно. И длинные рукава, скрывающие кисти, – тоже интересно. Эх, венок бы еще на голову, и прямо день Ивана Купалы... Ладно, без венка тоже неплохо...