Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Демидова

«...несмотря на то, что я уговаривала маму на аборт, чтобы не рожать сатаненка, поняла: сама на это пойти не смогу. Ребенок ни в чем не виноват. Я любила его отца, когда отдавалась ему... Я не смогу убить свое дитя... Просчиталась Манана с подпольным абортом!»

«...не могу больше... жизнь ужасна... не хочу здесь больше находиться... наше место... ну... с моим ребенком... в другом измерении... Я подарю Манане другой конец романа. Тоже убойный! Тиражи будут многомиллионные! Прощай, Феликс-Манана! Прощай, мамочка, и прости... Прощайте, все... Витенька, не сердись на нас за то, что мы тебе ничего не говорили! Мы хотели стать счастливыми, две дурочки: я и мама...»

Да-а-а... Бедная девочка... Вот что она имела в виду, когда писала мне о том, что я прочту ее жизнь от корки до корки... Я действительно прочитала... Наташа думала, что предначертанная ей романом смерть – всего лишь беллетристика. Ей казалось, что Плещеев никогда не простит себе ее настоящую смерть. Наташа не знала, что все романы маньячки Мананы заканчиваются смертью героини. Самой настоящей смертью. А про криминальный аборт романной Кати – это так... всего лишь черновичок... на тот случай, если реальная Наташа устоит и не покончит с собой. Не устояла... Слишком чиста была и юна... И эта сволочь, Плещеев, переписал конец. И ничего в нем не дрогнуло... Еще бы: в его романах одна лишь правда жизни...

А еще Наташа боялась, как бы не запоздало мое прозрение... Чуть не запоздало. Феликс уже засунул меня за стальные звенья клетки, как ту волчицу из зоопарка. У меня сейчас наверняка такие же белые от ненависти глаза. Но, в отличие от нее, я найду, где подрыть проволочную сеть. У меня уже вздымаются бока от возбуждения... И возможно, что я... перегрызу-таки Плещееву горло, если... Словом, пусть только проявит хоть какую-нибудь слабину. Я наброшусь на него... Помните, что говорил про волков старый лесник, дед моей школьной подруги?

– Знаешь, Тоня, мне кажется, эта проклятая Манана описала и твой... мягко говоря... печальный конец... прости уж меня за это, – сказал Мастоцкий, когда мы ехали от Серебровского назад в Питер.

– Но если она думает, что я что-нибудь над собой сотворю и ей удастся переписать конец по живым следам, то... – запальчиво начала я, – ... то... черта с два это у нее получится, понял!

– Да я-то понял, только мне не нравится этот твой Маугли...

– Забудь ты его! Обыкновенный симпатичный домушник. Выглядывает на улице теток с заплаканными глазами, утешает изощренным сексом, усыпляет бдительность, подослав «мамашу», и при первом же удобном случае выносит вещи.

– Да вот что-то не забывается...

– Брось! Думай о хорошем!

– Это о чем же?

– А хотя бы о том, что у нас теперь против Плещеева есть такой компромат...

– Какой?

– А то ты не знаешь! Он ведь довел до самоубийства Наташу Серебровскую и ее мать. В Наташином дневнике это все явственно написано!

– А он скажет, что мы все это сфабриковали... придумали то есть... Ты, например, сочинила от ревности, когда он тебя... бросил!

– Ну-у-у... не знаю... Можно ведь, наверное, как-то проверить Наташин ноутбук, диск с данными, благодаря которым она проникала в компьютер Плещеева...

– Может быть... может быть... Хорошо, что Виктор нам его отдал. Я сам вряд ли что смогу с ним сделать, но у меня есть один знакомый паренек... Компьютерный гений! Может быть, он сможет залезть в компьютер Плещеева, и...

Я почему-то испугалась. Кирилл заметил это, обнял меня за плечи и очень бодрым голосом сказал:

– Не дрейфь! Возможно, нам удастся узнать, какой конец этот мерзавец уготовил тебе, и спутать все его планы.

– Наташа тоже хотела спутать...

– Но ты же не станешь делать глупости?

– Конечно, не стану!

– Вот и хорошо...

Мастоцкий заглянул мне в глаза. Я их быстрехонько опустила. Мне было невыносимо стыдно. Я, которая всегда так высоко ценила свою интуицию, не смогла разглядеть истинное лицо Плещеева! Влюбилась чуть ли не в Синюю Бороду.

Кириллу не понравились мои стыдливо опущенные глазки. Он резко приподнял мое лицо рукой и с горечью не столько спросил, сколько констатировал:

– Вот ведь не любишь ты меня...

– Оставим это, Кира, до лучших времен, – пробурчала я.

– Ладно, – кивнул он. – Попробую до них дожить... до лучших... Жизни-то хватит, Тонька?

Я не стала ему отвечать, села на диван и скорчилась в углу.

– Вот что! – опять начал Мастоцкий. – Завтра я все же отвезу тебя на дачу.

– В бронированном автомобиле?

– В обыкновенном.

– А на даче у тебя что, бункер?

– Я не думаю, что он станет подсылать к тебе наемных убийц!

– А вдруг так будет разворачиваться действие его романа?

– Тонь, он не творит, а списывает с жизни.

– Но ведь придумал же криминальный аборт Наташе!

– Но она же его не сделала!

Не могу сказать, что наш диалог меня успокоил, а потому я сказала:

– Кира, у меня ведь и отпуск кончился...

– Или я тебе не начальник?!

– А Кузовкова... – начала я.

– А Кузовкову, – продолжил за меня Мастоцкий, – собираются перевести в другой отдел, так что ей уже до тебя не будет ровным счетом никакого дела!

– Конечно, я рада за Леночку... она давно хотела перевестись к снабженцам... но неужели ты думаешь, что мне на даче будет спокойнее... одной...

– Не одной! Я буду с тобой! Меня обещали после командировки отпустить на все четыре...

– А вдруг...

– Только путь попробуют!

С утра Мастоцкий съездил на работу, отчитался о командировке, раздал задания коллективу, лично отвел Кузовкову в отдел снабжения, отдал диск Наташи Серебровской компьютерному гению и вернулся домой. Я, почти как верная жена, подала ему обед.

– Вот бы каждый день так жить! – заявил Кирилл, уплетая за обе щеки мой фирменный суп из шампиньонов.

Я не ответила, потому что не могла даже представить, каким образом дальше будет развиваться наша жизнь. Что-то должно было произойти, но что...

– Не грусти, Тонь, – погладил меня по руке Кирилл. – Я вот сейчас доем и кое-что тебе покажу.

Я кивнула головой без всякого интереса и продолжила хлебать рядом с ним суп, который казался безвкусным. Я солила его и солила, до тех пор, пока Мастоцкий не отобрал у меня солонку. После этого он отодвинул тарелку с так и недоеденным моим кулинарным шедевром, встал из-за стола и очень скоро вернулся на кухню с чем-то зажатым в кулаке. Если бы он знал, насколько мне было неинтересно знать, что у него там зажато...

Мой начальник Кирилл Анатольевич зашел ко мне со стороны спины и надел на шею какое-то ожерелье или колье. Я дотронулась рукой до прохладных камней. Хорошо, что не золото с бриллиантами, а то он мог бы... Пришлось встать со стула и идти к зеркалу. На груди красиво лежало плоское колье из змеевика, так мною любимого... Я не выдержала и разрыдалась. Кирилл прижал меня к груди и опять стал говорить о своей вечной любви. Я молча всхлипывала. Тогда он стал рассказывать, как договорился о новых замках для двери моей квартиры. Я продолжала гнусно сопеть. Терпеливый Кирка нашел в себе силы не обидеться. Он сказал: