Ложа чернокнижников - Роберт Ирвин

Посвященный стремится контролировать энтропию будущего. Для того чтобы настоящее было таким, каким мы его видим сейчас, ему нужно проложить определенный путь в будущее, и посвященный, опираясь на свои воспоминания о будущем, должен научиться предсказывать прошлое. Почему вселенная именно такая, какой мы видим ее? Если хотя бы один из ее основополагающих физических законов будет нарушен, пусть даже частично, мы уже не увидим той вселенной, в которой существуем. А это, в свою очередь, означает, что наше существование предопределило существование именно такой вселенной. Если перевести все это на язык микрокосма и взять пример попроще, то можно сказать, что если бы мой отец не встретился с моей матерью, то меня бы здесь сейчас не было, однако я здесь. Таким образом, мое присутствие в настоящем обусловило их встречу в прошлом. Или взять совсем уж будничный пример — это общеизвестный психологический феномен: стоит человеку завести будильник на определенное время, и он почти наверняка проснется минут за пять до звонка. Вывод однозначен: будильник, который звонит в будущем, стал причиной преждевременного пробуждения. Из этого следует, что опытный чародей может подобрать заклинание, чтобы изменить что-то в прошлом. Естественно, если прошлое еще не изменено, то заклинание не сработает.

Ученые признают, что пространство и время образуют пространственно-временной континуум. В пространстве человек может двигаться в обратном направлении, а следовательно, он может это делать и во времени. Легче и проще думать вперед, но это не значит, что так думать правильно, так как тот, кто движется вперед во времени, бредет по жизни как лунатик — лето, потом осень, потом зима — так он движется навстречу своей смерти. Смерть, таким образом, является причиной старения, болезней, увечий, автомобильных катастроф, несчастных случаев на воде, ритуальных убийств. Наконец, тому, кто движется вспять во времени, приходится сталкиваться с определенными моральными проблемами. И в завершение Магистр попросил нас еще раз окинуть мысленным взором ритуал на вершине холма, во время которого он не только вдохнул в молодую женщину жизнь, но, взяв у нее свое семя, он превратил женщину в девственницу — запечатав девственную плеву, он преподнес ей бесценный дар невинности.

Магистр закончил говорить и уступил место Фелтону, который продиктовал нам обрядовые процедуры и ритуальные ответы для грядущего Освящения Девственницы, мы записали их в свои красные тетради. Записывать то, что диктовал Фелтон, было непросто, потому что часть заклинаний — на латыни, и Фелтону приходилось диктовать нам их по буквам. На этом лекция закончилась.

Я быстрым шагом направился в свою комнату, но тут меня остановила Элис:

— Почему тебе и твоей хипповой подружке всегда нужно все испортить? Мы практически лишены возможности слышать Магистра, а когда нам выпадает такая возможность, ты и твоя куколка устраиваете тут семейные сцены.

— Элис, пожалуйста. Она не моя подружка. В том-то все и дело.

— По-видимому, она так не считает. Так или иначе, вы — два сапога пара. Один пшик. Ты гулял с ней только потому, что ты считаешь, что смазливое личико — это самое главное. Почему вас, мужчин, так тянет к безмозглым девицам? Скажу без ложной скромности: я одна стою сотни таких, как она.

С этими словами Элис развернулась и решительно пошла прочь. (Бедняжка Элис.)

Это была самая странная из лекций, на которых мне когда-либо доводилось присутствовать. Мне с трудом удалось вникнуть в ее суть, но, кажется, она немного смахивает на песню Дилана: «Тогда я был намного старше, и вот моложе стал с тех пор». Неужели нас будут учить читать наоборот, писать наоборот, ходить наоборот? Я до поздней ночи писал дневник, а когда закончил, с тревогой перечитал, проверяя, нет ли в нем шуток. Но, похоже, все было совершенно серьезно. Визит к мистеру Козмику кажется мне довольно зловещим. Я должен научиться жить в мире, начисто лишенном юмора.

Вскоре после того, как я закончил свою писанину, ко мне в комнату пришла Лора. Моя строгая новая учительница. Я предложил на этот раз поменяться ролями. Так что она стала похотливой директрисой, а я наивным школьником, который понятия не имеет, к чему она клонит, когда она стала расстегивать ему ширинку. Должно быть, обычный школьный медицинский осмотр. Она заверила меня, что будет совсем не больно, и взяла в рот головку моего члена.

Уже была глубокая ночь, когда я вдруг проснулся. Лоры в постели не было. А разбудила меня одна мысль. У чертова отродья с подковами на ступнях было лицо Рона. После этого я долго не мог заснуть.

9 июня, пятница

Вчера вечером я так долго провозился с дневником, что сегодня чувствую себя немного невыспавшимся. Мне приходится усилием воли заставлять себя писать, но я знаю, что должен это сделать, и стоит мне начать, как я уже не могу остановиться, и я этого боюсь. И потом я обнаружил, что пишу совсем не то, что думаю. Это мысли моего братца-дневника. Дневник — мой «брат», но подружка из него никудышная.

После завтрака Фелтон подошел ко мне и сказал, что днем я должен буду помочь Гренвиллю. И пошел дальше по коридору. Так что на игровую площадку у меня осталось только утро.

Наверное, я должен был разозлиться из-за того, что мной так помыкают. На самом деле я рад, потому что теперь я понял, что с тех пор, как я дал клятву и поцеловал руку Магистра, порядки здесь устанавливаю я сам, и я горжусь тем, что стал своим строгим надсмотрщиком. Следуя инструкции, я встретился с Гренвиллем за ланчем в «Уилерсе». Когда я пришел, Гренвилль был в дурном расположении духа, и поначалу мне самому пришлось вытягивать из него по слову.

— Поговори со мной, — так он мне сказал. — Меня уже достало вести беседу. Пора тебе научиться поддерживать разговор, как нормальному цивилизованному человеку. Давай, давай, мне скучно.

С этими словами, мрачнее тучи, он откинулся на спинку стула и стал ждать, когда я сделаю свой первый ход в разговоре. Я часто вижу, как Гренвилль стоит, прислонившись к стене, или сидит с тоскливым видом, подперев подбородок руками. Словно только конец света способен избавить его от непроходимой скуки. Угрюмость подходит к его чертам лица — глубоко посаженные глаза, полные губы и темные курчавые цыганские волосы. Для Гренвилля, неизменно одетого с иголочки, с фуляровым кашне через плечо, скучающий вид — это что-то типа аксессуара, часть стиля.

— Ну давай же, скажи мне что-нибудь, — повторил он, и это был самый верный способ привести меня в полную прострацию. В голове у меня не было ни одной мысли, и я сидел молча, растерянный, сбитый с толку. Гренвилль начал терять терпение.

— Расскажи хотя бы об этой психованной девчонке, которая заявилась вчера на лекцию Магистра… Я забыл, как ее зовут… Ах да, Салли.

Чем она занимается? Где живет? Как вы встретились?

(Я немного отстал в ведении дневника и пишу все это после воскресного разговора с мистером Козмиком и после события, от которого у меня болит крайняя плоть. Когда Гренвилль задавал мне все эти вопросы, я еще не знал, что за этим стоит. Я подумал, что это результат его сексуальной озабоченности. Теперь-то я знаю.)

Короче, я все ему рассказал, как впервые повстречал Салли: как я пил кофе в книжном магазине «Индика» и увидел там золотоволосую девушку, порхавшую, как фея, от клиента к клиенту и о чем-то перешептывавшуюся с каждым. Наконец она подошла ко мне.

— Как вы думаете, я — хорошенькая? — (Это был ее вопрос недели.)

Я выразительно закивал.

— Хорошо, — сказала она, — Это составляет восемьдесят семь процентов, — и уже собралась отойти от меня, но я схватил ее за руку:

— А я — красивый, как ты думаешь?

Она села за мой столик и стала изучать мое лицо. Полтора часа спустя она уже лежала в моей постели, исследуя остальные части моего тела.

Я решил, что Гренвилль хочет расспросить про Салли, потому что он знает, что он ей не нравится. Но еще больше его интересовал вопрос, как это люди моего поколения умудряются так легко и быстро сходиться друг с другом.

Гренвилль старше меня на восемь лет. Это хронологический разрыв между поколениями. Это значит, что, когда Гренвиллю было столько же, сколько сейчас мне, ему приходилось исполнять старомодные ритуалы ухаживания и соблазнения, а секс тогда упаковывали в обертку иносказаний. «Любовник леди Чаттерлей» Д. Г. Лоренса был еще под запретом, мини-юбки еще не изобрели. Гренвилль явился на этот праздник жизни слишком рано и знает об этом.

Мой рассказ про то, как молодежь в наше время легко смотрит на секс, Гренвилля не увлек, и он пустился в разглагольствования (в своей обычной туманной манере) о том, как это возбуждает — определенным образом смотреть на женщину, которой ты не нравишься, чтобы заставить ее лечь с тобой в постель. Самый большой кайф для Гренвилля — чувствовать, как дрожит под ним женщина, и знать, что в этих содроганиях и наслаждение от оргазма, и отвращение к самой себе. С этим может сравниться лишь соблазнение девственницы, потому что, переспав с девственницей, заряжаешься оккультной энергией. И хотя, по правде говоря, я не верю, что Гренвилль обладает оккультной властью над женщинами, я не упустил случай.