Программирование разума. Полное руководство по управлению своей реальностью - Райан Буш

нее, или, еще лучше, в связи с ней[260]. Я лично знаком с людьми (хотя надо признать, их немного), которые доказывают: если ваши убеждения резкие, это вовсе не значит, что вы скептик. Если вы заставляете себя столкнуться со всеми горькими истинами этого мира и в результате ваша жизнь полна боли и пессимизма, имейте смелость признать, что таким образом вы оказываетесь сильны в одной области, но слабы в другой. Мы должны стремиться к тому, чтобы развить в себе как интеллектуальную, так и эмоциональную зрелость.

Хотя слово всего одно, значений у «оптимизма» два, и они совершенно разные. Когнитивный оптимизм – это искажение истины. Готовность верить, что желаемый результат или убеждение вероятнее, чем это следует из имеющихся данных. Однако эмоциональный оптимизм не имеет никакого отношения к отдельным истинам или нашим жизненным результатам. Это высокоадаптивная настроенность, что все будет хорошо, независимо от исхода. Мы все должны стремиться быть когнитивными реалистами и эмоциональными оптимистами.

Еще одна красноречивая цитата из Ницше с той же ошибкой:

Воспитание страдания, великого страдания – разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека?[261]

Фридрих Ницше, По ту сторону добра и зла

Здесь мы видим невероятно распространенное допущение, что самообладание в поведенческой сфере (фокус внимания следующих нескольких глав) должно появляться за счет эмоционального самообладания. Извечный довод: довольным людям незачем вставать с дивана или выходить из буддийского монастыря. Однако в предположении, что лишь страдание ведет нас к величию, содержится та же ошибка, что и в первом. Миф о страдающем неврозом, однако гениальном художнике – это всего лишь еще один ничем не подкрепленный стереотип[262].

Мы вполне можем одновременно прекрасно контролировать себя и на эмоциональном, и на поведенческом уровнях. Собственно, если мы возьмем человека, который утром не может заставить себя подняться с постели, то увидим, что ментальное состояние, в котором он находится, – это не умиротворенность, а депрессия[263].

Мы вполне можем испытывать позитивные эмоции и удовлетворение от жизни и при этом видеть, как еще можно улучшить мир. Напротив, как показывает практика, самые счастливые, хотя и не самые беззаботные люди более всех продуктивны и мотивированы[264]. Это значит, что они гораздо вероятнее собратьев-меланхоликов изменят мир к лучшему[265].

Как и в примере с оптимизмом, сводя воедино два совершенно разных значения слова «счастливый», критики удовлетворенности настаивают, что счастливый (эмоционально) человек должно быть «доволен» тем, как все обстоит в жизни (поведенческий уровень), и поэтому ему незачем что-то менять. Желание изменить настоящее порождает боль, а желание изменить будущее порождает действие[266].

Хотя Ницше часто восхвалял оптимистический взгляд на мир, он также заявлял, что великие гораздо более эмоционально неустойчивы и должны страдать больше «среднего человека». В философии Ницше утверждается, что определенные этические системы, как, например та, которую он назвал «моралью рабов», рождаются потому, что угнетенные группы людей идеализируют слабость, чтобы получить больше власти[267]. Но, может быть, Ницше сам создал рабскую мораль страданий, потому что для него это был единственно возможный вариант?[268] А вдруг Ницше сам не мог смириться, что его непроизвольные страдания – это, по существу, форма слабости, которую он в качестве защитного механизма стал восхвалять?

На протяжении веков многие мыслители подобным образом отстаивали страдания, но мне в ответ всегда хочется сказать: «Говорит как настоящий страдалец». По мере того как вы будете учиться контролировать свои эмоции, доводы в пользу несчастья, пессимизма и эмоциональной беспомощности будут становиться для вас все менее понятными.

Лишь сильные люди знают, как организовать свои страдания таким образом, чтобы испытывать только самую необходимую боль.

Эмиль Дориан, Качество свидетельства

Без сомнения, наши эмоции во многом определяют, насколько хорошо мы проживем жизнь. Они сильно влияют на наше стремление соответствовать ценностям. Положительные эмоции сами по себе часто являются целью, хотя редко кто включает страдания в свой список дел. Но и негативные, и позитивные эмоции часто стоят на пути к нашим целям, иногда даже саботируя их.

Аристотель много говорил об эмоциях, но его подход отличается от подхода более поздних греческих мыслителей. По его мнению, состояние благополучия заключается в опыте переживания правильных эмоций – как позитивных, так и негативных, а не исключительно положительных и мирных[269]. Эмоции могут сильно мотивировать, и, кроме того, они играют важную роль в том, как мы сами себя видим.

Аристотель предложил идею, что мы должны стремиться не искоренять все негативные эмоции, а переживать подходящие эмоции в необходимом соотношении. Добродетельным людям важно научиться владеть своими эмоциями и правильно проявлять их в нужном балансе. Этот баланс он определил как нечто среднее между двумя крайностями, меняющееся в зависимости от обстоятельств. Храбрость – золотая середина между трусостью и безрассудством, а гордость – между стыдливостью и тщеславием. В этом смысле этику можно сравнить с эстетикой, стремящейся к красоте, балансу и гармонии[270].

В отличие от Аристотеля я считаю мерилом подходящих эмоций не универсальную золотую середину, а субъективные интуитивные представления о ценностях каждого отдельного человека. Так что вместо вопроса «Какие эмоции нам следует испытывать?» предлагаю задавать себе вопрос: «Что бы почувствовало мое идеальное “я”?»

Рассердился бы идеальный я из-за неуважительного отношения или отшутился бы и сделал, что нужно? Был бы идеальный я абсолютно спокоен на похоронах родителей или погоревал бы определенное время? Какая реакция скорее приведет меня к моим определенным целям? На каждый из этих вопросов человек отвечает себе сам.

На самом деле есть доказательства, подтверждающие, что аристотелевский подход к эмоциям тесно связан с общим ощущением благополучия. В одном межкультурном исследовании измеряли уровень испытанных и желаемых эмоций, показатели благополучия и симптомы депрессии[271].

Во всех культурах более счастливые люди чаще испытывали именно те эмоции, которые хотели. И совершенно не важно, были это приятные (любовь) или неприятные (ненависть) эмоции. Это было применимо даже для тех, кто хотел испытывать меньше приятных и больше неприятных эмоций, чем у них в реальности было. Контроль различий между переживаемыми и желаемыми эмоциями картины не изменил. Эти открытия предполагают, что счастье подразумевает правильные в данных обстоятельствах эмоции, вне зависимости от того, приятные они или нет.

Эти открытия не поддерживают достижение умиротворения как высшей идеи, которую мы связываем со стоицизмом, эпикурейством и буддизмом. Однако они убедительно доказывают необходимость эмоционального самоконтроля. Чем лучше мы будем владеть своими эмоциями, тем чаще сможем