Сбить на взлете - Илья Бриз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рычаг нормального газа, кажется, сам ушел под моей рукой вперед до упора. Прогретый мотор послушно взревел и потянул машину все быстрей и быстрей. Я взлетел наискосок старта, дернув круглую рукоятку шасси на уборку сразу после исчезновения тряски. Довернул на запад-северо-запад, откуда летят на нас немцы, и подкрутил триммер руля высоты, чтобы освободить руки. Закрыл фонарь — пусть совсем на немного, но скорость больше. Застегнул парашютные и привязные ремни. Затянул ремешок шлемофона. Включил тумблер оружия. Вон они, лаптежники — обтекатели неубирающихся шасси всегда выдают немецких пикировщиков. Как на параде правильным ромбом в нашем небе рассекают. Немного выше, а в хвост им зайти я уже не успеваю. Вздыбил на десяток секунд истребитель — теряя скорость, все-таки вышел на ту же высоту. Лобовая атака! Нет, попасть в противника за эти доли секунд нереально, но напугать… Не выдержал ведущий девятки, отвернул. Теперь ранверсман — самый быстрый способ разворота без потери высоты. Этот гад уже почти над нашим аэродромом! Влепил практически в упор из всех трех стволов и нырнул под фрица, чтобы не столкнуться. Обогнал, благо скорости хватает, боевой разворот и опять на фашистов. Отворачивают! Не выдержали! Сыплют бомбы с горизонта, чтобы избавиться от груза и драпают! А это что еще за прерывистые огни рядом промелькнули? Неосознанно скольжением ушел вправо, подальше от вражеских трасс. Только потом, обернувшись, увидел мессера, пытающегося загнать меня в прицел. Хрен тебе! С первого раза не попал, теперь поздно. Дурак, ну кто же с шестисот метров огонь открывает? Только предупредил меня. Крутой правый вираж — на вертикалях «худые» за счет мотора сильнее, а в горизонтальной плоскости мы только так поборемся. Тем более что по информации ЛИИ* не любят мессеры именно в правую сторону виражить. Обернулся, несмотря на навалившуюся чудовищную перегрузку, и перестал тянуть изо всех сил ручку на себя — мессершмитт уже чадно дымил, подожженный кем-то из наших. Вовремя дежурное звено подоспело. Сейчас ребята дадут фрицам жару! А что это все время мне в уши назойливо пробивается сквозь рев мотора?
— Полста третий, полста третий. Кто разрешил самовольный взлет? Немедленно на посадку! Полста третий, полста третий…
Кого это вызывают? Потом дошло — пятьдесят три, это бортовой номер машины старшего сержанта Никодимова из второй эскадрильи. Як-7, на котором я писал таблицу девиации после замены компаса. Меня вызывают! Ох, и взгреет же майор Варламов за самовольный взлет! А если еще горбанусь на посадке… Так, аккуратненько, строго по всем правилам. Да что же это такое?! Опять слишком высоко выровнял! Ну ведь чувствовал, что рано, так нет же, идиот… Хороший такой козел получился — метров пять минимум. Зарулил на стоянку, заглушил мотор, выскочил как с горячей сковородки из кабины, посмотрел на подломанный костыль — хорошо на посадке треснулся! — и удрал, чтобы под горячую руку не попасть.
Сидел сзади технички — обычная землянка, где держат различные приспособы для обслуживания и ремонта боевой техники — облокотившись на стенку, и долго пытался прикурить беломорину из своего энзэ. Спички почему-то ломались, не желая зажигаться. Все-таки получилось, и, выдыхая горько-сладкий дым после первой затяжки, почувствовал, как начало отпускать напряжение, как тисками давившее меня все это время. Что теперь будет-то? За самовольный взлет меня по головке точно не погладят. Трибунал? Вряд ли — машина-то, считай, целая. Костыль отремонтировать, обшивку под хвостом залатать — одному часа три-четыре работы максимум.
— Да вот же он! — услышал сбоку. — Сидит себе в тенечке и папироску покуривает.
Сержант Константинов из второй эскадрильи стоял, уперев руки в боки, и ножкой притоптывал. Довольный, сволочь — нет, ну надо же уметь так радость демонстрировать, когда другому человеку плохо…
«Сейчас начнется — начнут с дерьмом смешивать» — понял я поднимаясь. На крик Константинова сюда уже бежали. Переживу и эту головомойку — первый раз, что ли? Главное, чтобы из полка и вообще из армии пинок под зад не получить — слишком много народа знает, что я еще несовершеннолетний.
— Ты чего в небо полез как наскипидаренный? — требовательно вопросил запыхавшийся капитан Зарубин.
Пришлось признаться: — Я бомбежек боюсь, — и тут же сам пошел в наступление: — Увидел, что дежурное звено взлететь не успевает, и принял решение предотвратить бомбардировку противником нашего расположения.
Вначале не понял, чего это они все смотрят на меня как на идиота. Что я должен был стоять и смотреть, как с юнкерсов бомбы сыплются? Страшно ведь! А потом вдруг заржали все, как лошади — смешно им, видите ли.
— Все бы так пугались, — сквозь смех заявил начальник воздушно-стрелковой службы, — Испужался — и нет фрица!
— Какого фрица? — никак не могу сообразить я.
— По немцам стрелял?
— А что мне на них смотреть надо было? — пытаюсь парировать: — Первые лаптежники уже на аэродром заходили.
— И куда попал?
Во пристал-то!
— Не знаю. Не до разглядываний было. Сзади мессер в прицел брал.
— Ну-ну, — капитан как-то хитро подмигнул появившемуся старшему лейтенанту ГБ Свиридову — этот тоже уже здесь! — и вдруг схватил меня за ухо, — вот теперь посмотри, что натворил, — и потащил меня за угол технички, возле которой все стояли.
Нет, особо больно не было, тем более что я обеими руками вцепился в его запястье и почти повис на дюжем предплечье.
— Вот, полюбуйся, — отпустив мое ухо, указал на дымящуюся ямищу сбоку от разметки полосы, — твоя работа.
В яме что-то еще горело, и от этого чего-то черными клубами валил дым. Ветер на несколько секунд сдул черное марево и показал самолетный хвост с черным крестом в белой окантовке. Я, получается, ведущего девятки все-таки поджег той короткой очередью из пушки и обоих пулеметов?
Впрочем, почти сразу стало не до сбитого юнкерса — примчалась ревущая взахлеб Валентина, общупала при всех, проверяя отсутствие повреждений на теле, и не прекращая реветь, повисла на шее. Пришлось успокаивать, гладя по плечам и по спине.
Прибежал донельзя довольный Мишка, переглянулся с озадаченно почесывающим затылок Елизарычем, и спросил его:
— Ексель-моксель?
Такой наглости от младшего по званию техник-лейтенант не стерпел и попытался отвесить подзатыльник сержанту. Не получилось — Пахомов вывернулся, отскочил и вдруг радостно заорал во все горло:
— Колька лаптежника завалил!
*Летно-исследовательский институт. Результаты испытаний трофейных самолетов доводились до пилотов РККА в обязательном порядке.
* * *— Да что вы как маленькие, — хмыкнул Филиппов, — ну и что, что кому-то известно о приписанных двух годах? При трех сбитых, ху… — он посмотрел на меня и поправился, — хрен кто дое… — короткая пауза, — прицепится.
— Тащ полковник, так слишком уж многие знают, — протянул майор Варламов — а ежели кто проболтается?
— Плевать, — отмахнулся комдив, — носом в документ ткнуть и наградные листы показать — утрутся. В крайнем случае — ссылайтесь на мое распоряжение. А за сбитый юнкерс, — он вдруг посмотрел на меня и осклабился во все тридцать два зуба, сверкая желтыми фиксами, — орден Красной звезды получишь — заслужил! Бомбежку-то аэродрома ведь сорвал — струхнули лаптежники, отвернули, — опять повернулся к командиру полка: — Ну а теперь, голубь сизокрылый, давай с тобой разбираться. Почему дежурное звено отсутствовало в боевых машинах? Почему твои распиз… — он, запнувшись, опять посмотрел на меня. Вспомнил, что распекать командира Красной армии в присутствии подчиненных по дисциплинарному уставу РККА не положено? Непедагогично? Повелительно махнул рукой в сторону двери, мол, выметайся отсюда.
Я вылетел из штаба, как пробка из бутылки, сообразив все-таки козырнуть комдиву. За углом грохнулся на пятую точку, достал последнюю беломорину из запаса, кое-как прикурил, и, под доносящийся из распахнутого окна изощренный мат полковника, прибалдел. Меня пускают в небо! Буду летать на законном основании! И не на учебно-связной «Утке», а на боевой машине!
Ужин был праздничный — все-таки не каждый день самолеты прямо над своим аэродромом сбивают. Радостная Валюша сидела рядом именинницей — давно успела отреветься и успокоиться. А вот вторые сто грамм за сбитый после наркомовских выпить не дала — демонстративно передала мой стакан комполка. Спорить я, конечно же, не стал — она в своем праве.
* * *Да, пустят на боевое задание, как же. Изволь сначала все теоретические зачеты сдать, штурману полка на все вопросы по району боевых действий ответить без единой запинки. Кучу бумаг заполнить, прежде настрочив подробную объяснительную с вескими обоснованиями о причине самовольного вылета, и только потом, может быть, тебя допустят к… учебным полетам по обязательной программе ввода в строй молодых летчиков, прибывших в полк из ЗАПа. Бюрократы хреновы! И ведь никуда не денешься — была соответствующая директива ставки Верховного Главнокомандующего о мерах по пресечению потерь боевой техники и личного состава из-за недостаточной обученности молодых пилотов. Каковым по всем правилам я сейчас и числюсь. Странная ситуация — в заново выданной летной книжке кроме анкетных данных уже есть записи о сбитых. Два моих «жирных» юнкерса восемьдесят восьмых от июня сорок первого и вчерашний «лаптежник». Все уничтожены единолично, а никак не в групповых боях. И налет на «Утке» вписан — начальник штаба майор Гольдштейн постарался. Прилично за сотню часов — с сержантами много времени в небе провел — это внушает. И все равно — молодой пилот. Разве что Варламов мне на петлицы еще по треугольничку кинул, присвоив звание сержанта — все-таки хоть и младший летчик, но на боевой машине.