Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов

спустя некоторое время проговорил я себе, но, представляя обратную дорогу, и предстоящее скучное одиночество, я всё оттягивал и оттягивал прощание. Да и поговорить мне с ними ох как интересно, так же как им со мной…

Они полнокровные участники и творцы своего времени, не то, что Симон или я через несколько лет в качестве ходока во времени. Наши интересы в прошлом, а аппаратчики – обычные исследователи. В прошлом они не живут, оттого не проникаются его страстями и нравами, но лишь исследуют его, раскладывают по полочкам, классифицируют, находят корреляции и потом с высоты своего времени и знаний объясняют, почему то или иное событие произошло, забывая людей в плоти и крови, творящих, собственно, данное событие. Они не знают, что порывы этих людей, слёзы и отчаяния прекрасно и убедительно дополняют общую схему исторического развития.

Да что я тут расфилософствовался? Знаю же, что о подобном где-то прочитал. Но мысли приходили как свои, выстраданные и, значит, близкие и понятные сердцу.

Расставались дружески. Они рукопожатий у себя не отменили, так что я ощутил тепло и силу их рук. Найк, Карим, Делес, Берн, Дека Витер…

Становиться на дорогу времени у костра раздумал, ушёл по цепочке своих следов к месту проявления.

Вновь очутился на карнизе почти отвесного сброса.

Внизу в палевой дымке простиралась неведомая страна моего поля движения во времени. В виде скомканной постели были видны подо мной предгорья этого поля, а дальше – растланная расстоянием равнина. И вовсе далеко-далеко обозначилась стена будущего. Я видел её – тёмная лента, подобная тяжёлой надвигающейся дождевой туче, затмившей весь горизонт от края и до края, где она тушевалась с видимым окоёмом.

Тогда мне, стоящему распятием над пропастью вечности, почудились прорехи в некоторых местах будущего, однако об их истинном смысле я не задумался. Да и пригрезиться они могли.

«А что если спрыгнуть вниз?» – вот о чём думал я тогда, поглядывая перед собой. Стремительный полёт во времени подобен ли падению с большой высоты? Разобьюсь ли? Или произойдет нечто похожее, что произошло с ямой, незаметно для меня в одночасье поглотившей сотни тысяч лет прошлого? И ещё невероятное, но заманчивое предположение: может быть, здесь можно использовать дельтаплан?

Удивительные мысли приходили мне в голову, пока я стоял, упершись спиной в слегка податливую, как будто устоявшийся стог сена, скалу прошлого… А почему бы и нет? Просто так спрыгнуть вниз я, пожалуй, не решусь, а на планирующем устройстве можно и попробовать.

И… я парю во времени, быстро и легко скользя в будущее…

Да-а! Впечатляющие прожекты!..

Мысли мыслями, но не торчать же здесь до скончания века. Надо было идти и выяснять для себя – на сколько это сотен тысяч лет я провалился в прошлое?

И вот – вниз…

Всегда был убеждён, что спускаться с горы значительно труднее, чем подниматься на неё. Но убеждения так и остаются убеждениями, пока сам не попробуешь сделать это практически. И оказалось, что не трудно, а почти невозможно. Ни веревки у меня, ни альпенштока, если он, естественно, здесь удобен. Только нож. Он-то и служил мне единственной опорой, засунутый в расщелину, расползающуюся прямо под рукой.

Когда я, наконец, добрался до первой более или менее удобной площадки, на которой можно было без опаски делать лишние движения при переходе, я проявился в неизвестном году и месте, лёг под пышный куст и мгновенно заснул, будто обрызганный мёртвой водой – без сновидений, чувств и мыслей.

Мне самому не совсем было ясно, почему я не осмеливался спать на дороге времени. Она для меня всегда оставалась пустынной, безжизненной. Встречи на ней с другими ходоками практически маловероятны, особенно в таком глубоком прошлом, но во мне таилось недоверие к пустоте пространства-времени, и в мыслях я её населял некими монстрами, для которых дорога времени, наша дорога, дорога ходоков, могла служить и местом существования, и тропой разбоя.

Впрочем, упоминание Симона о подобном у меня в голове отложилось плохо. Всё это я сам придумывал.

Глупость этих измышлений, пока я не узнал потом всю правду о поле ходьбы, о бродящих по ней всевозможных тварях, мне самому казалась явной и смешной. Но как только тело моё деревенело от усталости, а в глазах при моргании появлялся песок и мешал видеть, я вспоминал о них, этих мифических существах, называемых в фольклоре ходоков обобщающим словом, как я потом узнал, – «тарзи». Чертыхался, злился на себя, однако проявлялся, ища тёплого солнечного света и доверяясь миру, частицей которого я был. Хотя в этом моём, реальном мире, меня как раз и поджидали настоящие, а не мнимые опасности: и хищники, и змеи, и природные катаклизмы – обвалы, лавины, грозы, селевые потоки…

Именно здесь лили непредвиденные дожди и бушевали ветры…

Что говорить, коль это реальный мир?

С трудом переставляя ноги от усталости, я, в конце концов, дошёл до туманного монолита – настоящего – и проявился у себя дома.

Сарый, лоснящийся от сытости и спокойного житья, встретил меня всплеском рук:

– Ваня, на кого ты стал похож! Ах-ах!

Замельтешил, забегал. Приготовил ванну. С кухни поплыли зажигающие запахи.

Пока я отмокал в горячей воде, мылся и брился, Сарый приготовил обильный стол. Он ни о чём не спрашивал, а сидел напротив меня с умильным видом хлебосольной хозяйки, любящей, когда кто-то много и аппетитно ест, и довольной тем, что ублажила гостя разносолами.

– Симон? Когда будет? – спросил я, набиваясь едой и уже ощущая её приятную тяжесть.

– Кто же знает, Ваня, – приуныл Учитель.

– Как кто? Ты должен знать! – Глядя на него в упор, заявил я неласково. – Должен!

Сарый заволновался, беспомощно заморгал.

– Ты не представляешь, Ваня…

В прихожей звякнул звонок, и Сарый, не договорив, охотно кинулся к входной двери.

Как всегда, без лишнего шума и легко, вошёл Симон, поздоровался, сел на место Учителя, принял от Сарыя чашку чая и, отхлебнув из неё, попросил:

– Рассказывай.

Начал я рассказывать на кухне, а закончил своё повествование уже в комнате, оставив на попечение Сарыя кухню – наши роли переменились. Он там гремел посудой и шумел водой, а мы сидели на диван-кровати, и Симон задавал мне вопросы.

– И как далеко это было во времени?

Ответ у меня уже был готов:

– По моему счёту это восемьсот семьдесят второе тысячелетие до нашей эры. Триста шестнадцатый год, начало января.

– Да-а-а! Вон куда их занесло… И я думаю, что ты прав. Совсем не случайно там они собрались вместе, а у тебя к тому времени отнесён предел. Отстойник, говоришь?.. Неудачное слово, но дело не в названии… – Он задумался, потом повторил: – Дело не в названии, а в сути его… Ты, Ваня, отдохни тут, а затем займись вот чем… Нет. Отдыхай пока. А я передам твой рассказ