Болшевцы - Сборник Сборник

Накатников влетел в комнату, как ветер. Лежащие на столе бумажки вспорхнули от стремительных его движений.

— На, вот! — грохнул он, протягивая Мелихову увольнительный билет. — Возьми обратно. Не поеду.

Смятая увольнительная лежала в широкой и крепкой ладони. Мелихов бросил ее в ящик стола и искоса, с ласковой ухмылкой посмотрел на быстрого парня.

— Хорошо, Миша! — произнес он дружески. — Съездишь в другой раз!

И, немножко помедлив, прибавил:

— Вот расскажи-ка, пожалуйста, этому человеку, что Москва от него никуда не уйдет. А то он все не верит.

Раздав увольнительные, Мелихов пошел по коммуне. Он проходил мимо открытой кладовки. Васильев, пыхтя, переставлял там мешки с крупой и сахаром. Около двери вертелся щупленький, голубоглазый Дединов, по кличке «Херувимчик». Мелихов давно присматривался к Дединову: в хрупком этом парнишке угадывался холодный цинизм, вероломство и лживость. Дединов вертелся около кладовки, разумеется, не спроста. Мелихов уже миновал кладовую, когда услышал зычный, сердитый голос Васильева:

— Ложи назад! Ложи, говорю, назад, паразит!

Раздался слабый вскрик Дединова.

Потом снова с угрозой прозвучал голос Васильева:

— Так и знай! За каждый кусок голову расшибу!

Первой мыслью Мелихова было вернуться и сделать Васильеву внушение, потом он махнул рукой и двинулся дальше:

«Драка в коммуне — это плохо, — думал Мелихов. — Но если коммунар дерется, отстаивая имущество коммуны, и предотвращает воровство, так это, пожалуй, уже не так плохо».

Отпуск

Осминкин в десятый раз перечитывал свою фамилию, вписанную чернилами в печатные слова увольнительного бланка. «Куда? — спрашивал он себя. — К родителям?» Он представил себе, как мать всплеснет руками, заплачет. Все же решил ехать домой — пускай порадуется.

Родителей Осминкин не видал уже около года, а не жил у них давно.

Отец его — серебренник, профессия — не ахти какая доходная и очень грязная. Домой возвращался прокопченный, денег приносил мало: пил. Мать зарабатывала сама: стирала, мыла, стряпала у людей. Дома хозяйничала сестра.

Ушел Осминкин от родных, когда познакомился с Морозовым. Произошло это так.

Осминкин бегал в школу. Учился он в первом классе. Учился хорошо. Учительница так прямо и говорила матери:

— Отличный мальчик, примерного поведения и лучший ученик в классе.

Витька перешел во второй класс. Мать пообещала сшить к осени новую рубашку.

— В школу пойдешь — нарядишься!

Летом Витя повадился ходить к Крестовской заставе. По словам матери там жили самые отпетые золоторотцы. И действительно, ребята оказались на редкость шустрые. Они отчаянно резались на пустыре в «три листика», в «буру», в «двадцать одно». Витька пристроился к самым маленьким; сначала глядел, потом рискнул на пятачок и выиграл. Ему повезло, он теперь мог пойти в кино, купить мороженого.

В кино ребята бегали всей оравой, норовя проскользнуть бесплатно мимо зазевавшейся контролерши.

В это же лето Виктор пристрастился к футболу. Играли, правда, тряпичным мячом, но старательно и с азартом.

Домой он приходил со сбитыми ногами. Мать укоризненно качала головой:

— Смотри, не вздумай играть в башмаках!

— В каких? — удивился Виктор.

— А вот которые я тебе куплю. Только для школы и покупаю, а так — на вас разве наготовишься!

Осенью она сама повела Виктора в школу. На нем были новые башмаки и рубашка. Всю дорогу мать заботливо предостерегала:

— Смотри, не разорви!

Однажды Виктор в школу не пошел, не пошел и на следующий день.

Уже похолодало. На пустыре встречаться стало холодно, сыро — ни сесть, ни поиграть. Витька наладил ходить к новому приятелю Васе Морозову. Морозовых было четыре брата. Старший был выслан из Москвы; второй, Константин, занимался воровством и помаленьку приучал к этому Васюка, а самый младший из братьев чурался их, обходил. Любил, говорят, музыку и ездил куда-то в центр учиться.

Мать Морозовых — вдова (ее покойный муж содержал трактир) — боялась при сыновьях сказать лишнее слово. Сейчас же кто-нибудь из них на нее прикрикнет, попрекнет:

— Но-но, поговори! Тебе батька на детей деньги оставил! Куда деньги дела?

А деньги у вдовы одолжил ее родной брат, да так и не возвратил: мол, разорила революция.

Старуха боялась сыновей, боялась милиции. У нее всегда дрожали руки, и когда она нюхала табак, то просыпала его на засаленную бордовую кофту.

Дружбу Виктора и Василия одобрял Константин:

— Это хорошо, что корешками становитесь. У меня вот есть такой дружок, да его сослали, никак не могу узнать — куда. Да все равно узнаю. Человек не иголка — не потеряется.

Домой Виктор возвращался неохотно. Временами он даже жалел, что у него есть отец, мать, сестра. Он завидовал Константину и Василию. Не раз хотелось войти в дом с насупленными бровями, сказать матери что-нибудь обидное и дерзкое, как покрикивали на свою старуху Морозовы: «Заткни плевательницу!» или «Не суйся, куда не спрашивают!» Но всякий раз мать встречала его заботливыми расспросами о школе, совала кусок хлеба, иногда конфетку, и Виктор смягчался, ослабевал.

Он пил морковный чай и вдохновенно врал что-то про школу, про то, как его опять хвалила учительница. Придумывать каждый день новое надоедало, и он все чаще стал повторять одно и то же.

Мать покорно качала головой, потом переспрашивала:

— А ведь это она тебе еще на прошлой неделе говорила.

— Она любит одно и то же повторять! — вывертывался Витька без всякого смущения.

— Да и то сказать, вас много, а она одна, — успокаивалась мать. — Где на всех новое-то придумаешь. Трудная у нее должность. Ты учительницу люби!

— Я ее люблю, — говорил Виктор, правдиво глядя матери в глаза.

Открылось все это само собой.

Мать встретила учительницу на улице. Поклонилась. Учительница узнала мать Виктора:

— Жаль мне вашего мальчика. Он такой способный. Не надо было его в мастерскую отдавать.

— В какую мастерскую?! А разве он к вам в школу не ходит? — испугалась мать. — Где ж он, разбойник, пропадает? — закричала она в голос.

Вечером обо всем узнал отец. Он бил Виктора и допрашивал;

— На кого ты нас поменял? На кого?

Витька молчал, рукавом вытирал слезы.

— Отступись ты от него. Убить так можно, — упрашивала плачущая мать.

— И убью, — пообещал отец, больно ударив сына по голове.

На другой день Виктора из дома не выпускали. Мать ходила в школу. Учительница обещала принять Виктора среди учебного года. Вечером Витьку опять бил отец: