Век Екатерины Великой - София Волгина

– Насчет вашего мужа, матушка, не знаю… Много вам придется ему помогать, пока он дозреет править русским-то народом.

– Пошто так думаешь, Никитична?

– Так голштинец же он! Фридрих у него все на уме. Деда своего разве вспоминал когда?

Екатерина отвела глаза. Да, умна служанка Владиславова, все примечает. Интересно, а как другие? Тоже, знать, не слепые.

– Все ты знаешь, все видишь, – заметила ей Екатерина.

– Вестимо! Давеча слышала разговор трех фрейлин…

– Коих?

– Княжны Воронцовы говорили с Екатериной Эрнестовной.

Екатериной Бирон? Странно.

– Мария Романовна Воронцова как раз рассказывала про своего двоюродного брата, который с Петром Федоровичем за одним столом сидел. Тот говорит, что Великий-то князь много пьет и все болтает, прости Господи, про немытую, тупую Россеюшку. Дескать, куда русским до пруссаков!

Екатерина насторожилась.

– Об нем сказывали токмо оные фрейлины?

– Што ж, матушка, и другие, бывало, удивлялись тому. Вот и Шкурин говорит…

– Ладно, голубушка Никитична, пора мне. Оставим пока сей разговор. Пойди займись чем-нибудь.

Отослав ее, Екатерина задумалась. Плохи ее дела с таким супругом. Ничего не боится! Что от него ожидать? Как все сложится? И как на все сие посмотрит императрица? Долго ли она и ее вельможи станут терпеть подобное? Самое же главное, они все ждут рождения дитя. А у нее с Петром так и нет супружеских отношений. Откуда же взяться ребенку? Никитична говорит, у Петра мужская болячка. Дескать, его надо лечить. А кому об оном скажешь? Сам Петр прикидывается, что отношения у них вполне нормальные, просто у него другие привязанности. Совсем недавно, в начале февраля, признался, что ему нравится фрейлина императрицы, девица Балк Матрена Павловна…

Боже мой! Какая тоска. Какая скука! Никого кругом, с кем бы можно было словом обмолвиться. Ко всему прибавилась еще напасть: муж Чоглоковой влюбился в нее и надоедал своим вниманием. От такой назойливой любви хотелось спрятаться куда-нибудь, дабы никогда не видеть преследователя. А куда тут спрячешься? Спасибо, намедни уехала на целый день вместе с Великим князем и императрицей на день рождения их крестницы, семилетней Катеньки Воронцовой. Настоящее счастье – отдохнуть от назойливых вздохов и взглядов Чоглокова. Племянница вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, дочь его брата Романа, была девочкой очень резвой и любопытной и надоела всем изрядно, потому к концу дня была отправлена спать. Екатерине тем не менее понравилось в гостях у Воронцовых. Все же лучше, чем дома взаперти! Беседа с ними и государыней текла неторопливо, но весело. Елизавета Петровна много смеялась над шутками своего фаворита Алексея Разумовского и его брата, красавца столь же исполинского роста. Кирилл женился на троюродной сестре императрицы, прелестной Екатерине Нарышкиной.

Екатерина видела, что за столом мужчины посматривали на нее, а женщины засматривались на графа Кирилла Григорьевича. Даже императрица, лукаво поглядывая на брата фаворита, подшучивала и посмеивалась над ним, ожидая его добродушной остроумной реакции, а потом весело хохотала вместе со всеми. Сам же граф Кирилл не сводил глаз с Великой княгини Екатерины, пусть и старался делать сие скрытно.

Затем беседовали об обучении малых детей, об учебе маленькой Катеньки, заговорили об образовании во всей стране, поскольку Кирилл Разумовский возглавлял столичную Академию наук.

– Тяжело было, Кирюша, учиться наукам на германской стороне? – весело расспрашивала Елизавета Петровна, склонившись над столом и глядя в упор на сидящего напротив Кирилла Григорьевича.

– Сначала было трудно из-за немецкого языка, а потом легче стало, – честно ответил тот, опустив выразительные синие глаза.

– Поведай, как тебе жилось в доме математика, – предложил ему старший брат.

– Не просто математика, – спрятав улыбку, серьезно сказал Кирилл. – Обратите внимание: великого математика Эйлера, коего знает и почитает весь мир!

Елизавета Петровна посерьезнела, но взгляд выдавал ее: она хотела еще посмеяться.

– Расскажи, как ты в свои осьмнадцать лет заявился в Академию президентом.

– Как, – воскликнула Великая княгиня, – ужели вы стали президентом совсем юношей! Мне всегда казалось, что вы старше.

Кирилл Григорьевич засмеялся.

– Понеже я такого великого размера, то и люди почитают меня старше.

– И весьма хорошо! – заговорила его жена. – Надобно иметь грозный вид, почитать будут паче. В Академии всяк себя большим умником полагает, да и на них должна быть управа.

– Работать в Академии интересно. Один Михайло Васильевич Ломоносов чего стоит, – отметил граф Кирилл Разумовский. – Да и директора мне помогают в деле руководства.

– Что же академик Шумахер? – спросила императрица.

Граф Кирилл осудительно качнул головой:

– Еще тот пройдоха, наседает на Михайло Васильевича беспричинно.

– А ты его осаждай, Кирюша! Нечего немцу портить жизнь нашему великому ученому, – посоветовал Алексей Григорьевич.

Гости и хозяева принялись обсуждать Ломоносова, рассказывать о нем анекдоты, шутить и почтительно посмеиваться, а Екатерина все прислушивалась к молодому Разумовскому. Он всего лишь на год старше ее… Вот кому она завидовала! Немудрено. Жаль, что она не мужчина, она бы преуспела в ученом мире и еще не так бы шокировала всех. Как же ей не хватало достойного круга общения! Не с кем разговаривать! Среди всех шумных увеселений и празднеств молодая Екатерина оставалась в полном одиночестве. Какое счастье, что есть на свете книги. Читая их, она словно бы беседовала с их авторами. Совсем недавно под руки ей попалась «Письма госпожи Севиньи», которые она прочла с большим удовольствием, а следом – сочинения Вольтера, показавшиеся бесценным кладом для расширения ее кругозора. Однако живой разговор с живыми людьми – совсем другое дело. Когда же у нее появится задушевная подруга? Есть же таковые у императрицы, даже три. Екатерине более других нравилась ее фрейлина Измайлова, добрейшей души человек! Чоглокова тоже вполне разумная собеседница, но надоедливая вместе со своим умом… Можно ли ей во всем открыться? Среди своих фрейлин Екатерина выделяла еще умную Анну Голицыну, а такожде веселую и находчивую девушку-финку Майю, толстушку-хохотушку, которая могла легко передразнивать манеры окружающих, особливо Чоглоковой. Сестры Гагарины тоже были прекрасными фрейлинами, готовыми всегда и во всем помочь своей хозяйке. Недавно появились новые фрейлины, несуразные сестры Шафировы, одну из коих уже избрал себе для ухаживаний наследник. Нет, решиться кому-нибудь открыть свою душу, свои печали Екатерина не могла. Она могла бы довериться Елизавете Петровне, но тогда слишком много ей пришлось бы поведать о своих отношениях с Петром. Мадемуазель Кардель советовала доверять токмо самой себе. Но как же грустно быть столь одинокой…

Вяло побродив по своим покоям, Великая княгиня снова взялась за книгу француза Монтескье и углубилась в чтение.

Отвлеклась часа через два, когда пришел придворный балетмейстер Ланге. Екатерина брала уроки не первый год, мечтая непременно научиться танцевать столь же изящно, как и государыня Елизавета.

В зиму с пятидесятого на пятьдесят первый год, когда двор находился в Москве, князь Юсупов, любитель всего прекрасного и покровитель людей искусства, сенатор и директор Кадетского корпуса, оставался главным руководителем города Санкт-Петербурга в отсутствие двора. Любитель театральных постановок, он сумел увлечь и организовать своих кадетов разыграть некоторые пиесы Сумарокова и Вольтера. Юсупов обожал все подготовительные репетиции, как и ажиотаж перед выходом пиесы на сцену перед теми немногими зрителями, которые оставались в столице по выезду двора в Москву. Юные студенты без должной режиссуры играли, мягко говоря, с натяжкой, но тем не менее петербуржцы полюбили оное развлечение. Все хотели узнать, кто же есть сей симпатичный кадет, игравший роли молоденьких девиц. Вернувшись весной в столицу, государыня Елизавета услыхала об оных новых постановках и с большим удовольствием просмотрела каждую из них. После Пасхи Малый двор, по обыкновению, переехал в Летний дворец, а оттуда – в Петергоф. Пребывание там с каждым годом становилось короче.

Государыня Елизавета Петровна в свою сорок вторую весну особенно увлеклась театром. Причиной сего, как всем было известно, явился не кто иной, как корнет Бекетов, игравший женские роли в театре князя Юсупова. Дело дошло до того, что императрица сама приезжала наряжать его в театральные костюмы. И в самом деле – Бекетов был хорош в своих ролях. Теперь же, зная о внимании императрицы, он старался как мог. Елизавета Петровна способствовала его быстрому продвижению в чинах: теперь он стал полковником. Она настолько прониклась к кадетскому театру, что изъявила желание устроить свой театр во внутренних покоях одного из залов дворца. Князь Юсупов считал себя самым большим театралом, но императрица превзошла его. Теперь она паче его проводила время среди актеров почти на всех репетициях, тихо присев в зале. Близкое окружение замечало, как их государыня оживлялась, когда на сцене появлялся кадет Никита Бекетов. Наблюдательная Екатерина Алексеевна такожде заметила особое отношение императрицы к нему. Из всех актеров теперь он выделялся самыми изысканными платьями. Елизавета Петровна не жалела денег для него на дорогое белье и новые костюмы, усыпанные бриллиантами. Не забывала она и продвигать его по службе. По окончанию учебы в Шляхетском сухопутном корпусе, Никиту Афанасьевича Бекетова взял к себе в адъютанты граф Алексей Разумовский. На глазах у всего двора развернулась нешуточная борьба за право стать первейшим фаворитом государыни. У Никиты Бекетова во дворце имелось три соперника: камер-юнкер Иван Шувалов, Алексей Разумовский и некий Иван Каченовский. Целый год двадцатидвухлетний Бекетов купался в роскоши и любви императрицы. Но, как говорится, побеждает сильнейший.