Человек неведомый: Толтекский путь усиления осознания - Алексей Ксендзюк

Религия, во многом сосредоточенная на страхе смерти, пестующая этот страх как некий даже духовный стержень, находит множество рационализаций смерти, оправданий для нее. Можно сказать, религия и большинство духовных учений весьма последовательно выстраивают Миф о Смерти. Иногда этот миф состоит из череды тривиальностей, иногда — включает изящные и даже неожиданные идеи. Смерть, как утверждается, смиряет человека. А смирение ведет к осознанию потребности диалога с Богом — мысль довольно предвзятая в психологическом смысле и опирающаяся не на здравый смысл, а на конкретную метафизическую конструкцию. Оправдывается эта идея тем, что чувство смертности указывает на "бессилие человека спасти самого себя". Иными словами, смысл смерти заключен в непрерывном подтверждении ограниченности нашей природы и наших возможностей.

Я специально хочу обратить ваше внимание на эту мысль, поскольку она весьма красноречива и заключает в себе некую квинтэссенцию религиозного отношения к смертности, будучи диаметрально противоположной тому настроению, что культивирует толтекская магическая практика.

Смерть ограничивает и вынуждает полагаться (уповать) на Высшее, пребывающее по ту сторону бытия — вот пафос мировой Церкви. Нагуализм же, будучи принципиально не-религиозным направлением духовного поиска, говорит совсем иное: смерть вынуждает нас к мобилизации всех усилий, это — единственный стоящий противник, фундаментальный вызов, брошенный человеку Мирозданием. Смерть — это та грандиозная Сила, что толкает нас на путь Трансформации.

Часто подчеркивается, что смерть вынуждает нас жить "при свете вечности", видеть подлинные ценности, помогает не забываться в суетных и мелких делах. Это, безусловно, правда — но для толтекского воина очевидная банальность. Ибо вопрос не в том, чтобы помнить о вечности (по большому счету, какое нам до нее дело, если она простирается за границами растущего человеческого осознания?), дело в том, как использовать бренное и совсем не вечное тело, чтобы вечность перестала быть всего лишь праздной мыслью, а превратилась в подлинную потенциальность, реальную перспективу, в которой есть место Жизни и сопутствующим ей изменениям?

Рассматривая концепцию смерти с двух сторон — со стороны религии и со стороны учения о Трансформации, ярчайшим образцом которого является знание толтеков, — мы находим два типа аг8 топепсй (искусства умирать). В таком названии кроется великий парадокс человеческого осознания. Ибо на уровне Предназначения Человека и человеческого вида всякая наука жить сводится к науке смерти. Ведь именно отношение к смерти определяет способ и качество жизни. Между этими двумя полюсами хранится напряжение подлинного намерения, делающего нас теми, кто мы есть.

Эта мудрость родилась на заре эона. Было сказано: "Тот, кто не умирает до того, как он умрет, пропадет, когда умрет". Разные духовные и религиозные традиции использовали ее, приспосабливая к собственной системе понятий и ценностей. В речах дона Хуана эта максима предстает в обнаженном и, возможно, наиболее пугающем виде. Нечто сходное можно обнаружить в идеологическом кодексе японских самураев или у воинствующих даосов. Но даже там мысль о Смерти, будучи вполне трезвой и реалистичной, не приобретает настолько стимулирующего и (как ни странно) оптимистического звучания.

Религиозный Миф с готовностью говорит о Смерти как о рубеже и непременно напоминает, что это не конец. Таков оптимизм религиозного толка. Дон-хуановский воин не уповает, он смотрит в глаза Реальности и отдает себе отчет в том, что смерть может быть окончательным и бесповоротным прекращением. Оптимизм толтека пребывает на непредставимой для религиозного сознания высоте — толтек опирается на ту точку осознания, где торжествует сама Реальность, где разница между жизнью и смертью вновь становится простым фактом-вне-нас, не нуждающимся в рефлексии и никак не связанным с эмоциональным страданием.

Стереотипно мыслящему и чувствующему человеку это действительно трудно представить. Внутри общечеловеческого тоналя смерть неотделима от эмоционального балласта, в который входит не только страх, но и благоговение, преклонение перед Непостижимым, которое сопровождается болью и предельным отчаянием. Толтекское "искусство смерти" устраняет этот нестерпимый груз, и мы в конечном итоге предстаем лишь перед фактом битвы — самой важной битвы, и все же не более того. На этом уровне личной Силы в некотором смысле смерть перестает быть субъективным Апокалипсисом, поскольку на первый план выходит задача сохранения светимости, или энергетической структуры, здесь более нет привязанностей и страстей.

Буддисты могли бы сказать, что достижение такой позиции глубинного бесстрашия уничтожает кармическую цепь, сжигает груз обусловленностей, а значит — останавливает колесо Сансары.

Чтобы помочь себе в принятии толтекского осознания смерти, следует быть внимательным и не смещать акценты. Порой воины, вставшие на путь нагуализма, бессознательно полагают, что конечная цель дисциплины — победа над смертью. Или, выражаясь языком дона Хуана, "наша цель — проскочить мимо Орла". Это верно лишь с поверхностной точки зрения. Настроение воина заключается не в этом.

Победа над смертью — всего лишь высшее испытание на Пути. Это как бы "выпускной экзамен", который демонстрирует глубокое и всестороннее усвоение науки Трансформации. Но не в этом смысл и суть предпринятой магической работы. Важно постоянно помнить, что все самое главное на пути воина происходит сегодня. Нынешнее мгновение осознания — вот непосредственной объект, на который направлено несгибаемое намерение толтека. В противном случае намерение просто не может стать несгибаемым.

Неверно думать и ощущать, будто воин всю жизнь копит силу для некой окончательной кульминации, драматического поединка со смертью, который состоится "завтра". Если вы именно так распределяете свои усилия, ваша энергетическая форма всего лишь готовится к действию, но никогда по-настоящему не действует. Все подлинно значимое происходит в нашей жизни сейчас. Сегодня.

Каждую минуту мы отвечаем на вопросы, поставленные перед нами жизнью. И наш смысл заключается в том, чтобы всякий раз отвечать наилучшим образом — вот чему учит безупречность, вот в чем наивысший труд пути дон-хуановского воина. Виктор Франкл, основатель экзистенциального анализа в психологии, красноречиво выразил эту идею практически теми же словами: "Спрашивать о смысле жизни вообще — ложная постановка вопроса, поскольку она туманно апеллирует к общим представлениям о жизни, а не к собственному, конкретному, индивидуальному существованию каждого. Возможно, нам стоит вернуться назад и воссоздать исходную структуру переживания: А именно: сама жизнь (и никто иной!) задает вопросы людям. Не человеку вопрошать об этом; более того, ему было бы полезно отдать себе отчет в том, что именно ему держать ответ перед жизнью; что он вынужден быть ответственным перед ней и, наконец, что ответить перед жизнью можно только отвечая за жизнь."

Конечно, выдающийся психолог, говоря об ответственности, опирался на ценности описания, и потому, как бы глубоко ни анализировал человеческую экзистенцию, не мог выйти за рамки стандартного осознания. Его подход, безусловно, эффективен, а взгляд проницателен — и все же исходная структура переживания сводится к воспроизводству общих схем жизни (или, выражаясь терминами толтеков, инвентаризационному списку тоналя). Это особенно важно, поскольку он же, размышляя о смысле жизни и смысле смерти, приходит к справедливому выводу, что ценность и глубина смысла определяется, прежде всего, уникальностью и неповторимостью ситуации личного бытия. Рассуждая общим, теоретическим образом, можно найти такую неповторимость абсолютно повсюду — но наш тональ, к несчастью, подсознательно осведомлен об утомительном однообразии бесконечного самоповторения. Наверное, здесь и заключена причина неубедительности психотерапевтических рецептов такого сорта.

Неповторимое, уникальное и таинственное — это скрытая от обычного сознания перспектива. Она всегда присутствует за каждым опытом, за каждым переживанием, но весьма редко осознается, так как для ее осознания нужна особая сила и специальное намерение. Это — пронзительное и вечно свежее дуновение нагуаля, которое дано нам в каждом дыхании. Безупречность открывает нам доступ к этому чудесному Непостижимому, а Непостижимое обеспечивает безупречность смыслом. Так они взаимно осуществляют друг друга, представляя собой единый и непротиворечивый Путь. И это Непостижимое вовсе не скрывается только в измененных режимах восприятия, в экзотических полях опыта, среди гипнотизирующего мерцания эманаций. Оно здесь — прежде всего, внутри, в самом акте резонанса энергий, производящих процесс осознания. Для полного своего проявления оно нуждается лишь в интенсивности. Потому я называю его Внутреннее Непостижимое. Это Тайна Мира, скрытая в нашем взгляде на него. То, что всегда перед нами, и потому является преддверием к магическому сновидению. Это наш "дневной Сон", постижение которого непосредственно вводит нас в состояние сталкинга (о чем подробнее будет сказано ниже). А смерть в этом "Сне" — только решительный сюжетный поворот, срывающий маски с нас и со всего окружающего. Его ценность непревзойденна даже тогда, когда сюжетный поворот оказывается заключительной развязкой, так и не получившей продолжения.