Карманный атлас женщин - Сильвия Хутник

— Ишь ты, Марыся, умная какая! А кому я должна помогать, тебе? Шпана, разрушительница, перестань бунтовать. А то слишком уж, слишком. Слишком слишком. Успокойся и не выделяйся из массы. Будешь как все — и я помогу тебе. А пока что справляйся сама, как можешь. Научись родину любить, которую тебе дед с прадедом кровью своей отвоевали, уважай сделанное людьми. Уважай город-страдалец, по которому войны туда-сюда прокатились, весь его перепахали. Не разрушай, а строй и поддерживай. Укрась хотя бы балкон, флаг сшей. Пластинку ансамбля «Мазовше» купи!

Она знала, что у бомжей, которые всегда около помойки крутятся, есть винил по злотому за штуку. Пошла, порылась в коробках. Нашла! Черный конверт, на котором девушка и парень, поют, танцуют. Непонятно чем довольные. Взяла. Заплатила. Пошла домой послушать.

Проигрыватель стоял в большой комнате родителей. В это время в доме было тихо — все или на работе, или дома спали после обеда. Под иглой зашуршали первые такты мелодии.

Из колонок хор пел о птичках, девушках на выданье, о лугах за полями. Здесь, на западе столицы, среди стандартной застройки и перекрестков, такие песни как китайские сказки. Нет здесь ничего для девочек. Один им только путь — замуж, одно для них занятие — лентами косы украшать.

Марыся сидела на коврике как загипнотизированная и не знала, что делать с чувством, охватившим ее, когда она слушала пластинку.

И тут коврик воспарил, закружил девочку, завертел, все быстрее и быстрее. И видит она: там, внизу, сорочки домотканые, жилетки расшитые, платочки расписные. Все говорило о достоинстве крестьянского сословия, о самоидентичности, о бедности с нищетой, короче — этнографический музей-заповедник. Ну и где здесь Варшава? Где Золотые Лампасы, Столичный Променад, Редуты Торговли и Грады Небесные,[51] где? Свиней пасти, коров доить, поставки осуществлять, транспортировать, торговать и подкармливать столичных экзекьютив-менеджеров, персонал-экаунт-битчес и прочих контрол-консалтинг-бренд-байерсов.

Все. Стоп, я этого больше не вынесу, это какое-то страшное вранье, от которого не отделаешься. Я себе, блин, эти песни мурлычу под нос. Я хоть как-то по-настоящему чувствую, переживаю. Вирусы приступили к своей работе. Организм начинает погружаться в болезнь.

Марыся поужинала, ответила, что «в школе все нормально», выслушала ворчанье бабушки, что днем у соседей громко музыка играла и что опять она не могла добраться до туалета, потому что все о ней забыли. И что пришлось ей сходить под себя, на кровать.

— Что?! На кровать?! И вы только сейчас мне говорите?! Нет, я сойду с ума, и это все тут лежит, впитывается, тухнет. Господи, вы, мама, квартиру в бардак превращаете. С вами хуже, чем с ребенком, дурдом какой-то. Жаль, мама, что вы не взяли все это и не размазали по стенке, ей-богу.

— Ну нет, взять… рукой… нет, это противно.

— А не противно спать на всем этом, черт бы вас побрал?!

Собственно говоря, баба Крыся хорошая была, вот только под старость расклеилась. Стала домашним кошмаром, озлобленная, ходящая под себя старуха, типичная представительница людей ее возраста, в этой стране. Без занятий, без средств на развлечения. Вот так серой мышкой у зятя под веником в ожидании смерти.

Когда бабушка была моложе, то много времени проводила с внучкой. Учила ее считать, различать цветочки и растения. Бабушка любила повозиться в саду. Ездила на садовый участок у Окенча и сажала, полола, поливала и свозила рассаду. И знала, что в какой фазе Луны сажают, когда при посадке надо плюнуть через левое плечо, ну и всякое такое. Тайное знание от предков, от прадеда к деду, от бабушки к внучке. А внучка ковыряла рядом вилкой в муравейнике и шептала под нос стишок:

Сорока-ворона кашку варила,Хвост опалила, деток кормила,Этому ложечку,И этому немножечко,А тому ничего не дала,Только голову оторвала,Только глазки выцарапала,Только в клетку ему насрала,А потом всех живьем в землю закопала.

Бабушка постоянно пересаживала цветочки и подсыпала под них какую-то химию. А когда уже все было удобрено, пересаживала цветочки назад. Весна-лето — на участке, потом зима с поливанием многоножек, фикусов и драцен. Потом вместе смотрели телевизор, пили чай и скучали. А теперь?

Семейные посиделки перебазировались на кухню, где дебатировался вопрос: кинуть в стирку одеяло в говне или погрузить в ванну еще и матрац. Вот в таких антисанитарных условиях Марыся начала приготовления к ночной вылазке.

На этот раз она решила окончательно уничтожить всю землю.

Вышла из квартиры под размеренный храп домочадцев. Спустилась в подвал на Опачевской. Теперь она расправится сама с собой. С собственным подвалом. На этот раз легально, без сшибания замков, культурно, вот ключик. Вытащит свои старые игрушки, сломанные саночки и книжки со сказками. Предаст все это огню, уничтожит, сделает перезагрузку. Удалит детство, а с ним и ужасную цепь непонимания. У нее не будет возраста, не будет воспоминаний о пеленках и сосках. Она станет новым человеком, с самого начала, а старое начало будет удалено. Нет больше ни мамы, ни папы, нет воспоминаний и безопасного тыла. Теперь она — самодостаточная терминаторша.

Вонючий подвал. Темный коридор с дверями в отдельные чуланы. Страшно, того и гляди наступишь на крысу. Фу. Марыся громко топает, надеясь распугать грызунов.

Свет фонаря просачивался через маленькое зарешеченное окошко, отбрасывая длинные крестообразные тени, которые вытягивались на стене и потолке. А под ними — гора несуразных тряпок, бумаг и бинтов. И эта гора шевелилась!

Есть тут кто? Может, это крысиное гнездо, крысы шебуршатся в углу, сейчас почуют чужака и бросятся на нее. Как в триллере: вгрызутся в живот и сожрут изнутри. Нет, спокойно. Пробьемся. Без паники. Подойдем поближе. Вон и веник, в случае чего сразу им по зенкам врежет.

— Чего ты хочешь? — послышался странный хрип из груды одежды.

Кто это, что это? Какой бес? Василиск? Лучше не смотреть. Минуточку, я тоже могу разозлиться, и тогда начнется настоящая война кто кого переглядит. Эй, чудовище, я не боюсь тебя!

— Ты кто?

— Я — Мария.

О, силы небесные, сама Приснодева здесь, в нашем доме? Я знала, знала, что ты когда-нибудь ко мне придешь. Как я молилась, как верила! Здесь, в моем доме, ты сошла с небес. Прости, что я накричала на тебя в костеле, но, честное слово, это девчонки меня разозлили, избили меня. Так что сорри.

И на колени, и молитвенно сложенные руки.

Аве Мария, Матерь Божья,Досточтимое Сокровище вселенной,Свет негасимый,Ты, давшая жизнь Солнцу справедливости,Скипетр истины, Святыня несокрушимая.Приветствую Тебя, Мария,Приветствую всем сердцем и боюсь,Что когда Ты увидишь наш мир жестокий,То уйдешь, а меня опять оставишь одну.А, вот еще, просьба есть у меня к Тебе,Может, поможешь мне произвести новые разрушения,На погибель системы,И избавь меня от зла,Аминь.

А из кучи подрагивающих тряпок доносилось только посапывание и посвистывание. Потом раздался тихий вздох. Девочка замерла.

— Так-таки ничего мне не скажешь, не укажешь путь? Пожалуйста, Мария, погладь меня по головке или погрози пальчиком. Мне нужны наставления. Куда идти. Я ведь еще такая маленькая. Такая маленькая, такая бешеная. Ну же, скажи что-нибудь, подай знак. Ты все еще там?

— Может, у тебя, девочка, есть что попить?

Разве Ты пьешь, Мария, разве духи пьют? Я украшаю часовенки, приношу цветы, свечи ставлю, но вот о питье никогда не думала. Сейчас принесу. Ох, наконец-то я избранная, я это чувствую. Я поняла, что все-таки что-то значу, что заслуживаю, и то, что я делаю, правильно. Как иначе объяснить честь непосредственного контакта с Пречистой. Вот баба Крыся удивится! Будет мне завидовать, кричать, что неправда все это, что, дескать, вру, что за вранье свое в ад попаду. Ха-ха, теперь меня на алтари будут ставить. Место в небе для меня уже забито. Чудесно. Чудесное чудо.

Я теперь как Мелания из Ля-Салетт, как пастушка из Фатимы, Бернадетта из Лурда. Как Марыся с Охоты.

Я сейчас, сбегаю домой и принесу сок и, может, бутерброд какой-нибудь на скорую руку приготовлю, или хотя бы, что ли, яблоко или конфеты. Я сейчас, только ты, Мария, не уходи, останься и подожди меня, я мигом наверх, по две ступеньки!

Когда Марыся выбежала из подвала, то сразу чуть не налетела на соседку, возвращавшуюся с дежурства в «Теско».

— Боже, как же ты меня, девочка, перепугала. А что ты делаешь здесь так поздно?

— Я… э… бабушке плохо стало, я в аптеку бегала.

— Ты только смотри, по ночам не шастай, да и отсюда лучше подальше держаться. А то у нас в подвале сидит эта Сумасшедшая. Старуха. Не слышала разве?