Лучшие страхи года - Эллен Датлоу

Я спросил у папы, не скунс ли это сделал, но он не ответил. Он завернул Мэгги в одеяло, и ее глаза снова стали безумными. Она взвизгнула, когда папа поднял ее на руки, и щелкнула зубами у самого его лица. Но он лишь шикнул на нее тихонечко, крепче прижал к груди, и мы пошли домой.

Мэгти визжала, когда папа укладывал ее в ванну, а мы: я, Уайти и мама — стояли вокруг и смотрели. Мэгги вырывалась и расплескивала воду, но папа продолжал ее удерживать, и вскоре она утихла. Мы молча глядели, как он очищает ее раны от сора и грязи. Пока он это делал, она не издала ни звука. Мама сжимала и разжимала кулаки, и ее губы дрожали, но она тоже молчала. Вода в ванне сначала была розоватой, а потом стала такой темной и мутной, что не было видно дна. Папа смыл с меха Мэгги похожую на смолу грязь, и вода завоняла ужасно. Он велел маме согреть еще воды, потом вылил воду из ванны и наполнил ее заново.

Отмыв Мэгги, он вытер ее полотенцем и разрешил мне и Уайти забинтовать ей туловище и ноги. Мы уложили ее на полу родительской спальни, укрыли одеялом, и она сразу уснула. Мама разрешила Уайти переночевать у нас, так что мы бросили на пол рядом с кроватью целую стопку одеял и улеглись на них; собака спала между нами, и мы могли слышать ее дыхание.

Уайти вырубился мгновенно, а я все смотрел и смотрел на Мэгги. Она поскуливала во сне и перебирала задними лапами, но так ни разу и не проснулась. Я не помню, когда задремал.

На кровати надо мной всю ночь ворочался отец.

— Это был не пес и не пума, — сказал отец, а мама велела ему говорить тише.

Утренний свет пробивался сквозь заиндевевшее стекло. Уайти тихо похрапывал рядом со мной. Морда Мэгги выглядывала из-под одеял. Мой папа расхаживал туда-сюда по кухне, и сквозь его громкий топот я различал обрывки разговора.

— На нее напало что-то злобное. Очень злобное. Оно не хотело ее убивать, потому что иначе она была бы мертва. Оно просто с ней поиграло. Это чудо, что ей удалось выжить.

Мама что-то сказала, но я не расслышал.

— Пусть не отходит далеко от дома, вот и все. Позаботься, чтобы он не шатался по округе… — Из-за стука каблуков по полу я не смог разобрать остальное.

— Как ты думаешь, Джек, кто это мог быть? — спросила мама.

Папа долго молчал, а потом буркнул:

— Не знаю.

Даже не видя его лица, я понял, что он лжет. Я уверен, что мама тоже это поняла.

Дверь спальни скрипнула, и я крепко зажмурил глаза. Мне казалось, я выжидал целую вечность, прежде чем решился снова их открыть, но когда я это сделал, мой отец стоял в дверях и смотрел на меня. Его лицо казалось очень усталым, а губы были так плотно сжаты, что я не различал их за усами и бородой.

Мэгги смогла снова нормально ходить лишь через несколько дней, а до тех пор Уайти жил у нас. Мне было только девять лет, и в то время мне даже в голову не приходило, что родителям пришлось ограничивать себя в еде, чтобы ее хватало на четверых. Ни папа, ни мама никогда об этом не заговаривали.

Наконец, отец Уайти спохватился и начал его искать. Обнаружив, что родной сын не показывался ему на глаза вот уже несколько дней, мистер Макфарланд стал бродить по улицам и выкрикивать имя Уайти, в надежде, что тот отзовется. Мой папа вышел на крыльцо и помахал ему. Мама увела нас от двери, но мы все равно слышали, как мой папа грозился «надрать ему задницу», если он хоть пальцем тронет сына или собаку.

Мы с мамой смотрели через кухонное окно, как Уайти уходит вместе с отцом, а Мэгги, вся в свежих бинтах, ковыляет за ними. Закрыв дверь, папа присел на корточки и взял меня за плечи:

— Ты слышал, о чем мы с матерью говорили в то утро?

— Нет, сэр.

Он улыбнулся одними глазами:

— Ну что ж, если бы ты подслушивал, то услышал бы, как я сказал, что понятия не имею, кто мог так порвать Мэгги. Это может быть волк или какая-нибудь дикая кошка, но кем бы ни оказалась эта тварь, она опасна. Я не сумел найти следов, так что не знаю, где именно это произошло. Завтра мы снова отправимся на поиски, но послушай меня, Джейкоб, держись поближе к дому, понимаешь?

— Да, сэр, — ответил я.

Его глаза больше не улыбались.

Осуиго не был большим городом даже в свои лучшие времена, когда деревообрабатывающая промышленность находилась на подъеме. После Первой мировой войны население уменьшилось наполовину, а потом еще наполовину во время Великой депрессии. В этом смысле Осуиго ничем не отличался от других городов. По всей стране происходило одно и то же, но мы, дети, понятия не имели о том, что мы — нищие, а взрослые никогда не заговаривали с нами о трудных временах. Подумать только — о скольких вещах ты даже не задумываешься, пока не повзрослеешь.

Запретить гулять вдали от дома девятилетнему мальчику, живущему в маленьком городке, попросту невозможно. Я и сейчас не могу сказать наверняка, специально ли мы с Уайти нарывались на неприятности или же неприятность нашла нас сама. В пятницу после школы мы, как обычно, отправились гулять с Мэгги и забрели чуть дальше, чем следовало, причем оба понимали, что ушли уже слишком далеко и пора повернуть назад, но ни один из нас даже не заикнулся о возвращении. Для девятилетних мальчишек это дело обычное.

Мы шли по продуваемой ветром тропе возле самого леса, когда Мэгги вдруг остановилась, вскинула морду кверху и зарычала.

— Что там, детка? — поинтересовался Уайти.

Мэгги не сводила глаз с луга перед прудом. Гавкнула раз, другой, а потом заскулила и испуганно взглянула на Уайти.

— Что это, как ты думаешь? — спросил я.

У меня перед глазами до сих пор стоит повернутое в профиль лицо Уайти на фоне серого неба. Деревья на горизонте давно уже сбросили листву и, казалось, тянулись ввысь черными паучьими лапами. Уайти нахмурился, его лоб под короткой челкой пошел складками. Под правым глазом у него красовался синяк, щека была ободрана, и губа треснула. Уайти говорил мне, что ушибся, когда играл с отцом в бейсбол, и я поверил ему, вернее, убедил себя, что верю. Мы никогда не говорили с ним о его отце.

Уайти шагнул в высокую траву. Мэгги гавкнула и отскочила назад. Потом залаяла и побежала к дому.

— Идем, — позвал меня Уайти, делая еще один шаг вперед. — Она дорогу домой знает.

Я судорожно сглотнул и побрел вслед за ним. Стебли пожухлой травы раскачивались на ветру, словно волны. Нам не пришлось идти далеко — уже через пару десятков шагов мы нашли то, что искали.

Это был мертвый олень, но его туша не была похожа ни на одну из тех, что мы видели раньше. Охотничий сезон еще не начался, но в том, что мы нашли убитого оленя, не было ничего необычного. Необычным было то, что мы знали наверняка: убил его не охотник.

Туша была разодрана от горла до живота, и внутренности были разбросаны по широкому ржаво-красному кругу. Шкура была пробита во многих местах, как будто ее искололи ножом с зазубренным лезвием. Три ноги были сломаны, и осколки кости торчали из плоти, словно куски расщепленного дерева, а четвертая была оторвана полностью. Кишки свисали даже с рогов и пяля ли на морду, уставившуюся в небо пустыми черными глазами. И сама туша, и залитая кровью трава вокруг были исчерчены жирными, черными, как уголь, полосами.

Мы стояли, разинув рот, и смотрели на этот обезображенный труп, замечая все новые и новые кошмарные подробности. А потом налетел порыв ветра и принес уже знакомую нам вонь разложения. Меня чуть не вывернуло на месте; я побежал к тропинке, но там меня все-таки вырвало. И Уайти тоже.

Домой мы неслись со всех ног.

Когда мы добежали до полуразвалившейся хибары Макфарландов, отец Уайти, пьяно покачиваясь, дожидался нас во дворе.

— Где тебя черти носят? Твоя проклятая собака места себе не находит, — заплетающимся языком пробормотал он.

— Папа, — выпалил Уайти, задыхаясь. — Мы такое видели! В поле. Мертвого оленя.

— Домой иди, — велел мне Макфарланд, даже не взглянув в мою сторону. А затем одной рукой схватил Уайти за шиворот, а второй начал вытаскивать из брюк ремень. — Собака тут развылась, по чужим дворам бегает. А мне за нее отвечать?

Уайти посмотрел на меня с таким же испуганным видом, какой был у Мэгги, когда она учуяла оленя. Я отвел взгляд, чувствуя себя совершенно беспомощным.

Макфарланд подтолкнул Уайти к дому. А потом уставился на меня своими злыми, остекленевшими глазами и произнес одно слово:

— Убирайся.

Это был не приказ, а угроза.

Я помчался домой, и в груди у меня болело от ледяного воздуха и слез, которые я глотал на бегу.

Когда я рассказал папе о том, что случилось, он так поджал губы, что его рот превратился в тонкую прямую линию. Не знаю, что его сильнее взволновало — мертвый олень или мистер Макфарланд. Он познакомился с отцом Уайти, когда они вместе работали на фабрике. Однажды я спросил его, почему мистер Макфарланд стал таким, и папа рассказал, что мать Уайти сбежала с каким-то подлым коммивояжером и с тех пор его отец стал пить. Хозяин фабрики только и ждал подходящего случая, чтобы уволить кого-нибудь из рабочих и сэкономить на зарплате, так что очень скоро мистер Макфарланд получил расчет. И покатился по наклонной.