Весь свет 1981 - Анатолий Владимирович Софронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но рядом с этим иногда наблюдаются и унизительные для нас метания и поклоны перед чужим и завозным. Тогда мы не замечаем хорошего, даже намного лучшего, что сами имеем. Вот настоящее чужепоклонство. Спрашивая меня, вы вспомнили мою статью об Иво Андриче. Не скрою, я был потрясен его подлинным боснийским европеизмом, полнокровным присутствием Боснии и ее народа в его творчестве, сочетаемым с гётевским ощущением мира. Я никогда не забуду нелегкий вопрос одного из героев «Травницкой хроники»: «Это почему же моя мысль, если она хорошая и правильная, имеет ценности меньше, чем точно такая мысль, рожденная в Париже или Риме? Не потому ли только, что рождена она в этой влажной котловине, нареченной Травником?»
— В своей книге «Болгарская Пасха, или Страсти болгарские» вы неоднократно останавливаетесь и на исторических корнях чужепоклонства у нас. Пересохли эти корни сегодня?
— Отсталые по той или другой причине народы потом развиваются в ускоренном темпе. У их культуры слегка повышена температура, в ней есть некая лихорадочность, ненасытность. Это создает психологический климат для заимствования готовых решений — будто кто-то где-то решил предварительно наши собственные проблемы, и нам остается только позаимствовать то решение, и оно выведет нас на высший уровень. Снова мы утыкаемся в различие между цивилизацией и культурой. Можно заимствовать изобретение, лицензию, даже вещь какую-то… но по рецептам, притом чужим, ничего не создать в области культуры и духовных ценностей. Надо, давно надо осознать вековую каменную суровость этой проблемы, чтоб не платить дорогую цену за заблуждения и ошибки, порожденные вертлявыми реверансами перед чужими модами и образцами.
— Чужепоклонник уже другой — пожалуй, «посовременней». Он отличается от вчерашних жадных до цивилизации выскочек, так хорошо обрисованных классиками нашей литературы — Вазовым, обоими Славейковыми и др. Кого мы в наше время назовем чужепоклонником?
— Какой там другой! Одежды сменились. Сущность прежняя. Но, может быть, климат вот слегка изменился. Мировая стандартизация создает более приятную и удобную атмосферу, более широкий простор для существования современного выскочки. А у нас сегодня нет той строгости нравов и обычаев, которая прежде была естественной преградой проявлениям чужепоклонства.
— Что вы имеете в виду, товарищ Жечев?
— Ну, например, то, что сегодня некоторые родители сверх всякой меры безразлично, а часто и с умилением глядят на обезьянские преображения и выбрыки своих детей — в костюме, прическе, в гражданском их поведении. Те, бедняги, думают, что хорошее, только потому что оно старое, должно уйти, а почтения заслуживает все новенькое, лощененькое, импортненькое. Да еще какого почтения!..
— Что нравится чужепоклоннику, какими глазами он на это смотрит, за какую цену покупает?
— Народная мудрость говорит: «Соседня курочка индюшкой сдается». Над кем эта горькая ирония? Над жадными, неодухотворенными глазами не имеющих контакта с нашими ценностями. У человека очень часто желания выше возможностей. Он забывает, что если хочешь что-то иметь, то надо хорошенько оглядеть себя и оглядеться кругом, прежде чем порываться объять необъятное. Иначе будешь бродить в этом необъятном, как духовный скиталец-горемыка.
Ранний Гео Милев — модернист, он любил говорить: «Покинем родные бреги, вылезем из себя». Но оказалось, и он сам в том разобрался, что этот лозунг не может быть платформою творчества. Когда увидел кровь сентября 1923 года, когда сам попал под расправу и разделил народную трагедию, Гео Милев понял свою ошибку и навсегда остался в родных брегах.
— Чужепоклонник — это иногда официант или бармен, часто человек без определенных занятий, «независимый интеллектуал», но может им быть и кто угодно — мы знаем случаи, когда он директор внешнеторгового объединения или учреждения культуры… Значит, мы можем говорить о чужепоклоннике обыкновенном и о квалифицированном. Но как оно выходит, товарищ Жечев, что преуспевают эти «заморские птицы»?
— Да вот так! Нет, все еще нет у нас сложившегося сильного национального иммунитета к этой заразе…
— Считаете ли вы, что у нас достаточно силен общественный отпор чужепоклонству?
— Думаю, что нет. Конечно, вызывающие проявления чужепоклонства всем заметны и бороться против них несложно. Труднее, однако, распознать самый микроб, самую бациллу, сказывающуюся по двум линиям, — нехватки самосознания и нехватки у кого-то сил и возможностей для оригинального творчества.
— Как и когда человек становится чужепоклонником? Вероятно, это целый процесс — одно накапливается, другое накапливается?… Может, чужепоклонство начинается с национального нигилизма?
— Меня мучительно занимал и занимает этот вопрос. Я убежден, что чувство рода и родины есть конечный результат длинной и непрерывной цепи чувств начиная с отношения к матери, к близким, к родным местам, природе, языку…
Кто ниоткуда, тот никуда!
Хедли Смит
Переезд
Вступление Д. Урнова
Перевод с английского Е. Таборко
С молодым доцентом Браунского университета (штат Род-Айленд) говорили мы о литературе. О современной литературе. Такие слова, как «сложность» или «подтекст», такие имена, как Джеймс Джойс или Генри Джеймс, то и дело слетали с наших уст. «Вы, кажется, совсем забыли, что существует еще и другая литература», — произнес слушавший нашу беседу пожилой человек. Это был отец моего американского сверстника. Имел он в виду простую литературу о нуждах простых людей. И он сам, как выяснилось, старался внести в подобную литературу посильный вклад. Имя этого человека Хедли Смит. В основе его рассказов, как для такой литературы положено, выстраданный жизненный опыт. Трудовой путь, который он сам начинал, как его герой, еще в Англии на текстильной фабрике, а закончил сотрудником университетской библиотеки. Он добился всего собственными силами как самоучка. И не забыл, с чего начинал. Характерно и то, что всю жизнь он собирал книги, написанные такими и о таких же, как он сам.
Хедли Смит написал несколько книг о людях своей среды, своей судьбы. В рассказе «Переезд» ярче всего выразилась основная мысль этих книг — вера в людей труда.
_____
Когда английская текстильная фирма «Бинз-Кокрофт» открыла в Америке свою прядильную фабрику, большая часть рабочих тоже переехала из Англии и поселилась в американской фабричной деревушке под названием Бриардейл. Можно было ожидать, что для этих людей морское путешествие в три тысячи миль обернется настоящим приключением, тем более что до того времени мало кто из них уезжал дальше, чем на две-три мили от тех мест, где они родились, выросли и проработали всю свою жизнь. Но на большинство переезд через океан не произвел никакого впечатления. Они быстро обжились в Бриардейле, освоились на фабрике, и многие так до конца жизни не выбирались и из этой деревни дальше, чем на две-три мили.
Лемюэль Бригс прожил с женой три года, когда
