Улан. Экстремал из будущего - Василий Панфилов

– Экий ты важный стал! – отечески сообщил ему престарелый однорукий ротмистр после положенных объятий и приветствий двух сослуживцев – Коренев Илья Лукич, оставленный на хозяйстве. – Грифич, значит…

– Он самый, Илья Лукич.

Беззубо (пятьдесят шесть годиков, что вы хотите!) улыбнувшись и обдав поручика запахом табака, офицер сказал тихонечко:

– Я ищо полтора года назад понял, кто ты.

– Не удивлен, Илья Лукич, – вежливо согласился князь, – с вашим-то опытом и умом…

Вдоволь наобщался с офицерами, унтерами и ветеранами.

Затем Грифич принялся наносить визиты «дружественным» полкам. Не то чтобы очень хотелось, но так положено в эти времена, письма идут нечасто, да и грамотность у многих хромает, а информация из первых уст да рассказы о геройствах сослуживцев очень востребованы.

Впрочем, не только о геройствах…

– С бабы снял? С баронессы?! – хохочут егеря на наспех собранном «симпосиуме» прямо в штабе егерского батальона. – А она?

Поручик, неторопливо прожевав кусок рыбного пирога и вытерев губы, отвечает со смешком:

– Швырнула в меня туфлей и свиньей обозвала, дескать, вдовствует уже пятый год и по мужику изголодалась, а в их провинции взглянуть на соседа нельзя, чтобы гулящей не ославили. А вот так вот никто не осудит – насилие над женщинами на войне, дело привычное. Так что прогнала меня вон, а Трифону велела продолжать.

Дружный мужской хохот не прекращался долго.

Вообще, попаданец обнаружил, что знание множества забавных историй из будущего и колоссальное количество всевозможного «мусора» в голове сделало его великолепным рассказчиком. Не сразу, понятное дело, сперва нужно было узнать, что здесь считается смешным. Так и с этой историей – чуть акценты сдвинул, и смешно стало. На самом-то деле та баронесса рыдала, рассказывая о завистливых соседях, имущественной тяжбе и женской неустроенности. Так что Трифону пришлось стараться не только в постели, но и поработать психотерапевтом (а немецкий за годы кампании он немного освоил) в промежутках между…

Хвала небесам, что хоть трофеи можно было продавать через Илью Лукича. Капитан давно уже наладил неплохие связи с местными купцами, портными, кузнецами и прочими ремесленниками и продавал барахло за достаточно приличную цену, не забывая и себя, понятное дело.

– Ну с сукном ты неплохо разживешься, – оглядел залежи капитан, – где-то на тысячу талеров точно потянет. А вот что делать с остальным барахлом, понятия не имею. Тут уж как повезет.

Грифич и сам не знал – что ему делать со всевозможными портретами, посудными сервизами и прочим. Досталось вот согласно жеребьевке, но те же фарфоровые сервизы… Для уланского поручика они слишком хороши, а для имперского князя и кавалера двух орденов – мусор… А о портретах и говорить нечего.

– А знаешь что, Лукич? Почему бы не выставить все это барахло – и не только мое, как в лавках выставляют. Народ-то у нас разъехался, так что какой-никакой амбар найдется. Да пустить слух промеж штатских, что здесь можно трофеями из Пруссии разжиться. И вот еще что, я в живописи да в искусстве мала-мала разбираюсь, так что сам понимаешь, могу дать нормальную оценку.

– Да где ж ты раньше был! – вырвалось у старого ротмистра.

Разбирался с барахлом, прерывая это увлекательное (без шуток – вещи попадались порой очень интересные) занятие визитами, ровно неделю. За это время не было никаких гонцов из дворца…

– Да болеет матушка, – с сочувствием к императрице сказал знакомый гренадер при случайной встрече, обдав Игоря мощным винным выхлопом, – она сейчас вообще плоха. Дай бог, хоть этот год переживет…

Выдав информацию, гвардейский сержант перекрестился на купола ближайшей церквушки и пошел дальше, откровенно пошатываясь. Ну что вы хотели – трезвая гвардия, это нонсенс…

Гонец прибыл на восьмой день – молодой чиновник невысокого ранга. Он с таким откровенным восторгом смотрел на князя, что Игорь не выдержал и подарил молодому (лет шестнадцать от силы) парню одну из трофейных сабель.

– При Кунерсдорфе взял, хороший боец ею владел.

Чиновник аж прослезился от чувств – клинок и в самом деле был хорош, да с историей, да подарок Рыцаря Моста… В общем, улан не успел опомниться, как Яков Сирин успел записаться «в команду» и начал вываливать новости, снабжая поручика ценной информацией.

«Матушка Елизавета» любила устраивать праздники и решила устроить праздник в его честь. Поскольку она болела и капризничала, то праздник откладывался, как и общение с императрицей. Такому поведению никто не удивлялся – привыкли…

Сейчас Елизавета Петровна пошла на поправку, настроение улучшилось так, что она затеяла маскарад, поэтому и гонец.

– К портному должен вас отвести, – откровенничал Яков. – Какой костюм? Вот уж не знаю… Вроде как будет вам два мундира и что-то машкарадное. А вот что…

Юноша растерянно развел руками – императрица славилась чудачествами, и угадать ее желания было порой весьма проблематично.

Оседлав Звездочку… Да, ту самую кобылу, выданную еще рядовому улану. Пусть она была и не самых лучших кровей, но о ней единственной попаданец бы горевал, если б та погибла. Вот и берег, выезжая только в тех случаях, когда предполагалась обычная прогулка.

Оседлав Звездочку, в компании с молодым чиновником улан отправился к портному, жившему сравнительно неподалеку от дворца в богатом собственном доме. Не придворный портной, но близко, так что не бедствовал.

Поскольку ордена цеплять офицер не стал, да и ехал в изрядно потрепанном мундире, то особо не глазели. Попадались и внимательные.

– Ваша светлость! – вытянулся покалеченный солдат, выходящий из кабака.

– Светлость, светлость, – согласился князь, глядя на егерский мундир, – а ты случаем не Ефим Смолянин?

– Он самый, – приосанился егерь.

– Как же, помню… На вот, – Игорь покопался и вытащил полтину, – поправь здоровье.

Портной с домочадцами встретил улана суетливо, окружив заботой.

– Какой красивый молодой человек, – льстиво забубнил портной, обмеряя попаданца. Однако через несколько минут несколько успокоился, увидев, что клиент не реагирует на комплименты. Ну да, здесь работали достаточно примитивно, так что на закаленного реалиями двадцать первого века такие кунштюки действовали слабо.

Александр Иванов – тот самый портной, был крещеным евреем, но крещеным явно для вида, вряд ли в доме православного человека уместна кипа. Впрочем, это попаданец благодаря интернету подметил такую деталь, а обычный русак из этого времени вряд ли понял бы, что это такое. Да плевать… Пусть и не одобрял лицемерие, но не ему судить людей…

Обмеры заняли около часа – и не только возня с измерительной лентой. Ему пришлось надевать какие-то мундиры и штаны, сметанные откровенно «на живую нитку», и принимать в них причудливые позы.

– Ножку отставьте в сторону, как в танце. Так, замечательно… – бубнил портной, делая какие-то пометки прямо на материи.

– Руки вытянете вверх, ваша светлость, – и офицер послушно вытягивает, – ага… Ох, какая у вас грудная клетка! Вдохните как можно глубже… А теперь выдохните… Ничего себе…

Ремесленник с озадаченным видом уставился на аршин.

– Сложный вы клиент, князь.

Игорь вопросительно посмотрел на портного.

– Фигура у вас – хоть статуи лепи, хоть и худа чересчур… Ах да, вы же еще от ран не оправились… Понимаете, пропорции непривычны – талия у вас, как не у всякой девушки, а плечи даже после ранения – не у всякого амбала[78] такие. Непривычно, у господ придворных обычно животики…

Тут он задумался о чем-то своем, шевеля губами, и опомнился где-то через минуту.

– Ой, не беспокойтесь, старый Соломо… Александр сделает все в лучшем виде! Это я так…

Яков прояснил и не совсем понятную ситуацию с отсутствием приглашений от аристократии. В нормальной ситуации улана бы просто замучили визитами, даже если бы он не был аристократом. А так – только старые товарищи из окрестных полков.

Виновницей такого отношения была «Елисавет Петровна». Императрица не слишком вникала в государственные дела, но вот праздники и развлечения были только ее вотчиной. Если кто-то переходил дорогу, то гнев «матушки» мог сломать человеку судьбу. Формально смертной казни в России не было, но оставались такие «милые» обычаи, как драние ноздрей, и нужно сказать, что истинная «дщерь Петрова» не слишком стеснялась в применении подобных средств.

В чем-то серьезном придворные могли бы пойти против ее воли – те же государственные дела, к примеру. Но вот развлечения… И князь до самого приема должен оставаться в своеобразном вакууме.

Через неделю был готов парадный мундир, а еще через три дня сияющий Яков Сирин влетел в слободу на калмыцкой лошадке.

– Через два дня – прием в вашу честь, – выпалил он с порога.

– Присаживайся, – флегматично отреагировал Игорь. – Щей будешь? С курятиной?