Улан. Экстремал из будущего - Василий Панфилов

Князь скептически скривился, но промолчал, посланник европейскую публику знал лучше.

– Более значимым считается восхождение на крепостную стену или в пролом – первым, разумеется. Ну или лихая кавалерийская атака, переломившая битву. Твой же случай – просто апофеоз героизма. Суди сам: в одиночку накрошил целую кучу врагов, в одиночку же остановил целый кирасирский полк – и помимо полка еще и весь отряд Евгения Вюртембергского задержал, обоз спас. В общем, успех Берлинской операции сильно от тебя зависел. Герой?

– Герой, – охотно согласился поручик – он вообще не страдал ложной скромностью.

– Ну и наконец, – подмигнул ему хозяин дома, – ты ж настоящий персонаж рыцарской легенды! В одиночку, на отряд могучего врага, да на белом коне, да Речи Высокого при разговоре с противником… Мало того, ты еще и последний представитель знатнейшего рода, князь, принц[67]… И если герцогские титулы можно и оспорить, то титулы князя и принца – нет.

– Охх! – выдохнул Игорь. – Это ж за мной сейчас охота начнется, каждая романтичная дура замуж захочет… – тут он замолк, сморщившись, как от зубной боли. Ну да, у славы есть не только приятные стороны.

Кейзерлинг наблюдал за князем с легкой ностальгией: молодой, энергичный, хорошо (пусть и несколько странно) образованный, он нравился ему, вызывал какие-то… отцовские чувства. Уловив их, старый дипломат мысленно хмыкнул, но решил и в самом деле помочь Грифичу не формально, а по-настоящему. Почему бы и нет? Интересный молодой человек, далеко может пойти… А на старости лет приятно будет вспомнить, что ты был одним из тех, кто помог ему взобраться на Олимп.

«Дуры» были и раньше, но немного, княжеский титул был таким… не до конца подтвержденным, что ли. Ну а после той самой битвы уже не только в камерной беседе или приказе по армии – именовать его стали вполне официально. Сперва Мария-Терезия как пример героизма, затем французы, саксонцы, русская императрица.

Вообще, подвиг его оказался выгоден с политической точки зрения буквально всем союзникам. Русские в очередной раз доказали всему миру, что кавалерия у них как минимум не хуже прусской, считавшейся на тот момент самой-самой, да смотрите – какими героями можете стать на нашей службе! Австрия и Франция, чтобы тыкнуть носом зарвавшихся пруссаков и показать, что их армия не так уж страшна.

Более того, выгодна эта история оказалась даже англичанам… Они уже достигли своих целей в войне – отвоевали колонии, ну и решили, что это будет замечательным поводом сказать «фи» и начать рассказывать вечные английские истории о том, что все победы союзников были благодаря им, англичанам. А стоило только отойти в сторонку – так сами видите…

В конце концов, даже Фридрих, поскрипев зубами и разжаловав командира тех злополучных кирасиров, предпочел сделать хорошую мину при плохой игре. Ну и объявил, что Грейфы всегда были прекрасными воинами, начав упирать на княжескую кровь и прочее.

Далее подключились обыватели и из попаданца начали лепить Рыцаря-Без-Страха-И-Упрека. Честно говоря… Игорь был не против, но, скажем так, в меру. А то некоторые явно увлеклись и начали выпекать какие-то слезливые истории, где он был представлен крайне романтическим (педерастическим, по мнению самого улана) героем, дающим налево и направо возвышенные обеты, рыдающим над загубленными птичками и хранящим девственность (чего?!) ради Той Самой.

Впрочем, князь понимал, что идиотизм рано или поздно пройдет, а репутация грозного бойца останется. Главное – суметь ею воспользоваться…

Справедливости ради, были и сиюминутные «плюшки». В частности, после захвата Берлина город вычистили так… Вывозили все – не только золото-серебро, но и картины, драгоценную мебель, оружие, ткани – как и положено при нормальной мародерке. Нормальной в понимании русской армии, то есть имущество выгребается, жители остаются целыми и не верящими своему счастью.

Сдавшись на милость Тотлебена, жители Берлина уповали прежде всего на то, что немец на русской службе, долгое время живший в прусской столице, будет милосерден к горожанам из сентиментальности.

– Он сам здесь жил, – разорялся торговец Гоцковский, – друзья, памятные места… Я стою за сдачу.

Остальные были настроены более скепетически…

– Тотлебен? Сентиментален? – Отставной однорукий вояка в чине полковника заржал как лошадь. – Может, я что-то путаю, и это на основе его приключений пишут авантюрные романы?

– Так вы против сдачи, Фердинанд? Хотите дождаться Чернышева? – осторожно спросил военный комендант.

– Я как раз за, – спокойно ответил инвалид, – но не потому, что это Тотлебен, а потому, что у него мало солдат.

Видя, что его не понимают, Фердинанд пояснил:

– У нас гарнизон, да выздоравливающие, да ополченцы. У Тотлебена – 3000 солдат да уланы. Сильно, взять нас могут, особенно теперь, как обоз с порохом пришел. А вот грабить – уже нет. Грабеж – это по улицам рассыпаться надо… А как им тут рассыпаться-то, если мало их? Так что встанут, займут ключевые точки – и все.

– Так вы думаете, что грабежа не будет? – неверяще спросил Гоцковский.

– Будет, куда без него, – с мазохистским удовольствием протянул ветеран, – как Чернышев подтянется, так и начнут.

Затянулся трубкой, выпустил облако дыма и продолжил:

– Только раз русские войска к тому времени уже будут стоять в Берлине, то бесчинств не будет. То есть «город на три дня» и прочее отменяется. Имущество, конечно, проредят, чего уж там… Но вот насилия можно избежать. А как по мне, это уже благо.

Выгребли нормально, и сейчас ему полагались трофеи и в первую очередь – пятнадцать тысяч талеров. Сумма не то чтобы колоссальная, но весьма и весьма солидная – небольшое состояние по любым меркам, особенно если учесть, что талер «стоил» шесть рублей. Армия решила, что спасение обоза и задержка отряда Евгения Вюртембергского здорово помогли, ну и…

Отдельно шли ткани, картины – ценность последних определяли фактически на глазок, что сильно насмешило человека, собиравшегося в свое время стать дизайнером, пусть и компьютерным. Барахла было много, а еще больше подарков. Люди как будто сговорились – дары были на редкость единообразны.

Прежде всего всевозможные клинки, затем – доспехи…

– Эпическая сила, их-то зачем? – удивился попаданец.

– В Петербурге продашь, – философски отозвался Кейзерлинг, – кирасы отменные, в гвардии за хорошую цену возьмут.

Наконец кони и почему-то прежде всего белоснежные. Видимо, в память о павшем Снежке… Горевал ли улан о коне? Да, но не сказать, чтобы слишком, это было похоже, скорее, на досаду от потери велосипеда или мотоцикла, чем живого существа, – к лошадям попаданец относился достаточно спокойно, но вот они его очень любили. Коней к настоящему моменту подарили целый табун – аж семнадцать штук.

Посланник едва не писал кипятком от восторга – кони были кирасирские.

– Не интересовался? – с удивлением спросил он у парня. К стыду своему, тот и в самом деле плавал порой в элементарных вопросах. Вот не укладывалась у него в голове вся важность лошадей, не привык он, что здесь они – единственное транспортное средство. Пахать, перевозить грузы, атаковать врага – везде лошади нужны…

– Хреново в России с породистыми лошадьми, – просвещал его Герман, – татарских лошадок полно, а толковых мало. Ни в плуг, ни в повозку, ни под седло… Вроде как в Смутное время перевели, а потом соседи восстановить не давали[68], так что твой табун – хороший подарок. Самое же главное, что «Героя битвы на мосту» вряд ли потревожат таможни.

– А что, армия мало коней затрофеила? – заинтересовался князь.

– Да немало, но скажем так – довести их до России будет непросто. Были уже случаи… – нехотя сказал немец, – всякие…

– А докупить? Можно даже таких белоснежных, – подмигнул попаданец Кейзерлингу, – ну и вроде как мои…

– Хха! А ты не только саблей рубить можешь!

Время от времени к герою приходили прежние знакомцы – представители австрийской знати и офицеры. По просьбе посланника (улан потом узнал) серьезных разговоров они не вели – так, байки. Впрочем, попаданец достаточно прилично ориентировался в светских хитросплетениях, чтобы вылавливать из забавных историй полезную информацию. Неполную, разумеется, но он снова стал понимать, что и как происходит при дворе блистательной Вены.

Как только Грифич окреп в достаточной мере, чтобы передвигаться без трости, начались светские визиты, исключительно в карете. Восторженные горожанки норовили поиграть в обнимашки или швырнуть букетик. Учитывая бегающих по прекрасным дамам «зверушек», несанкционированных обнимашек попаданец избегал. Да и букетики некоторые дамы составляли такие, что они могли вышибить глаз.

В декабре князя предупредили, что в его честь собираются дать бал. Расплывшись в «правильной» улыбке, Игорь поблагодарил посланника и Марию-Терезию в его лице. Когда же тот ушел, парень тяжело упал в кресло и простонал: