Улан. Экстремал из будущего - Василий Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодарно поклонившись, немец продолжил:
– Мы уже сталкивались с русскими уланами и признаем, что они воины, ничем не уступающие нам.
Ответный поклон кирасиру, и тот продолжает:
– Может, пропустишь нас? Вестовой с пакетом уже ускакал, и тебе нет нужды умирать.
«Какой пакет?» – пронеслось в голове у попаданца, но почти тут же он понял – пруссаки решили, что наткнулись на гонцов, один из которых ускакал, а второй остался прикрывать отход. Хорошо… Похоже, конкретно эти вояки не подозревают о русском обозе. Но если пропустить – это ненадолго…
– Мне нравится это место, – скаля зубы, ответил поручик, – здесь хорошо умирать.
– Но ты ранен, а мы обещаем тебе приемлемое содержание в плену, – попытался вразумить его кирасир.
«Верить им? Они дадут слово, а вот вышестоящее командование такого слова не давало…»
– Это не моя кровь, – оскалил зубы князь, – а ваша.
Он прекрасно знал, что после того, как вспорол животы нескольким лошадям, покрылся кровью буквально с ног до головы.
Разговоры поручику надоели, пруссакам он не слишком верил – были уже прецеденты как в этой, так и в минувших войнах, да и… Если уж погибать (а в этом попаданец уже не сомневался), то красиво.
– И скот падет… – негромко продекламировал он. А затем начал повышать голос с каждой новой строчкой: – И близкие умрут. Все люди смертны! Лишь одно бессмертно! Слава великих дел!!!
Отсалютовав клинком, кирасир Фридриха ушел, и начался планомерный бой, без всяких наскоков и попыток взять одиночку с голыми клинками. Два-три (а больше не получалось из-за ширины моста и наваленных трупов) фехтовальщика шли вперед, прикрываемые стрелками. Грифич, подстегнутый допингом, отстреливался, прыгал пардусом и убивал, убивал… Непонятно было, почему они не хотят дождаться пикинеров или артиллерию… Может, скорость важнее всего? Или профессиональная гордость – та, что превыше разума…
Убивал, но и сам получал раны. Раны неопасные по отдельности, но многочисленные – зацепила пуля на излете или задел слегка вражеский клинок. Его изматывали, и атака шла за атакой. Поручик понял, что вот он конец – даже его железная выносливость начала подводить.
Он едва держался на ногах, но старательно изображал не знающего усталости берсерка. Во время редкого перерыва увидел обломок собственной пики и упер острие между трупов, привалившись к древку спиной. Стало намного легче стоять, и выстрелы снова стали меткими.
Постепенно в ушах стало звенеть, предметы теряли четкость, но фигуры врагов он видел хорошо и стрелял…
* * *Тотлебен взглянул в подзорную трубу на берлинцев, строящих укрепления в предместьях, и приподнял уголки губ в злой улыбке. Командующий русским авангардом обладал авантюрным характером и, вместо того чтобы «связать» гарнизон прусской столицы и начать правильную осаду, решил начать штурм. Риск, но зато вся слава достанется ему!
– Начать обстрел, – азартно скомандовал генерал, и в предместья Берлина полетели ядра с зажигательным составом внутри.
Берлинцы стойко оборонялись, и помимо 1200 солдат гарнизона в строй встали находящиеся в городе выздоравливающие солдаты и некоторые горожане.
Обстрел и попытки штурма продолжались до утра, когда стало ясно – с наскока Берлин не взять. К тому же донесли о приближении пятитысячного отряда пруссаков под командованием Евгения Вюртембергского. Тотлебен аж почернел от ярости, но…
– Отступаем, – хрипло сказал он, – порох на исходе.
Русские войска начали сворачиваться под ликующие возгласы горожан.
– Уланы! – кричал ворвавшийся в лагерь гонец. – Русские уланы с обозом!
Подскакав к Тотлебену, молоденький корнет соскочил с коня и вытянулся во фрунт, глядя на генерала сияющими глазами.
– Уланский Варяжский перехватил войска Вюртембергского и дал им бой!
– Какой бой, как они здесь оказались?!
Через минуту голова генерала пошла кругом: оказывается, уланы сопровождали обоз, который они тайно (!) провели по землям противника. Тотлебен мало что понял из путаных, сумбурных объяснений корнета. Главное – полки Вюртембергского, спешившие на помощь берлинцам, надежно блокированы и что через пару часов к нему подъедет обоз, который уланы и сопровождали. Порох, свинец, медикаменты… наконец, сами «варяги» – один из славнейших полков русской армии! Теперь силы равны, и вполне возможно, слава покорителя Берлина все же не уйдет от генерала!
Вскоре информация о блокировании Вюртембергского дошла и до горожан. Посовещавшись, они выбросили белый флаг.
Глава 9
Открыв глаза, улан тут же услышал крик на немецком:
– Очнулся! Доктор, он очнулся!
Вскоре пришел какой-то неопрятный толстый мужчина в скверном парике и в грязноватом сюртуке[65] и принялся бесцеремонно вертеть поручика, задавая вопросы:
– Болит? Голова кружится? Слабость?
Ответа обычно не дожидался – видел по реакции пациента. У самого пациента мыслей не было никаких – слабость и вялость. Так что вскоре он снова то ли заснул, то ли потерял сознание.
Примерно через неделю Игорь стал приходить в себя в достаточной степени, чтобы хоть как-то реагировать. Ну и потихонечку собиралась информация.
Выяснилось, находится он у австрийцев. Вроде как армии не стоят на месте, так что пришлось оставить попаданца в одном из близлежащих городков, причем даже не в военном госпитале, а у совершенно гражданского врача. Впрочем, эту информацию он не успел толком осмыслить – как только офицер достаточно окреп, его погрузили в достаточно комфортабельную повозку и отправили в Вену по распоряжению Марии-Терезии…
В Вене его отбил пожилой, но все еще крепкий и бодрый русский посланник Кейзерлинг Герман Карл и поселил у себя.
– Нечего, – коротко бросил посланник сопровождающим, – сами же знаете, что сразу начнутся посетители ломиться, а князь еще не настолько здоров, чтобы принимать гостей.
К Кейзерлингу попаданец отнесся сперва достаточно настороженно, подозревая какие-то интриги. Однако через несколько дней убедился, что немец на русской службе не собирается к нему лезть, а просто заботится о выздоровлении. Наверняка были и интриги – дипломат все-таки, но раз эти самые интриги идут на пользу по медицинским показателям, то и хрен с ними.
Вставать улан начал достаточно быстро – и первым же делом потребовал мыться:
– Воды мне нагреть, – коротко приказал он приставленной к нему молоденькой сиделке с рубенсовскими формами.
– Но… – попыталась что-то сказать она. Не получилось, взгляд у попаданца и раньше был тяжелым, а уж после военной кампании… Сослуживцы сравнивали его с василиском.
Вместо слуг с горячей водой прибежал все тот же неопрятный доктор, размахивающий руками:
– Вредно мыться! – горячо убеждал он. – От этого поры открываются, и человек становится беззащитен перед болезнями[66].
Настроение поручика было скверным, скандальным, так что вскоре собравшиеся зрители (слуги и домочадцы Германа Карловича) стали свидетелями позора доктора, медицину бывший Игорь, попадавший в «травму» десятки раз, знал намного лучше его и сумел доказать это так, что поняли даже люди некомпетентные.
Пристыженный доктор ушел, ругаясь на венгерском (князь успел выучить его за время кампании вполне прилично), а приказ Игоря выполнили – как и приказ о смене одежды и постельного белья. С того дня он взял свое выздоровление в собственные же руки – и дело пошло на лад. Выяснилось, что на лад оно могло пойти и раньше, но один из коллег медика устроил залихорадившему пациенту кровопускание. Вообще-то оно было достаточно популярным методом лечения, но не для раненого же, который и без того потерял уйму крови…
Диета, прогулки по особняку, дневной сон, а чуть погодя и легкая физкультура. На поправку улан шел быстро, по местным меркам. Но все равно – выйти из особняка самостоятельно он смог только через две недели после первого купания. Да и то – с тростью…
Точнее, выйти-то он мог и раньше – в коляске. Были, оказывается, уже прообразы инвалидных кресел. Хотелось на воздух безумно, но не хотелось становиться этаким символом – «Раненым героем».
«Битва на мосту» оказалась, кстати, известна буквально всем.
– Да что ты удивляешься, князь, – с удовольствием просвещал его Кейзерлинг, удобно устроившись в одном из кресел гостиной, – в одном бою уничтожить двадцать девять прусских кирасир одному человеку…
– Сильно, конечно, – пожал исхудавшими плечами улан, вытягивая ноги поудобней, – но сам же знаешь, Герман (они перешли на имена по предложению самого посланника), за кампанию бывали подвиги ничуть не худшие. Но такого… ажиотажа я не помню.
– Бывали, – согласился пожилой немец, – но какие? Пробраться в расположение противника и уничтожить запасы пороха. Полезно? Да, безусловно, вот только обыватели да и большинство военных любят, чтобы подвиги совершались при свете дня, а не так… По-разбойничьи.