Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина

Как известно, одно из самых серьезных обвинений заключалось в том, что князь Гагарин растратил на шведских пленных более чем 30000 рублей казенных денег. И вот тут-то следственную комиссию очень заинтересовали показания пленного секретаря. Спустя некоторое время ему самому было предъявлено обвинение. В основу легло донесение фискала Фильцына от 22 мая 1719 года, в которое говорилось, что в ведомостях за 1716 и 1717 годы «помечал челобитные» Дитмер и «за это брал взятки». В частности, в 1716 году он потребовал мзду с тюменских посадских людей за то, что передаст их прошение губернатору. Во время Допроса, который проводил один из следователей капитан Шамордин, Дитмер сказал, что «в 1716 году тюменские посадские люди сами дали ему 30 рублей, так как по его заступничеству губернатор снял с них на 1 год 300 рублей податей».

В ходе следствия выяснилось, что пленный шведский секретарь был весьма состоятельным человеком. Среди источников его дохода были регулярные переводы из Москвы от дяди Александра Клерка и от отца из Нарвы[96]. Кроме того, помощник губернатора развернул в Сибири активную коммерческую деятельность. По его собственным показаниям, в 1718 году он попросил коменданта каменного завода Семена Дурново, чтобы тот «взял дитмеровы деньги по кабале — 100 рублей да приписных 50 рублей с тюменского поручика конных казаков Василия Гурьева». Очевидно, что речь идет о возврате долга, взятого русским поручиком под определенный процент. И это, безусловно, было не единичным фактом.

Деятельность следственной комиссии в отношении Дитмера закончилась следующим образом. После многодневных допросов 25 июля 1719 года майор Лихарев вынес решение, предписывавшее шведскому пленному вернуть в государеву казну 540 рублей, что и было выполнено безо всякого промедления. Но, как выяснилось, это был еще не конец его неприятностей в России.

После заключения Ништадтского мира Дитмер, как и большинство его соотечественников, начал собираться на родину. Из Тобольска в Москву он выехал 18 января 1722 года в составе одного из первых отрядов пленных каролинов под присмотром провожатого, «петербургского полка капитана Ивана Розина». Его обоз и в этом случае свидетельствовал о его благополучии, так как его сопровождали «4 хлопца» (к примеру, у всех капитанов из его группы было по одному-два сопровождающих). Через Москву группа проследовала в Санкт-Петербург. Но выехать к границе вместе с другими Дитмер не смог, так как не получил на это разрешения от властей. Причиной стали все те же тесные отношения с бывшим губернатором Гагариным, к этому времени уже казненным. 27 марта 1722 года Дитмер подал прошение о выдаче ему паспорта для проезда в Москву «для дачи показаний о Гагарине». Но власти решили провести дознание в Санкт-Петербурге, где и выяснилось, что официальной причиной задержки явился пункт № 14 Ништадтского договора, который предписывал задерживать тех пленных, кто не вернул долги, «напрасно» получал какие-либо деньги и так далее. На свет появились новые обвинения во взяточничестве, и спустя некоторое время был объявлен новый приговор: выплатить в казну 96 рублей 16 алтын 4 деньги, что Дитмер вновь быстро исполнил. Есть все основания предполагать, что на этом этапе, когда так близка была возможность вернуться на родину, он пошел на сотрудничество с властями и признался во взятках. Кроме того, он составил список шведских пленных, которым «в бытность бывшего губернатора князя Гагарина была кормовая дача, иным за разные работы и товары». Все они были задержаны в Санкт-Петербурге для выяснения обстоятельств. Власти оценили сотрудничество Дитмера, и, когда все долги были им выплачены, вышло постановление: «Не задерживать и отпустить в свое отечество».

Но и на этом «роман» Иоакима Дитмера с Россией не закончился. Уже в 1724 году он выехал в Москву в качестве агента дипломатической миссии посланника барона Г. Цедеркрейца, которого он спустя пять лет сменил на этом посту. Дитмер оставался в России до 1738 года и за это время приобрел приставку «фон», свидетельствующую о полученном дворянстве. Он внимательно отслеживал формирование оппозиционных настроений в русском обществе по отношению к императрице Анне Иоанновне и вместе с французским послом активно поддерживал будущую императрицу Елизавету Петровну. После возвращения в Швецию 57-летний опытный политик был назначен губернатором двух областей Восточной Финляндии. Находясь в этой должности и выступая на заседаниях Государственного совета Швеции, он не раз говорил о необходимости дружественных отношений с Россией, с которой, как он убедился на собственном опыте, лучше дружить, чем враждовать.

Открывая и изучая Сибирь

Вся жизнь каролинов в плену была сосредоточена вокруг проблемы выживания, особенно после того, как многие из них оказались в Сибири. Для большинства европейцев этот регион был неизвестен, он внушал им суеверный страх и ужас. На географических атласах того времени большая часть пространства за Уралом была пустым белом местом под общим названием «Grande Tartaria», а в сопутствующих описаниях говорилось о библейских гоге и магоге, засыпающих на зиму племенах и варварских народах. Пленные, отправленные в сибирскую ссылку, ожидали для себя самого страшного.

Однако со временем оказалось, что Сибирь не такое уж «страшное место для европейцев», как писал один из ссыльных. Большая часть каролинов со временем освоилась и даже увидела определенные преимущества перед центральной частью России (насколько уместно в такой ситуации говорить о преимуществах). В частности, продукты питания были гораздо дешевле, да и надзор был менее строгий.

Относительная либеральность сибирских властей, активная жизненная позиция некоторых пленников в совокупности с отрывшимися необыкновенными перспективами в изучении флоры и фауны, географии, истории, населения региона привели к потрясающим результатам. Некоторые вели целенаправленные исследования, а другие делали открытия в процессе подневольной деятельности. Так, познания и практические навыки каролинов в морском деле были использованы русскими властями в освоении Камчатки. Попавший в плен под Выборгом матрос Хенрик Буш был отправлен в 1714 году в составе отряда Кузьмы Соколова в Охотск для строительства кораблей. Через два года они совершили путешествие вдоль побережья Камчатки, попутно составляя описание ее берегов и рисуя морские карты. Знаменитый ученый Герард Миллер во время своей сибирской экспедиции встречался с Бушем, который остался жить в Якутске, и тщательно записал его воспоминания.

Почти три года (1716—1718) провел в Охотске лейтенант Амбьёрн Молин, которого по приказу губернатора М.П. Гагарина также привлекли к строительству кораблей. О своем путешествии через Сибирь, о народах, ее населяющих, он рассказал упсальскому архиепископу Эрику Бензелиусу по возвращении в Швецию.

Подневольно работали тысячи и тысячи рядовых шведских пленных на сибирских и уральских заводах, в горных шахтах, на строительстве плотин и крепостей. Их трудом осваивался огромный регион и происходило становление новой русской промышленности.

Но были среди каролинов и те, чья деятельность носила целенаправленно исследовательский характер. Не обладая научными знаниями, они проявили усердие и трудолюбие, записывая и запоминая все, что было для них новым в животном и растительном мире, в обычаях и верованиях сибирских народов, в их одежде, жилищах и предметах быта. В дневнике лейтенанта Андэша Пильстрема, кроме отчетов о полученном жалованье, содержались записи о нравах и обычаях черемисов и вогулов. Капитан Юхан Мюллер принял участие в миссионерской экспедиции сибирского митрополита Филофея Лещинского и подробно описал жизнь остяков. В 1720 году в Берлине вышла его книга «Жизнь и обычаи остяков, народа, проживающего до Северного полюса, как оные из язычества в настоящее время приведены в христианскую греческую религию, с некоторыми курьезными примечаниями о королевстве Сибири и его проливе Нассауском или Вайгаче, описанные в плену и ныне снабженные предисловием», пользовавшаяся необыкновенной популярностью у европейцев. Многие исследователи считают, что эти записки были не чем иным, как переводом книги Г. Новицкого «Краткое описание о народе остяцком», но как бы то ни было западный читатель впервые познакомился с жизнью сибирских народов именно благодаря работе Мюллера. Критике подверглась и работа полкового священника Генриха Сёдеберга о религии и нравах русского народа. Практически сразу было обращено внимание на то, что многие факты, изложенные автором, имеют вторичный характер, в частности взяты из работ Герберштейна, Олеария и других иностранцев, описавших свое пребывание в русских землях.

Особенностям жизни калмыцких племен посвящена книга корнета Юхана Шнитцкера. Ее содержание основано на личных впечатлениях автора, который, поступив на русскую службу, был откомандирован по приказу губернатора Гагарина сопровождать китайское посольство к калмыцкому хану Аюке. Согласно предписанию от 23 января 1715 года, майор И.Х. Шничер (так писали его имя русские) должен был довести цинских послов до русско-китайского приграничного города Селенгинска, а затем вернуться в Тобольск. Проведя некоторое время среди калмыков, он записал интересные сведения о прошлом этого народа, его обычаях и нравах. Они стали известны в Европе после того, как в 1744 году были опубликованы в Стокгольме с примечаниями другого знатока этого народа — бывшего шведского военнопленного корнета Юхана Густава Рената.