Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина

Новое донесение Нестерова переполнило чашу терпения Петра, и по его распоряжению в январе 1718 года была создана особая следственная комиссия под руководством гвардейского майора Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова, которой поручили «дело Гагарина». В ходе следствия было собрано огромное количество документов, различных выписок и постановлений. В Санкт-Петербург и Москву из Сибири прислали более сотни расходных книг. Все они прорабатывались и анализировались на основе предъявленных обвинительных пунктов, количество которых быстро достигло трех десятков. Несколько из них связывали опального губернатора и пленных каролинов. Особо опасным для князя стало обвинение в растрате казенных средств на шведов. Оно было сформулировано после того, как следователи обратили внимание на записи в расходных книгах за 1712 и 1713 годы, которые делал подьячий Филиппов. Там, в частности, было записано: «Шведам, которые присланы в Сибирскую губернию и ныне у всяких работ — 2170 человек по 4 деньги на день. Итого 15 760 рублей да в 1713 году 2079 человекам — 15 135 рублей 10 алтын. Всего — 30932 рубля 10 алтын». На допросе Филиппов сказал, что он только переписал в книгу сведения, составленные дьяком Баутиным, и не знал, правильные они или нет. На следующих допросах (вероятно, после пыток) он указал, что по первым черновым записям пленным, работавшим в 1712 году, было выдано лишь 373 рубля, а в 1713 году —411 рублей 16 алтын 2 деньги, то есть всего 784 рубля 16 алтын и 2 деньги. По его словам, эти документы забрал дьяк Баутин и отнес губернатору, который оставил их у себя.

Следствие затребовало выписки об общем количестве находящихся в этот период в Сибири шведских пленных. В ведомости, поступившей из тобольской канцелярии, было указано, что в 1711, 1712, 1713 годах «шведских арестантов» мужского и женского пола было прислано в Тобольск из разных мест 1954 человека. В том числе «унтер-офицеров, рейтар, драгун, солдат, канонеров, конюхов, хлопцев — 950 человек». Именно этим последним 950 пленным полагалось содержание от русских властей, размер которого четко указывался в другом документе: «давать шведским пленным рядовым драгунам и солдатам по 2 деньги на день да пол-осмине ржаной муке[88] на месяц человеку». Из этих выписок следователям стало ясно, что ни в 1712, ни в 1713 году физически не было более 2 тысяч работающих шведов.

Пытаясь выяснить, куда же исчезли деньги, члены следственной комиссии вызвали на допрос подьячего Степана Неелова. После нескольких допросов, он признал, что «работающим дано как указано в выписках (то есть 784 рубля 16 алтын 2 деньги. — Г.Ш.), а не работающим (то есть офицерам и статс-служителям. — Г. Ш.) выдавалось по 5 рублей и больше, и меньше», то есть прямо указал на то, что губернатор выдавал казенные деньги тем, кто не должен был их получать. Получалось, что князь не просто нарушил указ, а сознательно пошел на обман государя. Материалы допроса подьячего Гаврилы Рычкова, занимавшегося расходами в 1713 году, еще более усугубили положение Гагарина, так как он прямо сказал, что тогда выдавали «по 10 рублей и больше, и меньше» неработающим пленным. В конечном итоге показания Неелова и Рычкова были приведены к следующей формулировке: «30000 рублей в раздаче шведам не было, и 2000 в работе не было». Дело свелось к тому, что Гагарин, забрав все ведомости к себе, внес туда исправления и тем самым попытался скрыть растрату.

В январе 1719 года Гагарин был официально снят с должности и взят под стражу. На первых допросах он все отрицал, и следователи вскоре перешли к «активной» фазе. 11 марта 1721 года он был допрошен «с пристрастием», то есть его пытали и били кнутом. В результате подследственный во всем признался и написал царю «повинное» письмо, в котором каялся, просил помиловать и разрешить уйти в монастырь. Одновременно Гагарин подал прошение «всемилостивейшей великой государыне царице Екатерине Алексеевне», умоляя, в память о его щедрых подарках, заступиться перед царем. Однако все его усилия оказались тщетными. Уже 14 марта 1721 года сенаторы князь А. Меншиков, граф Ф. Апраксин, граф Г. Головкин, граф И. Мусин-Пушкин, П. Толстой, граф А. Матвеев, князь Д. Голицын, князь Д. Кантемир, барон П. Шафиров «приговорили согласно» князя М. Гагарина «казнить смертью». Спустя два дня (16 марта) в присутствии царя с приближенными и при стечении народа он был повешен под окнами Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге. С целью устрашения Петр запретил снимать его тело с виселицы: его перевесили за ребра на крюк и еще несколько месяцев останки этого когда-то могущественного правителя Сибири наводили страх на горожан. Пострадали и члены семьи бывшего губернатора: конфискация имущества поставила всех их в трудное положение; сын Алексей на несколько лет был отправлен на флот простым матросом. Гнев царя был настолько сильным, что были уничтожены все изображения князя, а имя его строжайше запрещено упоминать при дворе. И тем не менее молва о сказочных богатствах Гагарина, которые спрятаны во множестве кладов, прочно обосновалась в народных преданиях и песнях.

«Дорогой друг» Ю. Г. Спарвенфельд

Безусловно, положение пленных во многом зависело от того, как складывались их взаимоотношения с местными властями и населением. Языковой барьер может значительно усложнить установление коммуникации, которая облегчает существование на чужбине. В этом случае особое значение приобретают посредники — те, кто владеет языками противника и по своей должности или из расположения и сочувствия к пленным помогает приспособиться к новым условиям.

История плена Северной войны наглядно подтверждает все вышесказанное. Более комфортным с точки зрения коммуникации было положение каролинов, так как в России, особенно в Москве и портовых городах, проживало немало иностранцев; многие пленники имели родственников в прибалтийских провинциях или сами были выходцами оттуда и немного знали русский язык. Все это помогало найти и получить дополнительные средства для выживания. Определенные проблемы возникли у каролинов, когда их стали высылать в восточные районы России, на Урал и Сибирь, где иностранцев было мало.

Положение русских пленных в Швеции было сложнее. За исключением иностранцев на русской службе, оказавшихся в плену, офицеры и аристократы за редким исключением не владели иностранным языком. Исключение составляли генерал-фельдцейхмейстер царевич Александр Имеретинский, который знал голландский и немного немецкий, резидент князь А.Я. Хил ков, который слабо владел немецким и чуть лучше итальянским языком[89]. Князь Долгорукий свободно общался на латыни. Небольшой профессиональный набор иностранных слов был у некоторых русских купцов и служителей. Этим исчерпывались предпосылки для формирования возможного общения со шведами и прочими иностранцами, проживавшими в Швеции. В такой ситуации каждый, кто знал русский язык, был чрезвычайно важен для пленников.

Официальными посредниками между русскими пленными и шведскими властями были три человека: королевский церемониймейстер Юхан Габриель Спарвенфельд, асессор Самуэль Эосандер Йоте, инспектор Русского двора в Стокгольме Петер Линдман. Большой объем работы стал причиной того, что спустя некоторое время из армии был вызван переводчик Энох Лильемарк, которому поручили следить за корреспонденцией русских. Выбор именно этих людей в качестве официальных посредников легко объясним: их профессиональная деятельность была связана с Россией и все они в той или иной степени знали русский язык. Вместе с тем это были совершенно разные люди — по происхождению, по уровню культурного развития, мировоззрению, статусу и должности. Все это повлияло на то, как складывались их взаимоотношения с пленными: от сугубо деловых, проникнутых официозом и подозрительностью, как это было в случае с Линдманом и Лильемарком, до гораздо более эмоциональных с асессором Йоте и «интимных», как выразился шведский историк Х. Альмквист, с церемониймейстером Спарвенфельдом. Письма русских генералов и резидента подтверждают тот факт, что Спарвенфельд всегда был очень любезен с ними и оказывал неоценимую помощь.

Юхан Габриэль Спарвенфельд (1655—1727) — шведский ученый-лингвист, путешественник, придворный деятель. Главное дело его жизни — славяно-шведский словарь «Lexicon Slavonicum», над которым он работал более двадцати лет, и сегодня не потерял научного значения. В 1684 году в составе шведского посольства Спарвенфельд приехал в Москву и, получив королевскую стипендию для совершенствования знания русского языка, оставался в России до 1687 года. Ему удалось приобрести много друзей и знакомых, среди которых были «неразлучный друг» Андрей Хилков, семья грузинского царя Арчила и братья Долгорукие. Даже после отъезда домой он некоторое время поддерживал с ними связь.

Новая очная встреча с московскими знакомцами произошла при гораздо более сложных обстоятельствах, чем предыдущая. Хотя начало казалось очень благополучным, так как именно Спарвенфельд был среди тех, кто встречал дипломатическую делегацию князя Андрея Хилкова на шведской территории в июле 1700 года. Но дальнейшие события развивались по иному сценарию: он же 9 октября сообщил русскому резиденту об аресте, так как по приказу Карла XII был назначен посредником между властями и пленными. Его посреднические функции вышли далеко из формальных рамок, и, по мнению и русских, и шведов, он показал себя как приятель и заступник «московитов», не испугавшись вызвать гнев своего короля и обвинения в отсутствии патриотизма и предательстве.