Записки рецидивиста - Виктор Пономарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, кто к нам пожаловал! Ты что в Ивановке?
— С Димкой-киномехаником приезжал за лентами, да дождь ливанул, я и спрятался у вас.
Пока мы с ней разговаривали, открылась крайняя дверь, и из-за двери показался мощный зад, больше похожий на средневековое стенобитное орудие. Зад обтягивали «клевые блуевые трузера с кокетками на боксайде», что на воровском жаргоне означает «модные джинсовые брюки с кокетками по бокам». Потом показалась сама хозяйка зада с тряпкой в руках. Ею оказалась молодая девушка среднего роста, плотная, с большой грудью и очень красивая. С первого взгляда ее можно было принять за цыганку. Обращаясь к Наде, я громко, чтобы девушка слышала, сказал:
— Вот на такой девушке я бы не задумываясь женился. Такая девушка — мечта моей жизни.
— Валь, а Валь, смотри, тебе и жених нашелся, — сказала Надя, обращаясь к девушке.
Девушка изучающе посмотрела на меня, сказала:
— А что, он ничего.
Тут в окно я увидел Димку, выскочил из общежития, позвал его. В вестибюле я обратился к девушке:
— Валя, меня звать Дима, собственно, мы оба Димы. Не могла бы ты дать нам стаканчик, хотим вина выпить.
— Зайдите в комнату, там и выпейте, — последовал ответ.
— Валя, давай сегодня я помою площадку, — сказала Надя. — А ты уж ребятам помоги.
В комнате я налил два стакана, занес руку над третьим, спросил:
— Хозяйка, а вы с нами выпьете за знакомство?
Валя кивнула, я налил третий стакан и сказал:
— Смотри, Дима, Валя какая девушка красивая. Я как увидел ее, думал, сердце остановится. Ты, Валя, сама откуда родом?
— Из Ивано-Франковска.
— О, гуцулка! Вот почему ты такая красивая. «А где твой дом, гуцулочка? — Карпаты», — пропел я.
Мы выпили, повторили. Димку послал в магазин еще за вином. А сам я обнял Валю и сказал:
— Ты мне действительно сильно понравилась. Веришь, у меня сердце захлебывается от радости, что встретил тебя.
Стал ее целовать, расстегнул кофточку, начал целовать груди. Она обняла меня, сказала:
— Какой ты хороший, Дима.
Взял Валю на руки, положил на кровать, помог стащить с нее «трузера». И мы отдались друг другу, она была горячая и страстная, лежала с закрытыми глазами и все повторяла:
— Милый, мне хорошо с тобой.
А я «работал» в поте лица и все думал: «Ведь и не гадал даже, а какой кусок счастья обломился, как снег на голову. Снег не снег, а дождь точняком загнал меня в общежитие. Недаром люди говорят: пути Господни неисповедимы». Раздался стук в дверь. Мы встали, оделись по-быстрому, я открыл дверь. На пороге стоял Димка. Посмотрел на меня, на Валю, ничего не сказал, но я понял, что он все понял.
Мы сели за стол, выпили, Димка говорит:
— Едем, берем ленты и едем. Мне еще их перемотать надо.
— Поехали, — ответил я. — Ты, Дима, иди, а я сейчас.
Дима вышел, я снова обнял Валю, спросил:
— Наверное, у тебя поклонников, хоть убивай?
Валя обняла меня, поцеловала, сказала:
— Ты для меня самый любимый. Я всегда буду ждать тебя. А сейчас до свидания.
С Димой мы забрали ящики с лентами и уехали к себе в горы. Дома Ленке сказал:
— Все, бросай свои дела, вечером в клуб пойдем в кино. Индийское, две серии.
— Я никогда туда не ходила. Да и хозяйство как же?
Я обнял ее за талию, вернее, за место, где та должна быть:
— Ничего с хозяйством не случится. Вся жизнь у тебя одно хозяйство. Надо от него хоть на минутку отвлечься. И кино замечательное, девочек с собой возьмем.
Вечер выдался по-осеннему теплый, тихий. Мы с Леной шли по улице, девочки чуть впереди. Зашли в клуб, Димка увидел нас, заулыбался, сказал:
— Вам бесплатно. Проходите.
Набился почти полный клуб, в основном детвора, взрослых было мало. Фильм кончился поздно. Пришли домой, дети сразу спать ушли, а мы с Леной еще поужинали на кухне.
7Утром говорю Лене:
— Поеду в совхоз в контору, напишу заявление директору совхоза «Симферопольский», надо устраиваться на работу на постоянку, сколько можно быть сезонным.
Сел на мотоцикл и уехал. По дороге заскочил в Ивановку в общежитие. Постучал, дверь открыла Валя, увидела меня, обрадовалась. Обнял ее, поцеловал.
— Садись, Дима, поесть.
Я не хотел, но возражать не стал. Валя достала бутылку вина, выпили с ней. Обнял ее, стал гладить по волосам, она только сильнее ко мне прижималась, говорила:
— Но почему, Дима, мы раньше с тобой не встретились? Всю жизнь была бы только твоя. А сейчас досталась тебе не первый цвет. Мой ласковый, бери меня всю сполна.
Мы разделись, легли на кровать и почти до обеда трахались. В антрактах между сценами любви встанем, умоемся, я глотну вина и снова под одеяло.
Часов в двенадцать я поднялся, говорю:
— Валя, мне в совхоз надо ехать. Я числюсь сезонником, а хочу устроиться на постоянку.
И я укатил. В контору совхоза попал как раз в обеденный перерыв. Пошастал по коридору, заглянул к секретарше. Она, на удивление, оказалась на месте, сидела, ковыряла под ногтями.
— Бугор у себя? — спросил я.
— Он в городе, с утра не было. Но после обеда будет, — ответила «промокашка» — некрасивая размалеванная девица неопределенного возраста.
Вышел на улицу, подошел к Доске почета. Стою, читаю, какие колхозы выполнили план по винограду. Подошел молоденький «два с боку» (милиционер), маленький худенький лейтенант.
Глянул на доску, на меня, спросил:
— Ты из какого колхоза?
— Из «Дружного». А что?
— Да ищу тут одного человека. Из города передали, что где-то здесь скрывается. Сам я участковый тут. Его видели на трассе Симферополь — Ялта во время аварии, все приметы сходятся. Этот человек помогал потерпевшим. Даже в газете печатали, чтобы пришли свидетели, которые видели аварию. Но никто не пришел.
Я посмотрел на парня, подумал: совсем зеленый, неопытный. Моему появлению в ОВД любого населенного пункта Советского Союза, а не только Симферополя, как пришествию Христа были бы рады. Но надо быть последним идиотом, чтобы доставить ментам такой подарок. Да и этот придурок, попроси у меня паспорт да внимательно посмотри на фотографию, понял бы, что это не я. По всей видимости, он принял меня за деревенского лоха, «прикид» на мне оставлял желать лучшего. Рабочая куртка и штаны были основательно промазучены от постоянной возни с мотоциклом. А шевелюра за четыре месяца так отросла на башке, что я смело мог канать за местного стилягу.
— У вас в «Дружном», случаем, нет чужих людей? — спросил лейтенант.
— Да вроде не замечал. У нас будто все свои, — продолжал я «мести пургу».
— На вашем участке другой участковый, но я как-нибудь сам к вам наведаюсь, — сказал новоявленный Шерлок Холмс. — Ну, до встречи. Кстати, ты где там живешь?
— У бригадира спросишь Гришку-моториста, он покажет, — ответил я, и мы расстались.
«Где живешь, где живешь? Мой адрес не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз, — подумал я про себя. — Оставаться долго нельзя, „боланы“ садятся на хвост, надо „спрыскивать“. Но куда? Сейчас осень, скоро зима, надо двигать на Кавказ. Вперед и вверх, а там… ведь это наши горы, они помогут нам. Так в песне у Володи Высоцкого. Так и надо действовать».
Не пошел я к директору совхоза, а прыгнул на мотоцикл и уехал. Заехал опять в Ивановку к Вале, выпили вина и до вечера трахались с ней. Только потом поехал домой.
Ленке сказал, что директор уехал в город, но должен был быть. Я прождал до вечера, его так и не было. Ленка гнала молоко через сепаратор, я пошел убирать в коровнике. Когда легли спать, Ленка говорит:
— Надо, Дима, картошку начинать копать и возить в Ялту на базар. Половину оставим, а половину продадим. Завтра и начнем, виноград кончился, обрезку делать еще рано.
С утра Лена подоила корову, и мы пошли копать картошку. За день накопали десять мешков. Ночью Лена говорит: Может, завтра поедешь в Ялту на базар? А я одна покопаю, девочки помогут. Выйдешь на трассу, поймаешь машину. Шоферы здесь берут до Ялты по рублю с мешка.
— Хорошо, Лена, — ответил я, тиская ее в объятиях.
— Ой, Дима, какой ты горячий. Тебе молодую бабу надо, я для тебя старовата. Мне-то уж каждый день и не надо.
Я лежал, молчал и думал о своем: «Жалко бабу, уже как-то привязались друг к другу, а я должен их скоро покинуть. Как же все-таки жизнь несправедливо устроена, и законы какие-то дурацкие. Пусть я преступник, бежал из колонии. Ментам нет бы оставить меня в покое, раз я вернулся к честной жизни. Раз я бежал, менты сами виноваты, раззяву поймали. И в наказание ментам — моя полная реабилитация. Другое дело, если я опять стану на преступный путь, пойду воровать, „бомбить“ хаты, сейфы, магазины и „затяпаюсь“. Тут уж деваться некуда, пусть „старший дворник“ (прокурор) мотает старый срок с довеском за „эмиграцию“ да „отламывает“ новый и дает „проколку на кичман“ (прописку в тюрьме или колонии)».