Домзак - Юрий Буйда

- Ничего не знаю. Трясет что-то с утра, - вот и все.

Подполковник надел фуражку, махнул кому-то рукой. Люди двинулись к автобусам, вытянувшимся вереницей по улице Жиржинского.

- Садись с матерью... ну с гробом, - сказала Диана. - А я в хвосте пристроюсь - за автобусами.

Александр Зиновьевич выжал клаксон - лимузин взревел, за ним загудели и остальные автомобили.

Процессия медленно тронулась. До кладбища путь был неблизкий.

По сторонам кладбищенских ворот стояли длинные черные автомобили и микроавтобус, из которого выгружали огромные венки.

- От Татищевых, - сквозь зубы процедила Майя Михайловна. - Зря радуются: после старика Оливия им змеем-горынычем покажется. Это она только с виду - кисонька...

Байрон тупо кивнул, не отрывая взгляда от белой повязки на шее деда.

Всю дорогу он сидел с закрытыми глазами. Ему казалось, что все тело его с огромной скоростью буровят во всех направлениях мелкие белые червячки с острыми головками, вызывая нутряную щекотку, и больше всего он боялся, что в самый неподходящий момент эти червячки полезут из носа, ушей, изо рта...

Сторож в выгоревшем пиджаке с медалью на лацкане ругался со старухой, которая норовила проскочить перед процессией, таща за собою толстую серую овцу. Наконец он страшно закричал на нее, и старуха, нырнув перед капотом автобуса, вприскочку умчалась вдаль по улице - туда, где кончалось кладбище и начинались выпасы.

Байрон небрежно вытер платком лицо и на всякий случай взглянул: червячков не было.

- Только-только дожди кончились, а пыль - на тебе, - прошептал ему на ухо дядя Ваня, сидевший за спиной Байрона.

Автобус с гробом, покачиваясь на неровностях, ползком двинулся в дальний конец аллеи.

Остальные автомобили сгрудились у арки. Люди с цветами и венками выстроились за Александром Зиновьевичем и служащими фирмы Тавлинских, которые несли на бархатных подушечках дедовы ордена и медали.

Байрон отвернулся.

Автобус остановился. Открылась задняя дверь, и мужчины в черных пиджаках с натугой вытащили гроб из автобуса.

- Крышку не забудьте! - крикнула Майя Михайловна.

- Ты это уже говорила, - напомнил Байрон, помогая матери спрыгнуть на землю. - Как ты на своих шпильках по рыхлой земле пойдешь... Держи меня под руку...

За деревьями, влажно вздохнув, важно заиграл оркестр.

- Мне на такой гроб за три жизни не заработать, - с сожалением проговорил шофер, снимая фуражку и крестясь. - Эх, жизнь!

Сзади подходили и подходили люди - и те, что приехали на автобусах, и жители ближних домов. Байрон обратил внимание на моложавую тетку, которая проталкивалась через толпу со стулом в руках.

Заранее для прохода процессии прорубили что-то вроде просеки в безобразно разросшихся кустах бересклета и ольшаника.

Когда гроб опустили на землю рядом с дышавшей сыростью ямой, оркестр умолк. Люди расступались, давая дорогу мэру со свитой и священнику с причтом.

Над толпой высилась та самая моложавая женщина, которая принесла с собою стул: вот зачем он ей понадобился - чтоб все хорошенько разглядеть.

- На тебе лица нет, - прошептала Оливия.

- Я пока в сторонке постою, - шепотом же ответил ей Байрон. - Когда будет пора, ты мне дай знать... я тут рядом буду...

- Только не кури - не положено, - напутствовала мать.

Байрон вышел к старому тополю с потрескавшейся корой, присел на корточки и закурил, спрятав сигарету в кулак. Рядом с ним присел сторож с медалью на лацкане. Он тоже курил, отмахиваясь веточкой от комаров.

- Место вроде сухое, - сказал Байрон, не спуская глаз с Оливии. Откуда бы здесь комарам взяться?

- После дождя они жуть какие злые, - поддержал беседу сторож. - А моя сегодня спозаранку в лес сбегала, целое лукошко подосиновиков принесла. Чистые, гладкие - ни червоточинки.

- ...инвестор от Бога, как говорится, Андрей Григорьевич, скажу от себя лично и от лица губернатора, за эти годы буквально преобразил лицо города... - донесся до них голос мэра. - Многие сомневались, что это возможно, но Андрей Григорьевич, как ледокол, раздвигающий льдины...

- Что за чушь он несет! - пробормотал Байрон.

- Как положено, - сказал сторож. - А говори - не говори, конец, видишь, один...

- Это правда, что с годами могилы перемешиваются? - спросил Байрон. Ну земля движется, а с нею и кости...

- Я б услыхал, - сказал сторож. - У меня ухо острое.

Оливия обернулась, махнула рукой.

Отшвырнув окурок, Байрон быстро подошел к матери и взял ее под руку.

- У меня словно уши ватой заложило, - сказал он.

- Это от волнения.

Священник взмахнул рукавами, хор запел, ему подтягивали старики, с удовольствием выпевавшие непонятные им церковнославянские слова.

Байрон с любопытством разглядывал братьев Татищевых, стоявших по другую сторону ямы. Оба рослые, широкоплечие, носы уточкой, а скулы широкие и высокие - как у татар. В могучих руках они держали темные розы.

- А где их телохранители? - спросил Байрон.

- Это тебе не Москва, - прошептала мать, - здесь шайками не ходят.

Снова надрывно всхлипнул оркестр.

Гроб, уже накрытый крышкой, опустили в яму.

Мать легко толкнула сына в бок. Они обогнули яму, бросили на гроб цветы и вернулись на прежнее место. Мать тяжело дышала. Братья Татищевы, как по команде, шагнули вперед, первый нагнулся, раздался громкий хлопок, и огромный мужчина рухнул на крышку гроба. Второй хлопок - и его брат с черным пятном на лбу повалился на груду песка.

Оркестр сбился.

Байрон крепко схватил за руки мать и Оливию.

- Ни с места, - прошипел он. - Больше ничего не будет!

- Позорище-то какое! - заплакала Майя Михайловна.

Байрон оглянулся. Никого. Посмотрел поверх крестов и увидел стоявшего на каменной тумбе Звонарева с поднятыми руками. К нему пробирались милиционеры. Он терпеливо ждал.

- Достаньте же его из ямы! - зарычал Байрон.

Убитого ухватили за ноги и кое-как, тихо матерясь, принялись тянуть наверх. Уронили. Кто-то спрыгнул на крышку гроба и, обхватив мертвого Тату вокруг живота, рывком поднял его над срезом ямы. Труп подхватили. Второго Тату уже унесли в толпу.

Люди кричали, женщины плакали, а молодка, взгромоздившаяся на стул, истерически хохотала, закрыв лицо руками.

Звонарев отдал пистолет первому же милиционеру. Его сбили с тумбы, стали вязать.

- Ты знал? Знал! - расслышал Байрон голос Кирцера. - Ну, сынок, и подложил же ты мне свинью! Позорище какое! На кладбище!

- Засыпайте! - скомандовал Байрон, берясь за лопату. - Да очнитесь вы, черт бы вас побрал!

Священник с причтом быстро ушел, за ним, пригибаясь за кустами, побежали и другие.

- Чего-то такого я и ожидала, - тихо проговорила мать. - Бог все видит.

- Оливия! Уезжайте домой!

- Нам еще в ресторан на поминки, - спокойно напомнила Оливия. - Не беспокойся, милый, я ей укольчик сейчас сделаю - и все пройдет. Нельзя же все бросать на полдороге. Мы не имеем такого права.

- А придут на поминки-то? - весело оскалился Байрон, продолжая кидать землю лопатой.

- Прибегут.

- И котлеты жрать будут?

- И котлеты. - Оливия погрозила ему пальцем. - Только умоляю тебя: не ввязывайся ни во что. Обещаешь?

- Нет.

На площади перед кладбищем осталась одна машина. За рулем сидела Диана. Она курила коричневую сигарету, слушая музыку, доносившуюся из радиоприемника.

- Ты весь в песке и глине, - сказала она. - Словно сам из могилы вылез. Сядешь за руль, или я поведу?

- Ты. - Он отряхнул брюки, пиджак. - Ну и концерт! Я же говорил: фигляр. Шут гороховый - тем и опасен.

- Кому говорил?

Он сел рядом, выключил музыку.

- У нас еще много чего впереди! - весело сказал он. - Гони в милицию, ненаглядная моя!

Она хмыкнула.

- Иногда я начинаю понимать, за что тебя бабы любят.

Толкнув кулачищем обитую новеньким дерматином дверь, Байрон вошел в кабинет начальника милиции, сел на стул у дальней стены и, уже не в силах сдерживаться, расхохотался. Вспомнилась истерически хохочущая молодка на стуле, возвышавшаяся над толпой.

Кирцер и прокурор, сидевшие за приставным столом, переглянулись. Подполковник был уже без мундира, в блекло-голубой рубашке с погонами, темной от пота на животе.

- Почему-то мы вас ждали, господин Тавлинский, - меланхолично проговорил прокурор.

- Погоди, Пряженцев. - Кирцер подошел к Байрону, вытиравшему платком слезы, и участливо поинтересовался: - Как там Майя Михайловна?

- Нормально. Мне нужно свидание с задержанным Звонаревым.

- Вы родственник? - ехидно вопросил прокурор.

- Брат.

- Во Христе, конечно, - продолжал ехидничать Пряженцев. - Может, сперва нам расскажете про все, что знаете?

Поджав губы и неодобрительно покачивая головой, Кирцер откупорил бутылку минералки, налил Байрону и - прокурор с отвращением мотнул головой себе.