Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

резво бегущей по краю стоящего перед ним стакана. Заметив, что муха пытается залезть в стакан, Ёлкин наклонился и, выпятив губы, слабо дунул на нее. Недовольно жужжа, муха штопором ушла вверх и вместе с другими закружилась под потолком в беспорядочном суетливом хороводе. Терентий поймал стакан плохо слушающимися пальцами, с удивлением обнаружил, что он пуст, для верности попробовал слить оставшиеся капли в рот, но, убедившись в тщетности этого занятия, в сердцах грохнул донышком о засаленный стол:

— Фенька! Креста на тебе нет! Неси еще штоф!

Молодая, с рыхлой пористой кожей на щекастом лице, дочь кабатчика, заменявшая отца, занятого в процессе, лениво повернулась, уперла пухлые руки в то место, которое обычно называют талией, и недовольно буркнула:

— Подождешь.

Ёлкин горько тряхнул бороденкой:

— Не могу ждать… Душа просит.

— Щас, — буркнула Фенька и, глянув на открывшуюся дверь, разулыбалась, показав неровные желтоватые зубы. — Андрюшенька!

Андрей Кунгуров коротко кивнул ей, отыскал глазами Ёлкина, решительно направился к нему. Перешагнув через лавку, опустился рядом. Терентий бестолково уставился на Кунгурова, расслабленно покачиваясь всем своим длинным телом. Потом узнал:

Фенька торопливо подбежала к столу, смахнула с него влажной тряпкой, выставила перед Ёлкиным штоф водки и, улыбнувшись Андрею, подала ему рюмку с гранями, отливающими зеленью.

— Андрюшенька, у меня для тебя настоечка рябиновая припасена.

— Полштофа очищенной, — не поднимая головы, бросил Андрей.

Обиженно поведя плечом, Фенька пошла исполнять просьбу. Терентий недоуменно уперся взглядом в ее колышущиеся при ходьбе ягодицы.

— Во девка! Здорова… И чё ты, Андрюха, кобенишься? Женись! К вашему капиталу да ихний приложить… Дык вы Зыкова враз переплюнете…

Андрей хмуро прервал его:

— Ты, Терентий, не врешь, что Анисим отца пришиб?

Ёлкин враз отрезвел, но виду не показал, а, качнувшись в сторону, пробормотал нечленораздельно:

— Чё энто ты, Андрюха, придумал? Чё бы энто я врал?

Кунгуров внимательно посмотрел на него:

— Не знаю. Но, вижу, врешь. Не верю тебе.

— Давай, Андрюха, родителя твово помянем…

Ёлкин неуверенно потянулся к штофу, но Андрей перехватил его руку и вместе со штофом прижал к столу.

— Ты мне зубы не заговаривай! — яростно прошептал он. — Видел я, как ты перед судом крутился, все на Зыкова поглядывал.

— Ты чё, Андрюха? — невольно отпрянул Ёлкин, выдергивая руку — Ты чё?

— А ничё! — схватив Ёлкина за грудки и притянув к себе, Андрей приказал: — Говори, чё знаешь!

Увидев приближающуюся Феньку, он резко отпустил Терентия, и тот с трудом удержался на лавке. Фенька небрежно стукнула штофом и, круто повернувшись, кинулась встречать вошедшего в кабак урядника Саломатова. Воспользовавшись этим, Ёлкин попытался встать, но Андрей поймал его за рукав и усадил на место.

— Говори, чё знаешь! — прошипел он. — Не то своими руками придавлю! Чую, что не Анисим отца убил. Так? Ну!

С надеждой косясь на спину урядника, но, не смея крикнуть, Терентий побледнел. Кунгуров, жарко дыша, придвинулся к нему вплотную. Его лицо было так страшно, что Терентий сжался, словно ожидая удара, судорожно затряс бороденкой и торопливо зачастил:

— Так, так! Не ён, не Анисим! Ты уж прости, Андрюшенька, принудили меня, живота лишить хотели, вот и взял грех на душу. Зыков энто, Лёшка, супостат! Это ён прибил Василия Христофорыча. Не мог я иначе. Сам знаешь, дети малые, жена вот-вот разродится. Боюсь я их. Ты уж им-то не говори, порешат ведь, пропаду.

Ёлкин выглядел жалко, говорил гнусаво, в глазах стояли слезы. Андрей понял, что сейчас он не врет. Оттолкнув дрожавшего Терентия, Кунгуров отчетливо процедил:

— Дерьмо!

— Знаю, Андрюшенька, знаю, — негромко всхлипывая, закивал Терентий.

Не притрагиваясь к штофу, Кунгуров встал и твердо направился к двери. Он даже не заметил, как быстро последовал за ним урядник. Впрочем, выйдя из кабака, Саломатов за ним не пошел, а, подумав, направился к дому станового пристава, которому, как он решил, будет небезынтересно узнать содержание разговора Кунгурова с Ёлкиным.

Збитнев принял урядника в кабинете и терпеливо выслушал. А выслушав, долго молчал.

Он отлично понимал, что случится, если начальству станет известно, что, расследуя самое простое дело, он, Платон Архипович Збитнев, так глупо и нелепо оконфузился: упустил настоящего убийцу, задержал ни в чем не повинного мужика да еще и выпорол его сына! Выглядеть дураком Збитневу вовсе не хотелось, как не хотелось и огласки. Тем более сейчас, когда ему светила награда за поимку опасного политического преступника. Вынесло же, черт побери, этого правдоискателя Кунгурова! Нашел на кого нажимать… Да и с Зыковым ссориться Платону Архиповичу не хотелось. Зыкова лучше держать на крючке, благо крючок этот хороший, сорваться с него будет трудно.

Последнее соображение заставило станового пристава ухмыльнуться. Чутко улавливающий настроение начальства Саломатов понимающе улыбнулся. Збитнев похлопал его по плечу:

— Говоришь, Андрей Кунгуров в кабаке водку пил… Пьяный небось напился да скандал учинил…

Урядник, хоть ничего такого и не говорил, на всякий случай кивнул.

— Давай-ка, братец Фёдор Донатович, в «холодную» этого Андрея Кунгурова для вытрезвления, — приказал Збитнев, опуская руку в карман.

— Понял, ваше благородие! — усердно рявкнул урядник.

— Тише ты, Фёдор Донатович, — невольно оглянувшись на дверь, за которой продолжали обедать судьи и товарищ прокурора, укоризненно протянул Збитнев. Вынув руку из кармана, вложил в ладонь урядника серебряный рубль. — Вот тебе, за усердие в службе… И чтобы ни слова никому. Понял? Ни-ко-му!

Изба сельского схода снова заполнилась.

В ожидании присяжных сотниковцы негромко гудели, как пчелы в улье. Пропустив в дверь судей, Збитнев внимательно оглядел притихших крестьян. Андрея Кунгурова среди них не было. Удовлетворенно вздохнув, пристав хотел пройти на свое место, но в последний момент передумал, шагнул к устроившемуся на скамье сельскому старосте Мануйлову.

— Что, Пров Савелыч, — поинтересовался пристав. — Рядышком примоститься позволишь?

Мануйлов взглянул настороженно, но ответил смиренно:

Збитнев усмехнулся, опустился на скамью и, придвинувшись к Мануйлову, чуть ли не уткнулся губами ему в самое ухо.

— Ну? Вспомнил, откуда шел в то утро, когда на труп старика Кунгурова натолкнулся? — прошептал он вздрогнувшему старосте. — От меня правду не скроешь, — довольно подкрутив ус, ухмыльнулся становой пристав.

Мануйлов свел кустистые брови, но промолчал. А Збитнев снова зашептал:

— Негоже тебе в твоем возрасте, Пров Савелыч, да при положении твоем по развратным девкам хаживать. Ой, негоже… От Глашки шел? От нее?

Мануйлов покосился на станового, кивнул покаянно:

— Виноват… Ваша правда.

Збитнев сразу подобрел:

— Хорошо, что понимаешь свою вину…

— Вы уж, ваше благородие, не погубите, — дыхнув на пристава чесноком, тоже зашептал Мануйлов. — Мы ведь, энто, завсегда благодарны могем быть… Не сумлевайтесь…

Платон Архипович покровительственно похлопал его по колену:

— Сочтемся….

Крестьяне зашевелились и разом встали. Присяжные заседатели, стараясь