Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

говорил размеренно, ровно, но при словах о доказательствах в пользу обвиняемого по его губам скользнула тень ядовитой усмешки, и многие это заметили.

— Напоминаю вам, господа, что при вынесении вердикта, — продолжил председатель, — вам следует всячески остерегаться как увлечения обвинением, так и небрежения им. Закон требует, чтобы вы ответили на следующие вопросы. Первый: имело ли место убийство крестьянина Кунгурова? Второй: виновен ли в преступлении крестьянин Белов? Третий: если Белов виновен, заслуживает ли он снисхождения?

Председатель неторопливо передал лист с вопросами секретарю, а уж тот подал его старшине присяжных. Заседатели поднялись и нестройной толпой направились в неказистую комнатушку, употребляемую обычно под канцелярию сельского старосты, а сейчас отведенную под совещательную. Последним вошел, плотно закрыв за собой дверь, старичок-аптекарь.

Крестьяне, после долгого сидения вывалив из избы, шумно курили. В прогретом солнцем воздухе клубились сизые облачка дыма.

Пётр Белов, проводив тоскливым взглядом судей и товарища прокурора, отправившихся обедать к становому приставу, неловко протиснулся к остановившемуся на крыльце Озиридову.

— Спасибо вам…

Присяжный поверенный внимательно глянул на парня:

— Будем надеяться, молодой человек… будем надеяться!..

— Может, отобедаете у нас? — переборов неловкость, предложил Пётр.

— Благодарствую, — покачал головой Озиридов. — Обедом я обеспечен, но вот если молочка, самую малость…

— Конечно! — обрадовался Пётр. — Сейчас принесу.

Озиридов, подставив лицо солнцу, зажмурился. Боковым зрением он видел, как сквозь толпу крестьян к избе сельского схода проталкивался его бывший университетский приятель Коленька Симантовский. Чихнув, Озиридов полез в карман, достал портсигар, неторопливо открыл его, выбрал папиросу и постучал ее мундштуком по крышке портсигара, украшенной затейливой монограммой. Затем так же неторопливо он принялся раскуривать папиросу, совершенно не замечая раскинутых для объятий рук приближающегося к крыльцу учителя.

Озиридов отвернулся, пыхнул ароматным дымом и услышал:

— Ромуальд!

Сделав еще одну затяжку, он оглянулся, скользнул взглядом по толпе, но глаза его не видели Симантовского. Вот он стоит перед ним, руки его безвольно и растерянно опущены, лицо иссечено преждевременными морщинами, но Озиридов его не видит. Посмотрев на сизый столбик пепла, выросший на папиросе, Ромуальд Иннокентьевич аккуратно его стряхнул.

— Ромуальд… — уже ни на что не надеясь, чисто механически повторил Симантовский.

Вскинув брови, Озиридов взглянул, наконец, на посеревшие скулы учителя.

— Простите, — холодно отчеканил он. — Не имею чести знать

— Пойми, Ромуальд, — срывающимся голосом проговорил Симантовский. — Я не хотел… так получилось…

Озиридов поджал губы, процедил:

— Потрудитесь избавить меня от вашего общества. Не имею чести вас знать.

Лицо Симантовского покрылось свинцовым налетом. Крестьяне, стоявшие поблизости, смолкли, начали оглядываться. Неловко повернувшись, Симантовский побрел прочь.

Ромуальд Иннокентьевич отвернулся и вновь замер, подставив лицо солнечным лучам.

7

Нервно впившись худыми пальцами в край стола, присяжный заседатель, а по роду службы помощник управляющего кабинетским имением, поджал и без того тонкие губы.

— Нет уж, позвольте, господин инженер! — распаляясь все больше и больше, выкрикнул он. — Никаких противоречий я не усматриваю! Подумаешь, что раньше говорил, что не убивал! Знаю я нашего крестьянина, и, надеюсь, лучше вас. Как бараны! Упрутся, и все тут! А под давлением доказательств-то сознался, не выдержал.

Путеец, впервые, кстати, попавший в число присяжных, возразил:

— Но ведь он даже не знает, где лежал труп!

Остролицый старшина присяжных заседателей постучал карандашом по столу:

— Спокойнее, господа, вас же могут услышать.

— Извините, — коротко кивнул помощник управляющего. — Тем не менее, я убежден, все это всего лишь форма самозащиты, так сказать, попытка уйти от ответственности.

— Вопрос спорный, — раздумчиво произнес старшина. — Честно говоря, не вижу я в этом Белове убийцу, который решился бы не сознаться. Я уж повидал всяких… Такие, как Белов, — обязательно сознаются.

Почтовый чиновник обрадованно взмахнул длинными руками:

— Всё верно! Он так и сделал!

— Так, да не так, — прищелкнул пальцами старшина. — Если бы он сразу признался. Я бы поверил…

Маркел Ипатьевич Зыков сидел прямо, он словно набрал в рот воды, никто от него пока и слова не слышал.

— Ждите, признаются! — усмехнулся помощник управляющего, и его желтое лицо приняло выражение, свидетельствующее о том, что продолжать столь бесцельный спор он не намерен.

— Много еще в народе притворства, — сокрушенно покачал головой фельдшер. — Огурцов свежих с молоком натрескаются, начинают в лопухи сигать, а крику-то! Холера, дескать… Однако снисхождение даже к такому мужику иметь надо. Человек ведь как-никак, все мы от одной обезьяны произошли, вроде как и родственники.

— Ну, что-то вас, батенька, не туда понесло, — остановил его старшина.

Фельдшер честно выпучил глаза:

— Я же серьезно. Надобно снисхождение проявить. Правильно защитник говорил. У каждого у нас дети…

Аптекарь подслеповато подался вперед:

— Это с каких пор вы, уважаемый, детьми обзавелись? Мне помнится, с утра в холостяках ходили. Хи-хи!

— Хи-хи! — сердито передразнил фельдшер. — Вот вашу бы Настеньку изнасиловали, посмотрел бы я на вас!

Аптекарь от возмущения поперхнулся.

— Господа! Право! Не в такой же форме пикироваться, — развел руками старшина. — Давайте по существу. Перед нами поставлены вопросы. Мы должны на них ответить.

— А ежали по существу, — подал голос краснолицый колыванский прасол. — Я эфтаких краль знавал. Посверкают глазищами, кое-чем повертят, аж дух заходится. Вскружила голову старику, вот и вышла оказия. Энто как еще повернуть! Мужик-то Кунгуров был богатый, вот она, наверное, и задумала ободрать его как липку, а заодно и приданое себе сколотить. Знаем мы эфтаких, — покрутил прасол возле уха растопыренной пятерней.

Пузатый председатель кредитного товарищества повернулся к Зыкову:

— Ты-то как полагаешь, Маркел Ипатич? Тебе-т видней, всё ж из одного села. Белов-т из каковских будет: старожилец, али переселенец?

— Переселенец, — не шевельнувшись, отозвался Зыков.

— Н-да-а, — широко открыл рот председатель товарищества. — Ндравы с энтими переселенцами попортились. Зачем им только дозволили переселяться? Голытьба всяка да смутьяны прут из Расеи, всю нашу Сибирь запоганили. Тьфу!

— Так вы же тоже из Европейской России, — насмешливо улыбнулся инженер-путеец.

Председатель кредитного товарищества надулся:

— Вы энто, господин анжинер, путаницу не наводите. Мы ужо в пятом колене сибиряки. Наши прадеды энту землю для царя от татарина воевали!

Старшина присяжных яростно застучал кулачком по столу:

— Господа! Настойчиво призываю вас к порядку! Мы и так уже битых два час сидим. Предлагаю голосовать. Надеюсь, все помнят, что решение принимается большинством голосов. С первым вопросом всё ясно, труп налицо. Прошу поднять руки тех, кто считает Белова виновным.

Сотниковский кабатчик Лобанов, не раздумывая, поднял руку. Помощник управляющего кабинетским имением глянул на его толстые неровно остриженные ногти, обведенные черной каемкой, поморщился, но последовал примеру кабатчика.

Природа еще раздумывала, просыпаться ей после зимней спячки или нет, а во влажном, насквозь прокуренном воздухе кабака вовсю сновали тяжелые мухи. Терентий Елкин мутными глазами следил за одной из них,