Пурпурное сердце - Кэтрин Хайд

Разумеется, это было лишь частичное решение вопроса. Его отец не перестал быть садистом-алкоголиком, а мать — тряпкой. И если уж говорить начистоту, это вообще не решало проблемы. Старуха была не единственной, кто высказывался в таком духе о родителях Эндрю. По правде говоря, если бы кто-то оказался очевидцем той сцены на набережной, то наверняка подумал бы: «Да, старуха, конечно, дура, но насчет Уиттейкеров она точно подметила».

Но зато это позволило Эндрю поверить в то, что он решил проблему. И мы чувствовали себя так, будто восстановили справедливость.

У нас был жесткий уговор: никогда-никогда ни словом, ни жестом не выдавать, что это сделали мы. Потому что слово не воробей… И тогда не только реабилитируют старуху, но разоблачат Эндрю как злоумышленника. Поэтому мы дали друг другу клятву унести эту тайну с собой в могилу.

Я так и сделал.

И только сорок лет спустя, оказавшись на собственной могиле, я решился рассказать об этом.

А что касается кошки, так прав я. Кошку звали Энджел.

Глава тридцать девятая

Майкл

Он стоит, сцепив руки за спиной, пристально глядя на свою мать. Мать Уолтера. Нет, на свою мать. Он уже не знает, есть ли какая-то разница, да и неважно это, в конце концов.

Он в Оушн-сити, в помещении для гражданской панихиды. Нет никакой формальной службы, просто каждый прощается с умершей. В зале стоит открытый гроб, и люди приходят и уходят, отдавая последнюю дань уважения. Высокие окна из витражного стекла придают моменту оттенок скорбной величавости. Ковер на полу темно-коричневый, толстый и мягкий. Такие похороны, думает он, наверняка обошлись семье в круглую сумму. Например, гроб. Тысячи долларов за ручную работу уйдут в землю. Он бы предпочел, чтобы люди, которые любили Милли, потратили на нее столько денег, когда она была жива.

Но сама она удивительно красива. Несмотря на старую, почти пергаментную кожу, искривленные артритом пальцы, лицо Милли красиво.

Вот так надо умирать, думает он. Ее тело износилось. Отработало свой срок службы. И пришло время уйти в мир иной.

Он даже завидует ей.

Он чувствует, как что-то зреет в нем, но это не грусть. Чувство, более похожее на торжество. Он не может объяснить его, но приветствует.

И тут он вспоминает похороны собственной матери, матери Майкла. Он помнит, как стоял у ее гроба. Ему шестнадцать лет. Тогда он испытывал совсем другие чувства — более тягостные, никакого торжества. Где все эти годы скрывалась его способность чувствовать?

Он гонит прочь смущающую его мысль и все внимание вновь сосредоточивает на Милли.

Он позволяет себе слегка коснуться теменем ее руки.

«Я подстригся». — Он улыбается ей, зная, что ее уже нет здесь, но ему все равно хочется отдать последний долг ушедшей Милли. — «Я люблю тебя, мама».

Он наклоняется и целует ее в холодный лоб.

Выпрямляясь, он видит человека, стоящего совсем рядом. Достаточно близко, чтобы тот мог расслышать, как он назвал ее мамой. Мужчина выглядит встревоженным. Майкл думает, что он, должно быть, из числа близких родственников. И тут сто озаряет.

— Робби? — спрашивает Майкл.

Мужчина выглядит еще более обескураженным. Это темноволосый коренастый крепыш. Лицо широкое, скуластое и в общем изменившееся. Но глаза… Эти горящие глаза выдают его.

Теперь Майкл знает, почему приехал.

— Роб Кроули, — отвечает он. — Меня давно уже никто не называл Робби. Я вас знаю, да?

Робби не упомянул про сказанное «Мама», но Нет сомнения, что он слышал, и напряжение в его голосе это подтверждает.

— Ты чувствуешь, что знаешь меня?

— Как вас зовут?

— Майкл Стиб.

— Что-то не припомню.

— Но что-то во мне знакомо. Верно?

— Да, я только никак не пойму, что именно. Где я вас видел?

«Все, Уолтер, — мысленно произносит Майкл. — H нашел его, и что мне теперь с ним делать? Я сам пойму? Хорошо. Спасибо. Ты, как всегда, помог».

— Думаю, тебе лучше спросить у Мэри Энн или Эндрю.

— Они еще не пришли.

— Я знаю.

— Нет, в самом деле, — не унимается Робби. — Меня разбирает любопытство. Я хочу знать, откуда я вас знаю. Почему вы сами мне не скажете?

— Ба! Не тетушка ли это Пэтти и дядя Дэн?

Да, это они, и он их знает. Видел несколько минут тому назад. Он намеренно сменил тему разговора, но, разумеется, увяз от этого еще глубже. Это был непродуманный шаг.

Робби прищуривается.

— Вы из нашей семьи? Нет, конечно нет. Я бы вас знал. Не понимаю. Почему вы не скажете, кто вы?

— Робби… Роб. Я просто думаю, что такого рода вопросы не задают малознакомому человеку.

Майкл поднимает глаза и видит входящих в зал Мэри Энн и Эндрю. Под руку. Обида закипает внутри и ложится на сердце тяжким грузом. Он перехватывает взгляд Мэри Энн, но она тут же отворачивается, словно устыдившись.

— Вон она, — говорит Майкл. — Иди у нее спроси.

Робби еще какое-то время присматривается к нему, стоя совсем рядом. Потом отходит, чтобы поприветствовать Эндрю и Мэри Энн.

Рано или поздно Майклу придется подойти к ним. От этой мысли у него все переворачивается внутри, но он решает преодолеть себя.

Он направляется в их сторону.

Эндрю критически оглядывает его с ног до головы. Майкл знает, что одет недостаточно хорошо. У него нет костюма. Деннис одолжил ему темную спортивную куртку, но она слишком веника ему. И он надел ее вместе с джинсами, потому что выбора не было. Это все, что у него имеется из одежды.

— Эндрю, — произносит он. — Мэри Энн.

— Стиб, — отвечает Эндрю. В его устах это звучит явно не как комплимент.

Эндрю так крепко ухватил Мэри Энн за предплечье, что ей с большим трудом удалось высвободиться. Видимо, ей стало больно, но когда она убирает руку, это для него равносильно предательству. Похоже, это приводит его в бешенство.

С минуту двое мужчин стоят, словно начеку, при этом никто не хочет первым отвести взгляд.

Мэри Энн нарушает тревожное молчание.

— Эй вы, двое. Сейчас не время и не место для этого.

Майкл отводит взгляд. Он видит Робби, который стоит невдалеке, все так же уставившись на него. Все еще пытается угадать, кто он.

— Что ты рассказала ему, Мэри Энн?

Он видит секундный испуг в ее глазах. Возможно, она подумала, что речь идет об Эндрю. Что ты рассказала Эндрю? Насчет нас?

— Кому?

— Робби. Он спрашивал обо мне?

— Извините, — произносит Эндрю.

Майкл думает, что он перебивает их, но дело в другом. Он извиняется, пересекает зал и садится на скамью у стены. Складывает руки на груди и ждет. При этом не сводит с них глаз.

— Да, — отвечает Мэри Энн. — Он спросил меня, кто ты.

— И что ты сказала?

— Я сказала, что ты — перевоплощение его старшего брата.

— Правда? И что он сказал?

— Шучу, Майкл. Я не говорила ему этого. Как я могла сказать такое? Я попросила его встретиться со мной в кафе на углу возле нашего мотеля. В три часа. Я сказала, что это долгая история.

— Он даже не представляет, какая долгая. Мне прийти?

— Не знаю, Майкл. Никогда раньше я так не поступала. Ты хочешь присутствовать при нашем разговоре?

Майкл мельком посмотрел на Эндрю, который ответил тяжелым взглядом, полным гнева. Это чувство появилось у него с момента их последней дней встречи. Не удивительно. То, что он узнал об Уолтере и Мэри Энн, было для него тяжелым ударом, и теперь ему нужно время, чтобы прийти в себя.

— Он знает про нас, Мэри Энн?

— Кто, Эндрю?

— Эндрю.

— Что знает?

— Самое главное.

— Я не говорила ему. Но это вовсе не значит, что он не знает.

Покидая ритуальный зал, окунаясь в прохладный свежий полдень, он слышит за спиной голос Эндрю:

— Стиб.

Он оборачивается и видит, что Эндрю в нескольких шагах от него.

— Что бы ни было между тобой и моей женой в прошлом, это прошлое. Мне неважно, было это в сорок втором или на минувшей неделе. Все равно это прошлое. А она все еще моя жена. Мы покончили с этим делом. Возвращайся в Калифорнию и оставь нас в покое.

Эндрю разворачивается и вновь исчезает в ритуальном зале, оставляя Майкла одного на пустынной улице.

«Да, ты права, Мэри Энн, — думает он. — Это не по мне».

Глава сороковая

Мэри Энн

Мэри Энн сидит за столиком кафе, пьет чай и смотрит в окно. Она скучает по этим местам. Ей кажется, что она не была счастлива с того самого дня, когда они отсюда уехали. Если бы не Эндрю, она бы с радостью вернулась в Оушн-сити.

Подняв глаза, она видит приближающегося Роба.

Она встает навстречу ему, чтобы обнять, но он просит ее не беспокоиться. Он сам наклоняется к ней и целует в щеку, потом присаживается за столик.

Они улыбаются друг другу. Немного нервно, как ей кажется.

— Как ты, Роб?

— Нормально, — говорит он. — Этого следовало ожидать. В последние несколько месяцев она была такой беспомощной. И когда она наконец отмучилась, я понял, что уже давно смирился с ее смертью. Тяжело, конечно, но я пережил.