В поисках себя. История человека, обошедшего Землю пешком - Жан Беливо

— Ешь. Ешь. Как закроемся, пойдешь к нам домой ночевать.

Он представляет меня своей пожилой матери, очень веселой и живой, а потом и всем своим предкам, чьи портреты в нарядных рамках развешаны на стене вокруг старинных ходиков. На кухне в печи горит огонь, но в комнатах довольно холодно, и я, весь дрожа, засыпаю под несколькими одеялами. Наутро Зоран отвозит меня на свою ферму, где есть курятник, небольшой свинарник, сарай для угля и небольшие навесы, под которыми разложен урожай кукурузы. Когда мы возвращаемся в сторону его ресторана, я замечаю вдали старинную часовню, которую явно поддерживают в хорошем состоянии: она стоит прямо на холме, а рядом видны следы траншей и палисадов[85]. Зоран объясняет, что здесь в 1806 году разворачивался один из важнейших театров военных действий. Это происходило во время первого после трехсотлетней османской оккупации сербского восстания против турок. Две тысячи отважных повстанцев сумели одержать победу над армией, насчитывавшей шестьдесят тысяч турецких солдат. С тех пор в крипте часовни, где упокоились все павшие в этом сражении сербы, стоит массивный подсвечник, созданный из вражеских сабель и ружейных пуль. История гласит, что прадедушка Зорана, человек атлетического сложения, как только траншеи были вырыты, обежал их все и каждую попытался перепрыгнуть. Траншеи увеличивали до тех пор, пока даже он не сумел перескочить через них: тогда стало ясно, что ни один турок не сумеет сделать этого! Почти два века спустя Зоран хранит семейную легенду и пересказывает ее так эмоционально и задушевно, будто сам принимал участие в той битве. Его народ — это последние потомки крестоносцев, уверяет он, и даже небольшими силами они способны сдерживать захватнический пыл Ближнего Востока. Поскольку народы на Балканах непрестанно находятся в состоянии войны, они давно свыклись с тем, что имеют дурную репутацию среди остальных западных стран. Это стало почти нормой.

— Но они забывают, что мы — форпост! Если падем мы, завоюют всех… Выслушав эти страшные слова, я провожаю Зорана до местной сельской лавки, где

здешние мужчины обычно собираются, чтобы расслабиться, посмеяться и обсудить все, что творится на их родной земле и в соседних странах. На прощание я желаю им только одного: мира. И продолжаю свой путь по замершим зимним бесснежным пейзажам — чередование увядшей травы и коричневых квадратов пашен сейчас больше напоминает шахматную доску, случайно упавшую в эти холмистые долины.

Чуть выше по дороге я наталкиваюсь на свалку брошенной военной техники, расположенную прямо у обочины. Но страшное зрелище позади, и новая жизнь снова набирает обороты. И вот уже какие-то пожилые дамы посылают мне благосклонные улыбки и приветственно машут руками. Возле домов сушится сладкая паприка, а вдоль обочины расставлены корыта для поросят. Я простыл, меня лихорадит, но сбавлять темп нельзя. У коляски слегка треснула ось, и я надеюсь, что в Нише все-таки найду нужные запчасти. Возле города меня нагоняет грузовик, и приятный мужчина с окладистой седой бородой окликает меня по-французски:

— Залезай в кузов!

Ось окончательно сместилась, и коляска вот-вот попрощается с одним из колес… Я принимаю приглашение и сажусь в грузовик Мило. Он уверяет, что поможет мне: у него полно друзей. По пути он, не теряя времени даром, рассказывает мне, что когда-то был подающим надежды футболистом и выступал за французский клуб. У его семьи есть своя кофейня-кондитерская, очень удачно расположенная в самом центре Ниша, где он не так давно организовал еще и небольшое кондитерское производство. Мне передается кипучая энергия Мило, и, воспрянув духом, я от души желаю его делу процветания.

— Вот увидишь, — улыбается он, — у меня есть друг, он так починит — никогда не сломается!

Мило берет на себя ремонтные заботы, а в это время его дочь показывает мне город. Погода стоит восхитительная, я предвкушаю скорую встречу с солнцем и теплом. Через шесть дней я попаду в Македонию, а еще через двенадцать — в Грецию. Город Ниш я покидаю с огромным списком друзей Мило, которые обязательно примут меня с распростертыми объятиями. По крайней мере, он так обещал. Ведь у него много друзей, не устает с гордостью повторять Мило. Я прохожу мимо сверкающего в лучах солнца нового моста, выстроенного взамен прежнего, на чью долю выпали обстрелы и бомбардировки сил НАТО, и говорю сам себе, что этому парню — Мило — очень повезло. Жизнь повернулась к нему лицом. Ему удалось выкрутиться. И у него есть друзья.

В двух шагах от меня — на расстоянии брошенного камня — граница Косово. Возле нее я вижу здания, принадлежащие ONG[86] — неправительственным организациям, которые много лет подряд пытаются призвать различные местные политические партии к миру и согласию. И даже если их миссия не увенчается успехом, они вправе рассчитывать на то, что своей деятельностью помогают стабилизировать ситуацию в этом неспокойном регионе. Проще говоря, стервятники не решатся вцепиться в глотку своим соседям под самым носом у международных наблюдателей… Стелла, местная жительница, сотрудничающая с ONG, все равно недолюбливает этих «псевдогуманистов» за то, что их зарплаты сильно отличаются от доходов местного населения. «Как бедняки могут довериться тем, кто пришел сколачивать состояние там, где царит нищета?»

В половине одиннадцатого утра, едва я пересекаю очередную границу, раздается звонок. Это Мило. Он интересуется, где я и как мои дела.

— Все в порядке, не волнуйся, — заверяю я. Он напоминает:

— Если вдруг какие-то проблемы, звони, не стесняйся! У меня много друзей…

Меж трех миров: от Стамбула до Тбилиси

7 марта 2007 — 29 июля 2007

Турция, Грузия, Азербайджан

Горы, горы… Куда ни глянь, везде сплошные горы… Я все глубже забираюсь в Азию, следуя вдоль побережья Черного моря по горному массиву Догу-Карадениз, пересекающему Турцию с запада на восток, и цепи все более и более высоких горных хребтов. Слева от меня причудливыми каскадами низвергаются со склонов водопады, забрызгивая грязью новенькие симпатичные домики, искусно отделанные восточной мозаикой. С противоположной стороны, у моря, старинные деревянные кабестаны[87] стоят на каменистом пляже в ожидании рыбацких баркасов. Весна уже принялась разукрашивать цветами все вокруг. От великолепия здешних пейзажей, будто сошедших с сувенирной открытки, наверняка могло бы захватить дух. Но дорога уже поработала над этим — дух у меня и без того перехватывает… Облокотившись на ручку коляски, я чувствую, как удушающий кашель снова клокочет в груди, и, отплевываясь прямо на дорогу, все-таки порчу здешнюю красоту отходами своей жизнедеятельности. Сказались многие недели горного путешествия, когда мне приходилось катить свою коляску по бесконечным склонам вверх, а потом изо всех сил сдерживать ее беспечный бег на крутых спусках. Спуск, подъем. Вверх, вниз. Я так больше не могу. И на фоне усталости моя тоска стала совсем невыносимой.

В начале апреля я прохожу в районе пролива Босфор, который отделяет Европу от Азии. Удивительно, но этот переход будто бы делит меня надвое. Позади остались моя дорогая Люси и любимая мама, которые приезжали в Стамбул на целых три недели, чтобы повидаться со мной. Но, помимо всего прочего, я снова шагнул на абсолютно иной, отличный от других гигантский материк, чувствуя, что ему не будет конца. Впереди еще пять лет пути, пять лет усилий и преодолений самого себя, вдали от родных людей, вдали от моих берегов, и ради чего все это? Ради данного себе обещания? Идиотского, надо сказать, обещания! С этими словами я спотыкаюсь о валяющийся на дороге булыжник. И опять скриплю, как немазаная телега, кряхчу и напрягаюсь изо всех сил.

Я по собственной воле пустился в эту абсурдную авантюру, полез в это чудовищное нагромождение гор, которые никак не закончатся, и вот теперь неделями — вверх-вниз, вверх-вниз! Сейчас я хочу только одного: пройти все, что запланировал. Только и всего. И потому упрямо иду, не сбавляя шаг, опустив голову, как осел, вынужденный тащить свою поклажу. Иногда я пытаюсь убедить себя, что и на моей улице, точнее сказать дороге, еще будет праздник. К тому же поселки, через которые пролегает путь, встречают меня вполне приветливо. В этих краях типично западные ценности перемешались с арабскими традициями, и я с трудом могу разобраться, к какой этнической группе отнести этих людей, современных турок, земли которых веками бороздили путники из Европы и Азии, оставляя на них свой след. Информационные щиты на улицах пересказывают жителям историю правления великого реформатора Ататюрка, а его портретами завешано все кругом. Эта легкая отеческая улыбка с транспарантов, висящих на зданиях, в школьных дворах, в обычных турецких домах, в каждом парке… «Непререкаемый», на портретах он одет на западный манер, держится очень прямо. Он многолик: кажется, будто разговаривает с каждым. В зависимости от возраста собеседника, времени суток и его настроения: то воинственный и суровый, то добродушный, окруженный женщинами и детьми… На некоторых портретах его волосы убраны назад, а слегка скошенные бакенбарды аккуратно подстрижены. На многих изображениях он смотрит как бы со стороны, в полупрофиль, слегка скосив на предполагаемого собеседника пристальный взгляд. Этот великий человек по праву считается отцом-основателем современной Турции. Он порвал с традициями оттоманского империализма, провозгласил светскую республику, открыл детям двери светских образовательных учреждений, а женщинам предоставил избирательное право. И сделал все это при поддержке армии, используя ее как движущую силу социального прогресса. Чтобы защитить наследие Ататюрка от давления экстремистов, его последователи поступили очень грамотно и создали вокруг него самый настоящий масштабный культ личности, процветающий по сей день. Браво, турки! Я впечатлен. Этот отец нации воплощает собой народный идеал, он стал залогом процветания общества по законам научно-технического прогресса и социального равенства. Без него, пожалуй, Турция находилась бы в руках исламистов. Но какой ценой дается путь к свободе? В Турции незыблемы две вещи: национальный флаг и портрет Ататюрка. Тот, кто проявит неуважение хотя бы к одной из этих икон, будет приговорен к смерти. И пока армия зорко за этим следит, никому не приходит в голову подобное…