Плацдарм непокоренных - Богдан Сушинский

Впрочем, это уже не имело значения. Главное, что, все еще скуля, Хомут-главартиллерия вновь медленно двинулся вперед. Ефрейтор действительно перекрывал своим телом даже тот мизерный поток воздуха, который поступал в лаз, поэтому, когда он начал удаляться, дышать сразу же стало легче.

— Звонарь, крот господний, не подрывай Европу! Сворачивай на Гренландию, ударим по фрицу оттуда!

«А будь нас чуть побольше… Нашелся бы еще хотя бы один, кто бы заскулил, как этот Хомутов… и трудно представить себе, чем бы все это кончилось, — пульсировало в сознании Беркута. — Молодец, Мальчевский. Выручай, младсерж, заговаривай этого Хомута-главартиллерию…».

И уже в который раз ловил себя на том, что вместо Мальчевского представлял себе Крамарчука. Как ему хотелось, чтобы это оказалось действительностью!

…В то же время Беркут, как никто иной, способен был понять Хомутова. Да, есть множество людей, которые вообще трудно переносят даже пребывание в доте, в подвале, в бомбоубежище. Не говоря уже о таком вот удушливом лазе. Примеры тому — рядовой Коваленок, с которым они начинали службу в доте на Западном Буге, Степанюк — в доте на Днестре… Разве не страх перед замкнутым пространством, перед мрачными отсеками привел тогда, в сорок первом, к гибели Степанюка? Бессмысленной, конечно, сточки зрения всякого уважающего себя окопника.

И вновь Андрею вспомнилось, как вместе с Крамарчуком и медсестрой Марией Кристич выбирались они из замурованного дота по ходам карстовых пустот! Там он и сам был недалек от того, чтобы запаниковать. Хотя в пустотах этих условия были полегче. Полегче — вот в чем дело.

Беркут еще прислушивался ко все удаляющемуся голосу Мальчевского, когда вдруг обнаружил, что Хомутов свернул куда-то вправо, за какой-то изгиб подземелья. Нет, основной штрек уходил прямо, а сапоги ездового уже шуршали у правого локтя.

— Ефрейтор, назад! — властно крикнул он. — Мальчевский пошел прямо.

— Там… сереет… Сереет там. Ах ты, мать родная, ах ты… Выбраться бы отсюда, — снова застонал-запричитал Хомутов, уползая все дальше и дальше.

Немного поколебавшись, капитан понял, что должен ползти вслед за ним. Иначе Хомутов или заблудится, или просто-напросто сойдет с ума.

— Лейтенант, — обратился к Кремневу, — подождешь у развилки! Ухожу вправо за Хомутовым. Тут, прямо по ходу, острый камень, порожек.

— Понял, — тяжело вздохнул Кремнев. Последние минуты он упорно молчал, и Андрею показалось, что сейчас он тоже близок к тому, чтобы запаниковать, но, видно, все же хватает силы воли сдерживать себя.

Несколько минут Беркут продвигался по такому же тесному лазу, как и раньше, пока вдруг не почувствовал, что левая рука его провалилась в пустоту. Он пошарил пальцами, нащупал стенку, на которую навалился грудью, и убедился: действительно пустота. Да и Хомутов куда-то исчез.

Вдруг капитан обратил внимание, что здесь действительно намного светлее, нежели было там, в основной штольне. Вот, значит, какая «серость» заставила Хомутова свернуть вправо, чтобы искать спасения самостоятельно, — понял он.

— Хомутов! Ефрейтор Хомутов!

— Здесь я, — послышалось откуда-то снизу и слева. — Здесь. Но выхода тут нет. Нету здесь выхода! — почти истерически закричал боец. И Беркуту показалось, что он плачет. — Только щель! Небольшая щель — и хоть удавись в ней!

— Ну, щель — это тоже неплохо, — успокоительно отметил капитан. — Передохнем возле нее и двинем дальше.

Андрей подтянул тело поближе к впадине, буквально свалился вниз на кисти рук и, перекувыркнувшись через себя, больно задел подбородок перевалившимся через голову автоматом.

Прежде чем подняться и осмотреться, он ощутил под руками снежную крошку. И струю холода. А уж потом сумел различить луч серого, пробивающегося сквозь туман и снежную пелену, дневного света, струящегося откуда-то сверху.

— И как это ты заметил, что здесь светлее? — устало спросил Андрей, все еще не видя Хомутова.

Здесь можно было наконец разогнуться, но, поднимаясь на ноги, капитан вдруг почувствовал, что спина разгибается очень неохотно, словно приходится приподнимать весь этот мощный каменный свод.

— Со страха это. Боюсь я, — зачастил словами Хомутов. — Боюсь, не могу. Помогите выбраться отсюда, Христом-Богом молю вас. Там, в большой штольне, еще как-то терпелось. Но когда начали пробираться к этой чертовой пещере…

Наконец проявился и силуэт Хомутова. Капитан увидел, как, просунув в щель обе руки, боец пытается расширить ее. Какое-то время капитан безучастно наблюдал за его усилиями, упершись теменем в холодный свод пещеры и подставив лицо довольно сильной струе свежего, пахнущего рекой (или, может быть, только так казалось) морозного воздуха. Он вдыхал его, чувствуя, что постепенно пьянеет. До головной круговерти — пьянеет.

Только теперь Андрей понял, какая жуткая нехватка кислорода в этом порядочно загазованном чертовом лазе.

— И все-таки нужно было ползти за Звонарем, — проговорил он, тоже инстинктивно подаваясь поближе к щели. — Мы тут зря теряем время, ефрейтор. Передохни маленько, и возвращаемся, пока своих не потеряли.

— Здесь надо, комендант. Щель эту расширить. Может, давайте, гранатой рванем и выберемся отсюда.

— С поднятыми вверх руками, да прямо в руки немцам? Ты забыл, что все плато уже в руках врага? Две минуты тебе на отдых и возвращаемся.

Хомутов промолчал. Он сопел, как обиженный, поставленный в угол мальчишка, и молчал. Однако Беркут интуитивно чувствовал, что за этим молчанием что-то скрывается. Все прояснилось, когда ефрейтор вдруг проворчал:

— Никуда ваш Звонарь не ползал — вот что я вам скажу, товарищ капитан. Врет он все.

— То есть как это «не ползал»? Вы о чем это, Хомутов?

— Атак. Никуда. Совсем. Ничего он не исследовал. Во всяком случае, этот чертов лаз он не проходил, точно знаю.

— Но ведь он уверял нас, что изучил его. Кстати, говорил он при тебе.

— Говорить-то говорил. При всех. А толку? Сам погибнет и нас погубит. Всех! Это же антихрист, а не человек.

«Не может такого быть! — не поверил ему капитан. — Звонарь прошел этот путь, конечно же прошел! Хомутов попросту запаниковал, а потому лжет! Стоп, а если не лжет? Что если эта щель и в самом деле остается нашей последней надеждой? Если ее действительно стоит расширить, а затем дождаться ночи и прорываться к развалинам охотничьего домика?».

Он вынул из-за голенища немецкий штык-нож и, молча отстранив Хомутова от щели, принялся раздалбливать ее. Возможно, Звонарь и Мальчевский уже достигли какой-то заветной пещеры и теперь сидят-отдыхают у входа. А если не достигли и задыхаются в каком-нибудь тупике. Однако заставить Хомутова вернуться в лаз прямо сейчас он не мог. Оставлять самого тоже нельзя. Следовательно, нужно было попытаться расширить щель, дать ему возможность отдышаться и успокоиться.

35

То, что выбраться через эту трещину на поверхность не удастся, Беркут понял очень скоро. Если она понемножку и расширялась, то лишь узкой щелью между двумя огромными каменными глыбами. Тем не менее капитан сбросил шинель и минут десять упорно орудовал штыком, не обращая внимания на стоявшего рядом, тяжело дышащего ефрейтора.

— Да, все, все! — вдруг опять занервничал Хомутов. — Тут и юродивому понятно: не выберемся. Даже если целый месяц долбить.

— Ничего, если понадобится — будем пробиваться месяц, — спокойно охладил его капитан, опасаясь, как бы это признание ефрейтора не вылилось в очередной приступ истерики.

— Подохнем мы здесь уже через неделю — вот что произойдет.

— Почему подохнем. У нас еще есть возможность вернуться к хутору, к нашему госпиталю и рации. Тем же путем, которым добирались сюда.

— Тогда почему мы не возвращаемся? — вдруг воспрянул духом Хомутов. — Ведь действительно там наши ребята, вместе и продержимся.

— Стоп, тихо, — осадил его Беркут.

Голоса. Совсем рядом. Еще не разбирая отдельных слов, Андрей уже уловил, что говорят не по-немецки.

— Наши. Так ведь там — уже наши! — схватил его за рукав ефрейтор.

— Молчать, Хомутов, молчать! Там не может быть наших. Пока что наших там быть не может.

— Но матерятся-то по-русски.

— Полицаи тоже все еще предпочитают по-русски. И власовцы. Полицаи это, понял, ефрейтор, полицаи!

— …Провинциальные мерзавцы, — неожиданно послышалось сверху. — Теперь они еще хотят превратить нас в собак-ищеек. Что ты увидел там, Романов?

— Щель. Небольшая, на вход не похожа, но…

— И все?

Беркут отступил от трещины и потянул за собой Хомутова, предупредительно зажав ему при этом рот.

— Полицаи обнаружили щель, — предупредил ефрейтора, хотя тот и сам должен был понять это.

— Может, здесь они и сидят, — донеслось с поверхности плато. Лица Андрей не видел, только полу шинели. Кончик ее опустился прямо в трещину. — Граната у тебя еще есть?