Нерадивый ученик - Томас Пинчон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ненавижу этого Тома Свифта! – выкрикнул Гровер.
– Тогда перестань читать эти книжки, – предложил Тим.
Но Гровер не мог; он пытался, но никак не мог от них отказаться. Казалось, книжки про Тома Свифта, словно аппетитные кусочки хлеба, выскакивают из невидимого тостера-злоумышленника, и Гровер их тут же проглатывает. Они были его пагубным пристрастием; ему всюду мерещились летающие линкоры, электрические винтовки.
– Бред какой-то, – сказал он. – Этот парень – жалкий хвастун, говорит как идиот, к тому же он сноб и… – стукнув себя по голове, чтобы вспомнить слово, – и к тому же расист.
– Кто?
– Помнишь, у Тома Свифта есть цветной слуга по имени Искорени Сэмпсон? Или просто Кор. Том Свифт ужасно с ним обращается. Они что, хотят, чтобы я тоже стал таким, начитавшись этой ерунды?
– Кажется, я понял, – возбужденно произнес Тим, сразу сообразив, что к чему, – Наверное, они хотят, чтобы ты так же обращался с Карлом.
Тим имел в виду Карла Баррингтона, их чернокожего приятеля. Он с родителями недавно переехал в Мандаборо из Питтсфилда. Баррингтоны поселились в Нортумберлендских Усадьбах, новом жилом районе, отделенном заброшенным карьером и несколькими ржаными полями от старой части Мандаборо, где жили Гровер и Тим. Как и они с Этьеном Шердлу, Карл был любителем розыгрышей, причем любил не просто посмотреть и посмеяться, но также сам придумывать и устраивать новые розыгрыши, поэтому они вчетвером и проводили почти все время вместе. Предположение, что Кор из книжки имеет какое-то отношение к Карлу, озадачило Гровера.
– Они что, не любят Карла? – спросил он.
– Нет, он здесь ни при чем. Им не нравятся его мама и папа.
– Что они такого сделали?
Тим изобразил на лице что-то вроде «и ты еще спрашиваешь», потом сказал:
– Питтсфилд – большой город. Мало ли чем они занимались в городе. Может, устраивали подпольную лотерею.
– Похоже, ты телевизора насмотрелся, – обвинил его Гровер.
Тим со смехом кивнул.
– А твоя мать знает, что ты гуляешь со мной и с Карлом и что мы, ну, устраиваем всякое? – спросил Гровер.
– Я ей ничего не говорил, – ответил Тим. – Она мне не запрещала.
– И не говори.
Тим ничего и не говорил. Они не то чтобы позволяли Гроверу командовать, просто все прекрасно понимали, что он хоть и ошибается иногда, но все же знает гораздо больше их, и поэтому его слушались. Если он говорит, что бородавка не сойдет, что она себе на уме, то никакие фиолетовые лампы и зеленая флуоресценция не помогут. Бородавка останется.
Тим посмотрел на бородавку, немного злясь на нее, как будто она действительно обладала собственным разумом. Будь он на несколько лет младше, он бы дал бородавке имя, но он уже понимал, что только маленькие дети дают имена предметам. Он продолжал сидеть в баке стиральной машины, который еще в прошлом году представлялся ему кабиной космического корабля, слушал шум дождя и думал о том, как будет стареть, стареть и станет совсем старым, но быстро отбросил эти размышления, пока они не привели его к мысли о смерти, и решил спросить Гровера, узнал ли тот что-нибудь о другой вещи – о жидком азоте. «Азот – это газ, – сказал Гровер, когда Тим спросил его об этом после визита к врачу. – Я не слышал, чтобы он бывал жидким». И все. Но может быть, сегодня он что-нибудь выяснил. Никогда нельзя было догадаться, с чем он вернется домой из колледжа. Однажды он притащил разноцветную модель молекулы белка, теперь хранившуюся в их логове вместе с японским телевизором, запасом натрия, грудой старых автомобильных запчастей, добытых на свалке, принадлежащей отцу Этьена Шердлу, бетонным бюстом Альфа Лэндона{145}, похищенным во время одного из еженедельных набегов в парк Мандаборо, сломанным стулом от Миса ван дер Роэ{146}, найденным в одном из старых домов, а также разрозненными частями канделябров, кусками гобеленов, тиковыми балясинами и меховым пальто, под которым, надев его на шею бюста, они иногда прятались, как в палатке.
Тим выкатился из машины и как можно тише пошел на кухню посмотреть на часы. Было уже начало одиннадцатого. Гровер сам никогда не приходил вовремя, однако от других всегда требовал точности. «Пунктуальность, – выговаривал он кому-нибудь из приятелей, швыряя в него это слово, как камень, – не относится к числу твоих выдающихся достоинств». Но едва вы успевали ввернуть недоуменное «что-что?», как Гровер уже забывал об опоздании и переходил к делу. Еще одно качество, которое нравилось Тиму в Гровере.
Матери в гостиной не было, телевизор выключен, и поначалу Тим решил, что она ушла. Он стянул свой плащ с вешалки в прихожей и направился к выходу во двор. Тут он услышал, что она набирает номер. Он обогнул угол и увидел ее под лестницей. Мать стояла, зажав голубую трубку телефона «Принцесса»{147} между плечом и подбородком, одной рукой набирала номер, а вторую держала перед собой, сжав кисть в кулак так, что костяшки пальцев побелели. У нее на лице было странное выражение, какого Тим раньше никогда не видел. Немного испуганное, нервное, вроде того. Он не понимал. Если она его и заметила, то вида не подала, хотя он возился достаточно громко. Гудки на другом конце провода смолкли, и кто-то ответил.
– Черномазые, – вдруг прошипела его мать, – грязные ниггеры, убирайтесь отсюда в свой Питтсфилд. Сваливайте, пока целы.
И она быстро повесила трубку. Ее сжатая в кулак рука дрожала, а другая, как только она выпустила трубку, тоже начала подрагивать. Мать резко повернулась, будто учуяла его по запаху, как олениха, и
