Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн

не хотела оставлять его в субботу в одиночестве. Я рано легла спать, чувствуя ноющую боль внизу живота, надеясь утром избежать таких перепадов настроения.

Проснувшись, я уже меньше хочу кого-то убить или разреветься. Конечно, в первую очередь потому, что все уже началось, и ноющее ощущение перешло в дикую режущую боль. У меня болит поясница, вся одежда кажется на полразмера меньше, и мне очень хочется присоединить ко рту вакуумный шланг, соединенный с мешком шоколадок, приложить грелку к низу живота и устроить марафон ромкомов, где у героинь месячных не бывает в принципе.

Но я пообещала Риду встретиться, и не хочу теперь идти на попятную — ради себя, не только ради него. Хочу гулять, играть и снова вдохновляться.

Так что я кидаю несколько тампонов про запас в сумочку — сегодня я просто не в состоянии таскать свой мешок — выпиваю пару таблеток спазмолитика и отправляюсь в долгий путь до Виллидж.

Он, как и говорил, ждет меня на выходе из станции метро в своем привычном образе: кроссовки, джинсы, футболка и куртка. Его лицо, само собой, просто потря-блин-сающее и было бы еще лучше, если бы он не нахмурился, увидев мое.

— Что случилось? — спрашивает он вместо приветствия.

После такого вопроса остается утешаться тайными мыслями о том, что случилось бы, огласи я сейчас на всю улицу, что у меня месячные. Как бы он закашлялся от неловкости! — это было бы легендарно.

— Да так, — я машу рукой в сторону станции, — долгая поездка.

Он выпрямляет и так уже прямую спину.

— Я мог бы приехать в Бруклин.

На самом деле он предлагал это, когда мы только договаривались на встречу, но я решила увидеться в Виллидж, где, как мне известно, множество старых рукописных знаков. Я выдавливаю из себя улыбку, стараясь сгладить неудавшееся начало; как бы мое лицо ни выглядело, оно заставило Рида говорить пристыженным оборонительным тоном.

— Да, знаю, — говорю я обыденно. — Твоя очередь придумывать игру.

Начинаю идти, не задумываясь, в каком направлении собирался пойти Рид. У меня только что был очередной спазм, из тех, которые отдаются по всей длине ног спереди. Если есть надежда, что сегодня все получится, надо стиснуть зубы и идти.

Хорошо, что Рид уже придумал игру. В этот раз каждый должен выбрать один цвет, а затем в течение часа найти как можно больше букв алфавита в этом цвете. Никаких ограничений по типу букв или вывесок, однако мы уже достаточно хорошо знаем игру — или друг друга, — чтобы понять: мы оба постараемся найти интересные буквы. Рукописные, нарисованные краской, такие, чтобы я смогла что-то нарисовать.

Рид предлагает выбрать первой, так что я выбираю синий и первый раз за день расплываюсь в искренней улыбке, потому что знаю: он тоже хотел назвать синий. Я по лицу вижу. Он выбирает зеленый, а я говорю, что это нечестно, потому что зеленый — это лишь вариант синего. Риду явно не нравится быть названным жуликом, и в конце концов он говорит:

— Ладно. Тогда я беру красный.

Пару кварталов, пока мы идем, я подкалываю его и на этот счет, ведь красный найти легче всего, когда ищешь знаки. На его щеке снова появляется фирменный изгиб. Рид продолжает делать фотографии, пока я жалуюсь, что мне сложнее. Однако обоим нам улыбается удача в лице старой, потрескавшейся вывески аптеки C. O. Bigelow, вытянутой вдоль кирпичной стены здания, хотя Рид начинает ехидничать, что красная краска сохранилась лучше облезлой голубой. Правда, ехидство Рида — это просто констатация факта, но тем не менее.

Через полчаса с начала игры мне становится нехорошо. Принятый спазмолитик, видимо, оказался пустышкой: такое ощущение, будто моя матка потяжелела до пятнадцати килограммов и всему телу от пояса вниз очень некомфортно. Ужасно себя чувствую и нахожусь слишком далеко от дома, чтобы что-то предпринять. Точно надо было отменить встречу или, по крайней мере, первой выбрать красный, пока…

— Мэг? — зовет Рид.

Я поднимаю на него взгляд, осознаю, что прослушала. Учитывая, что Рид в принципе неразговорчивый, потеря огромная.

— Прости, я немного выпала.

— Мы можем остановиться, — тут он снова одергивает рукав совсем ненужной при такой погоде куртки. Может, этот его жест сродни тому, когда Ларк проводит пальцами по линии роста волос, или моему желанию лечь сейчас прямо посреди тротуара и поразмыслить над всеми ужасами и унижениями детородного возраста. — В смысле, если это не помогает.

Я в бессилии роняю плечи. Сегодня у меня совсем не вышло притворяться, быть нормальной и радостной, даже идеи, возникающие при виде вывесок, не облегчают мучения.

— У меня просто… — я останавливаюсь, тяжело дыша. Он смотрит на меня, хмуря бровь так же, как при встрече у станции. — Я нехорошо себя чувствую, — признаюсь я.

Я даже не успеваю смутиться, как Рид хватает меня под локоть — ой, ой, все еще эрогенная зона — и аккуратно отводит с середины тротуара, чтобы не мешать прохожим.

Его движение очень внезапное. Такое инстинктивное, взволнованное, бескомпромиссное, в стиле Рида, что мне снова хочется плакать. Я опускаю взгляд, смотрю на туфли, которые стали жать. От него пахнет, как неделю назад — гелем для душа и слегка хлоркой, как в бассейне. Если я и правда сейчас разрыдаюсь, то уже не могу ручаться, что не уткнусь ему в шею.

— Я знал это. Ты заболела?

— Не то чтобы. — Неосознанно провожу рукой по низу живота, где болит.

— У тебя… — он замолкает, сует руки в передние карманы джинсов. — А-ха, — произносит он мягко.

Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться. Это так в духе «Антологии драмы»! В те старые времена считалось неприличным и вызывающим произнести «нога» или «лодыжка». Такое ощущение, будто Рид — со всей серьезностью и галантностью — бросает мне вызов озвучить это.

— Если «а-ха» означает месячные, то да. Ответ верный.

Он не закашлялся, не сжал челюсти, а на щеках не проступил розовый румянец. Вместо этого скептично посмотрел на мою маленькую сумочку — признаю, просчиталась: грелка туда бы не влезла — и сказал:

— У тебя есть все нужное? — как будто собрался сходить для меня в аптеку за