Так далеко, так близко… - Барбара Брэдфорд

— Я уверена, что других женщин до меня было много, Джек. Кроме двух твоих жен. Я и не ожидала, что может быть иначе. Ты очень привлекательный человек.

— Нет, нет. Речь идет о Себастьяне. Была другая женщина в его жизни. Как раз перед тем, как он умер. Новая женщина, — объяснил я. — Я о ней ничего не знал. И никто не знал. Но Вив он рассказал. Когда они завтракали. В понедельник той роковой недели, когда он покончил с собой. Она сказал Вив, что собирается жениться на этой женщине.

— А кто она? — спросила Кэтрин, озадаченно глядя на меня.

Я пожал плечами.

— Не представляю. Вив не спросила, как ее зовут. Он не сказал. Сказал только, что она врач. Вив упомянула об этом утром. По телефону. Только сейчас. Не знаю, почему она молчала об этом романе. Я забыл тебе рассказать.

— Значит, он был счастлив тогда. Как странно тогда, что он покончил с собой.

— С другой стороны, эта таинственная женщина могла сама порвать с ним, — заметила Кэтрин.

Я улыбнулся.

— О том же самом я и сказал Вив.

— Что же она тебе ответила?

— Что он не совершил бы такого ужасного шага из‑за отвергнутой любви.

Кэтрин подумала, потом сказала:

— Что ж, я, пожалуй, согласна с ней.

— Но ведь ты его не знала, — возразил я.

— Нет, лично не знала, и ты редко рассказывал мне о нем. Только всякие странные обрывки. но я много знала о нем задолго до того, как мы с тобой встретились. Знала о деньгах, которые он жертвовал на благотворительность. Об огромных отчислениях для Боснии в прошлом году. Себастьяна знали многие. Естественно, и я о нем читала. В газетах ему отводили очень много места. — Она глотнула вина. — У него было с полдюжины жен, да?

— Пять.

— Не имеет значения, одной больше, одной меньше. Он был богат, красив, известен, так что привлекал многих. Наверное, он был весьма искушенный человек. Любил земные радости.

— Очень.

Кэтрин кивнула.

— Думаю, Вивьен права. Из‑за женщины он не стал бы себя убивать — ведь он же не желторотый юнец, а опытный, зрелый мужчина. К тому же, я уверена, что он мог получить любую женщину, которую пожелал бы.

— Это верно. Он действовал на них гипнотически. Мы с ним не ладили. Я тебе рассказывал. Но нужно отдать должное этому дьяволу. Он притягивал женщин, как магнит. Они просто из себя лезли, чтобы познакомиться с ним. Но он их не поощрял, держался с женщинами очень небрежно. Но, бесспорно, в нем было нечто: внешность, обаяние, блеск. Зов пола. И роковой шарм. Да, это был фатальный человек. И непредсказуемый. Даже отчасти безумный.

— Безумен, развращен, с таким опасно знаться, — задумчиво произнесла Кэтрин.

— Да, похоже, если все это суммировать. Ты хорошо это сказала, солнышко.

— О, это не моя фраза. Это сказала другая женщина задолго до того, как я родилась. В начале XIX века, если быть точной.

— А кто?

— Леди Каролина Лэмб. Она написала это в своем дневнике, после того, как познакомилась с лордом Байроном, поэтом. Она имела в виду, конечно, что Байрон был эмоционально опасен. Он был в Лондоне чем‑то вроде легенды. Слава пришла к нему рано, после того, как он издал в 1812 году «Чайльд Гарольда». Женщины жаждали знакомства с ним, ссорились из‑за него. Хотя он был скорее дичью, чем охотником. Потом леди Каролина закончила свою фразу, добавив: «Это прекрасное бледное лицо — мой рок». Когда она познакомилась с Байроном, у него уже была репутация в лондонском свете — репутация опасного и неотразимого человека. Во всем этом, конечно, большую роль играли легенды и слухи. А они — прекрасные стимуляторы.

— Безумен, развращен, с таким опасно знаться, — повторил я. — Да, это подходит к Себастьяну на все сто.

— И никто не знал, что Себастьян влюблен?

— Похоже, что так. Во всяком случае, я не знал и Люциана тоже. Она бы мне сказала. Любопытно, что он хранил это в тайне.

Кэтрин кивнула.

Мы помолчали.

Наконец, я сказал:

— А ты веришь в хорошие и дурные гены?

— Как сказать. Ты это о чем?

— Может страсть к самоубийству быть наследственной?

— Этого я не знаю. Почему ты спрашиваешь?

— Единокровная сестра Себастьяна Гленда покончила с собой несколько лет тому назад. Его единокровный брат Малкольм сделал то же самое, насколько я знаю. Он утонул, катаясь на лодке по озеру Комо. Предполагается, что это несчастный случай. Я же думаю, что это не так. Тетя Фиона, другая сестра Себастьяна, стала наркоманкой. Куда‑то исчезла. Давно. Может, и жива. Но, скорее, нет. Плохие гены?

— Я просто не могу ответить на этот вопрос, Джек. Но все это ужасно и воистину трагично.

— Ага. Я — последний. Последний из могикан.

Бровь у Кэтрин поднялась, и на лице появилось насмешливое выражение.

Я ухмыльнулся.

— Я — последний мужчина в нашей династии. Если я не произведу на свет отпрыска. Что вряд ли. А у Люцианы никогда не будет детей.

Кэтрин сидела с задумчивым видом. Потом спросила:

— Тебе не кажется, что это очень грустно?

— Что?

— Что ты — последний представитель великой американской семьи.

— Не особенно. И я не думаю, что кто‑то в нашей семье был таким уж великим. Сирес и Себастьян — менее всего.

— Почему ты их так ненавидишь?

— Разве?

— Мне кажется, именно с таким чувством ты говоришь о них все эти месяцы, что я тебя знаю.

— Себастьян никогда не был мне отцом. Он на это неспособен. Неспособен любить меня. Или кого‑нибудь вообще, — ответил я, заметив при этом, что голос у меня стал резким.

— Вивьен говорит, что ее он любил.

— Ей нравится так думать. Но это не так. Он был мил с ней. Больше, чем со своими другими женами. Но он ее не любил — не мог. Он вообще на это был неспособен. Ну, говорил он ей о любви, но ничего больше. Поверь мне.

— А почему он не мог никого любить?

— Откуда к черту мне знать? — я отхлебнул вина и откинулся в кресле. — Какой‑нибудь сбой в генах?

Она не обратила внимания на мой вопрос, а вместо этого задала свой:

— А какое детство было у твоего отца?

— Бог знает. Ужасное, я полагаю. Его мать умерла при его рождении. Воспитывал его Сирес. И нянька. Потом Сирес опять женился. Себастьян как‑то сказал мне, что и мачеха, и нянька были тяжелыми людьми.

— Возможно, это разобщенность, — пробормотала Кэтрин.

— Что это значит? — заинтересовавшись, я наклонился к ней.

— Это термин из психиатрии. Попробую объяснить его попроще, как мне когда‑то объяснили. Если ребенок не получает любви и воспитания в первые годы жизни, он обычно вырастает человеком, разобщенным с другими людьми. Например, если ребенка не любили, он не способен любить. Он просто не знает, что это такое. Психиатр объяснил бы тебе все более детально, с медицинской точки зрения. Но с моей точки зрения разобщенность очень хорошо объясняет поведение твоего отца, его неспособность любить, если в том все дело.