Так далеко, так близко… - Барбара Брэдфорд

Лицо, отраженное в нем, не было моим. Это было бледное подобие Себастьяна Лока. Я был очень похож на него сейчас. Нечего и сомневаться, чей я сын. Но хотя черты лица были те же, они были не такими определенными. Да, глаза тоже голубые. Но какие‑то прозрачные, водянистые. У него они были ослепительными. Сверкали на всегда загорелом лице. У меня кожа светлее, вид всегда какой‑то вылинявший. У него волосы были темные, густые и волнистые. У меня они тоже темные. И прямые. Нет во мне той энергичности‑динамичности. А в нем — были. И зовом пола, как у него, я тоже не обременен. Зовом, которому невозможно противостоять.

Уж он‑то мог всегда, думал я, продолжая разглядывать себя с нескрываемым презрением. У него все всегда было наготове.

Отвратительно — быть бледной копией этого человека. Отвратительно быть его сыном. Ненавижу самую память о нем.

Выпив стакан холодной воды, я пришел в себя, заглушил свой гнев. Загнал его глубоко вовнутрь. еще раз схоронил. Совершенно овладев собой, я распахнул дверь и медленно вошел в спальню.

Кэтрин надела халат. Она лежала перед камином. Глядя на языки пламени. С задумчивым, растерянным видом. Я взял свой шелковый халат и накинул на плечи. Сел рядом с ней на ковер.

— Прости, — спокойно сказал я, взяв ее за руку. — Слишком много вина. А потом слишком много бренди.

Она молчала. Она только подняла голову и посмотрела на меня.

Я повторил:

— Прости.

— Все в порядке, Джек, правда, — проговорила она ласковым голосом. Она улыбнулась, и тут же тревога исчезла из ее глаз. Слегка пожав плечами, она добавила: — У нас с тобой много ночей впереди, я надеюсь… сотни ночей. Ведь правда, Джек?

— Да. Я больше не буду столько пить. Это не повторится, — пообещал я. Интересно, не бросаю ли я слов на ветер? Я сам не верил своим словам.

Она легко поцеловала меня в губы, коснулась моего лица.

— Не огорчайся и не тревожься. Это все несущественно.

Для меня очень даже существенно, подумал я. И сказал:

— Ты красивая женщина, Кэтрин, ты вызываешь желание…

Откинувшись назад, она посмотрела мне в лицо. Потом поцеловала. Я ответил ей поцелуем. Когда мы отодвинулись друг от друга, она коснулась моих губ, провела по ним пальцем. Потом легла, положив голову мне на колени, неотрывно глядя на меня.

Она не сводила глаз с моего лица. Я тоже смотрел на нее, спрашивая себя, что происходит там, внутри нее за этим красивым спокойным лицом.

Потом она сказала:

— Ты очень много значишь для меня, Джек. В эти месяцы ты дал мне столько всего… любовь, тепло, понимание, нежность, страсть. Ты должен знать, как я люблю тебя, — продолжала она низким дрожащим голосом, — ты должен знать, что я люблю тебя, Джек.

— Да, — только и смог выговорить я.

На ее губах порхала легкая улыбка, когда она, протянув обе руки, крепко обхватила меня за шею и притянула к себе. Я быстро поцеловал ее и высвободился из ее объятий. Я боялся. Боялся, что не смогу удовлетворить ее. Я лежал рядом с ней, опираясь на одно плечо и глядя на нее. Она была очаровательна.

— Что с тобой, Кэтрин? — прошептал я. — У тебя такой вид, будто ты скрываешь от меня важную тайну.

— Нет у меня никаких тайн.

— Но у тебя такая таинственная улыбка.

— Не таинственная. Скорее, самодовольная.

— Почему самодовольная?

— Потому что у меня есть ты. Потому что я с тобой. Потому что ты — лучший из всех моих любовников. Джек, дорогой мой… — она не окончила. Потом, глубоко вздохнув, удовлетворенно проговорила: — Я никогда не испытывала ничего подобного раньше. Со мной такого еще не бывало. Никогда‑никогда. Ни с кем. Ты возбуждаешь меня. Я тебя хочу. Я хочу, чтобы ты любил меня. Сейчас.

— Кэтрин… милая моя…

— Люби меня, Джек. Пожалуйста.

— Кэтрин, я не знаю…

— Не бойся, — прошептала она и, сев, скинула халат.

Освещенная пламенем, она казалась более неземной, чем когда‑либо. Ее волосы, сбегающие по прекрасным белым плечам, напоминали блистающий поток расплавленной меди, пронизанный красным и золотым.

— Иди ко мне, — она протянула руки, — возьми меня. Владей мной. Я хочу отдаться тебе. Я хочу тебя. Только тебя.

Я почувствовал, как во мне разгорается жар. Она говорила, и желание охватывало меня. Скинув халат движением плеч, я почти упал в ее протянутые руки. Страх перед неудачей исчез. Я хотел взять ее. Любить ее так, как никогда не любил. Ни ее, ни какую‑либо другую женщину.

Я лег на ее длинное, гибкое тело, накрыв его своим. Целовал ее шею и грудь. Погрузил дрожащие, жаркие руки в облако рыжих волос.

Я целовал ее шею, плечи, лицо, а она шептала мне любовные, мучительные слова. Слова подстегивали. Воспламеняли.

Я почувствовал, что возбужден. Что могу с ней соединиться.

Я забыл обо всем. Обо всех. Я думал только о Кэтрин.

17

— Я понимаю, почему тебе никогда не хочется уезжать отсюда, — сказала Кэтрин, беря меня под руку. — Здесь великолепно. Просто дух захватывает. И есть в этих местах что‑то магическое.

— Есть, — согласился я. Я был рад. Она верно выразила то, что я чувствую. В нескольких точных словах.

Мы стояли на вершине холма — самой высокой точке в моих владениях. Ниже, по склонам, шли виноградники. Они обрывались там, где начинался сад. Справа от шато — лес, слева — поля и ферма. Она называется «Домашняя ферма».

Рядом с фермой — винодельня. Это множество построек, а под ними — огромные погреба. Именно там виноградный сок и становится вином.

Я огляделся.

И увидел окрестности как бы глазами Кэтрин. Действительно, волнующее зрелище. Небо — чистого бледно‑голубого цвета. Очень ясное, без единого облачка. Яркий солнечный день. Почти теплый. Почти безветренный. И хотя еще только середина марта, в Прованс уже пришла настоящая весна.

С землей за последнее время произошли перемены. Она преобразилась. На лужайках появилась молодая трава. На деревьях пробились нежно‑зеленые листки. В саду раскрывались цветы, запестрели бордюры вдоль дорожек. На темной земле цветы казались брызгами ярких красок.

Я глубоко втянул чистый, свежий, бодрящий воздух.

Повернувшись к своей подруге, я сказал:

— Я обещал показать тебе виноградники. Пойдем посмотрим, теперь там уже есть на что взглянуть.

Взяв Кэтрин за руку, я повел ее по узкой тропинке, спускавшейся с первого склона.

— Смотри! — воскликнул я и взволнованно наклонился, потом присел на корточки у виноградной лозы. — Почки. Вот. И вот!

Она тоже наклонилась. Потом удивленно спросила:

— Но они такие малюсенькие. Неужели они превратятся в грозди?