Военный летчик: Воспоминания - Альваро Прендес

Лас-Вегас можно было сравнить со старым публичным домом. Днем были видны его старые болезни и морщины, картонные фасады домов и витрин, погашенные буквы реклам. Ночью все менялось. Город как бы наводил блеск, и все сверкало в разноцветном хороводе неоновых огней.

Кому-то из нашей группы пришла в голову идея попытать счастья с последним долларом, который оставался у нас. Был проведен «чрезвычайный военный совет», на котором после часовой дискуссии, где выдвигались доводы «за» и «против», четырьмя голосами против двух решили: играть до конца. Бросили жребий. Испытать судьбу выпало Фиаду, который должен был играть на автомате. Добрый час мы провели в салоне, изучая возможности и делая разные расчеты по игре одной из машин. Наконец, когда мы решили, что наступил удобный момент, Фиад с перекошенным от напряжения лицом опустил доллар в отверстие. Машина недовольно вздохнула своими металлическими легкими и, как бы поперхнувшись монетой, поменяла фигуры на картинках и затихла. Так мы потеряли свой последний доллар. Звук высыпающихся на пол монет заставил пас оглянуться. Какой-то пожилой господин, грустный и молчаливый, который наблюдал за нами, опустил одну долларовую монету и выиграл! Десятки долларов посыпались на пол, покатились в разные стороны. Выигравший господин спокойно, без спешки принялся собирать их один за другим.

Никто из пас не произнес ни слова до наступления темноты. Так вчетвером мы и просидели в салоне. У нас осталась лишь одежда - белая парадная форма с погонами военнослужащих ВВС Кубы.

Этот салон был одним из самых крупных и дорогих мотелей в Лас-Вегасе. Одновременно он выполнял и функции игорного дома. Его роскошь была типичной для таких заведений, в которых верховодила мафия: тяжелые дорогие портьеры, огромные зеркала.

За длинной стойкой, на которой стояли сотни бутылок и рюмок, отражающих свет канделябров с восточным орнамептом, сидели четыре курсанта, похожих на «высокопоставленных офицеров» - иностранцев, привлекающих всеобщее внимание. Зал был набит до отказа. Подавляющее большинство публики составляли продюсеры, директора студий, голливудские артисты - загорелые, в огромных темных очках, в вечерних смокингах, в разноцветных париках. Среди звона бокалов, взрывов смеха и музыки оркестра, исполнявшего блюз, кое-кто, наблюдая за нами, видимо, с гордостью подумал, что иностранные офицеры ослеплены «американским образом жизни». Им и в голову не могло прийти, что мы вчетвером не наберем денег даже на пачку сигарет. Компания за соседним столом привлекла мое внимание. Среди них я с удовольствием узнал певца Фрэнка Синатру, Джорджа Гафта, Глорию де Хэвен и других популярных актеров.

Фиад еще с вечера был вне себя оттого, что прошло больше двенадцати часов, а он не завоевал пи одного женского сердца. Именно теперь он и занимался этим - срочно искал объект приложения своих сил. Лицо его порозовело от возбуждения, глаза бешено вращались, готовые выйти из орбит. Я понял, что этого человека невозможно остановить. Нужно оставить его в покое. И когда он поднялся и направился прямо к сидевшей за столом компании, я не сделал ни малейшей попытки остановить его, потому что понимал: это ничего не даст. Фиад готов был пойти на все, только бы не уронить свой престиж и добиться поставленной цели. Пораженные, мы молчали, не решаясь что-либо сказать. Да и слишком поздно уже было. Высокая и статная фигура Фиада, белый парадный костюм, подчеркивающий его стройность, блестящие погоны, длинные черные бакенбарды… Его можно было принять за одного из южноамериканских генералов, щедро выкладывающих деньги военного министерства на подарки по случаю удачной покупки самолетов для своей страны. Знали бы они, что он всего лишь бедный курсант, у которого нет денег даже на пачку сигарет!…

Сидя за стойкой, мы видели, как Фиад, слегка пошевелив тщательно ухоженными усиками, обратился к сидевшим за столом, прервав их беседу. Голос его был громким, произношение - ужасным. Пожалуй, только этот акцент да белая форма спасли его. Как истинный рыцарь, с традиционной вежливостью, присущей жителям Марьанао, он сказал:

– Джентльмены! Простите, что помешал, но я хотел бы, чтобы эта прекрасная цветущая женщина, сидящая за вашим столом, приняла мое приглашение на танец.

Услышав эти слова, я подумал, что сейчас разверзнется земля. На мгновение Фрэнк Синатра и Джордж Рафт (я слышал, что они были связаны с мафией) застыли в полной тишине, воцарившейся за столом. Они оторопело посмотрели на Фиада снизу вверх, несколько растерянные и даже смущенные. Но Фиад не дал им времени на размышление. У Синатры во рту была сигарета, он собирался прикурить. Фиад, как воспитанный и учтивый человек, с очаровательной улыбкой быстро достал из кармана зажигалку и поднес огонь к его сигарете. Я заметил, как трое телохранителей с мрачными лицами подошли поближе к столу.

…Как глупо может закончиться наша поездка! Возникнет скандал, завяжется потасовка, появится полиция, и мы из-за этого донжуанства Фиада окажемся в глупейшем положении. Фиад резко, как боксер, повернулся. Он был быстр и элегантен, этот рыцарь, ставший капелланом ВВС. Обойдя стол, он подошел к Глории де Хэвен, сидевшей с Синатрой, и с очаровательной улыбкой, слегка наклонившись к ней, взял ее за руку. Если бы мне кто-либо рассказал об этом, я бы не поверил. Но все это мы видели своими собственными глазами. Глория встала слегка смущенная и еще колеблющаяся. Синатра и все остальные, сидевшие за столом, встали, освободили дорогу и, пытаясь изобразить на лицах подобие улыбки, сказали ему:

– Пожалуйста, с большим удовольствием…

Фиад танцевал с Глорией три танца подряд под музыку оркестра Гарри Джеймса. Когда они вернулись к столу, Глория обворожительно улыбалась ему, как будто спустилась из рая на землю. Все встали и вежливо уступили место «капеллану», сопровождавшему Глорию. На какое-то время Фиад стал кубинской кинозвездой в Голливуде, романтическим рыцарем и страстным танцором. Здесь, в Лас-Вегасе, за тысячи километров от Кубы, он выглядел пылким латиноамериканским возлюбленным, его можно было принять за сына кубинского плантатора - хозяина обширных земель. А военная карьера - это скорее его хобби или семейная традиция.

Через несколько минут к нам подошел бармен. Оказалось, что господа за соседним столом приглашают нас выпить с ними… Позже Фиад гордился своим «подвигом» и иногда читал нам письма, которые писала ему Глория.

Остаток пути прошел без каких-либо заметных осложнений. Фиад помог нам выйти из критической ситуации с финансами. Он с видом фокусника вытащил из кармана двадцатидолларовую банкноту, которая позволила нам избежать голода. В самом конце нашего путешествия Фиад чистосердечно рассказал нам, что произошло той ночью, когда он танцевал с Глорией. Он проводил ее в номер отеля, а часа через два ушел. Перед уходом она дала ему деньги, потому что он рассказал ей, что потерял свой портмоне. А деньги он взял, мотивируя тем, что сильно озабочен неблагоприятной финансовой ситуацией, сложившейся в связи с этим в его группе. Как бы там ни было, этих двадцати долларов нам хватило не на один десяток бутербродов.

Глава 15. ЛЕТЧИК РЕАКТИВНОЙ АВИАЦИИ

Мы летели с довольно большой скоростью, и меня удивляло, что мой новый инструктор лейтенант Траксел уже несколько минут молчит и не дает никаких указаний со своего места в задней кабине. Такое казалось просто невероятным. В наушниках слышались далекие голоса летчиков, выполняющих фигуры высшего пилотажа, их переговоры с наземными службами. И вдруг я почувствовал сильный удар по ручке управления.

– О'кэй, Прендес, - послышался в шлемофоне свистящий голос Траксела. - Скажи мне, ты будешь подчиняться моим указаниям или нет? Уже несколько минут я вызываю тебя и приказываю выполнить петлю.

Я поразился, услышав это. Невозможно было даже представить себе, что мой инструктор изберет такую подлую линию поведения.

– Или ты начинаешь петлю, или мы сейчас идем на посадку и на земле ты все объяснишь командиру эскадрильи.

Я дал полный газ, машина перешла в пикирование, и земля, хотя и далеко внизу - мы находились на высоте пятнадцати тысяч футов, - начала быстро приближаться. Скорость продолжала возрастать. Самолет вел себя так, будто по нему стучали гигантским молотом. Виной тому были потоки воздуха. От сильных ударов приборная доска содрогалась. Теперь к солнцу! Я потянул ручку управления на себя, и длинный острый нос самолета, похожий на гигантскую стрелу, начал медленно подниматься. Все мышцы мои застыли, и даже в противоперегрузочном костюме я почувствовал, как все тело валилось свинцовой тяжестью. Я попытался снять левую руку с рукоятки сектора газа, но не смог этого сделать - она точно приросла к ней намертво. Нос продолжал медленно подниматься. Шлем-маска обтянула лицо, меня вдавило в кресло. Как в тумане, я едва различал мигающие огоньки приборов. Быстро перевел взгляд на указатель перегрузок - плюс пять. Это означало, что мой вес стал в пять раз больше. Нагрузка на сердце тоже увеличилась в пять раз. Кровь, видимо, перестала поступать в мой мозг.