Мальчик и его собака перед концом света - Чарли А. Флетчер

мне не хотелось отвлекаться от плана. На самом деле я отчаянно хотел отвлечься и исследовать новую территорию. Но еще больше мне хотелось вернуть свою собаку. Я подсчитал, сколько должен пройти от башни до другого побережья, где, судя по отметкам на карте, находился дом Брэнда. Если я буду проходить по тридцать кликов в день, то окажусь на месте через десять-двенадцать дней. Двенадцать дней не слишком много. Я убедил себя, что успею повикинговать на обратном пути. Когда верну Джесс. Я верил, что Брэнд отправился прямиком домой, ведь его лодка была нагружена вещами, которые он подобрал в своих приключениях. Конечно, я не знал, как спасти Джесс, но я был уверен, что придумаю план по ходу дела. В этом плане была тысяча ошибок — во многом потому, что я строил маршрут по украденной карте и возлагал все надежды на паутину карандашных линий, исходящих от той точки на восточном побережье.

Так что никакого викингования. Раз я собирался следовать плану, мне следовало проигнорировать церковь и пройти еще пять камешков, прежде чем разбить лагерь. Но я устал. Тот день деревьев и заросших зданий таил в себе столько нового, что от увиденного у меня кружилась голова. Я решил, что наверстаю путь завтра, и убедился в своем решении, поднявшись на башню церкви и найдя следующий ориентир с помощью компаса.

Найти церковь было легко, хотя мне пришлось пробираться сквозь лабиринт улиц. Дома из красного кирпича скрывались за густыми зарослями ежевики, перекрывшими проходы. Я обнаружил, что церковь стояла на возвышении. Растущие внизу деревья, словно река, уходили в обе стороны. Настоящая река сияла в лучах солнечного света между деревьями. Тогда я еще не знал, что река из деревьев на самом деле была старыми железнодорожными путями. Верхушки деревьев находились на одном уровне со мной, потому что растения росли в углублениях от рельсов. Железнодорожные ветки зарастали зеленью быстрее, чем обычные дороги, — возможно потому, что рельсы шли по свободно разбросанному щебню, а не по жесткому полотну асфальта. Я обнаружил, что, если следовать старой карте, быстрее будет идти вдоль рельсов, чем пробираться сквозь подлесок, которым поросли пути. Растений было так много, что теперь железные дороги можно переименовать в зеленые.

Двери церкви были закрыты, или их заклинило. Древесина, из которой они были сделаны, со временем не сгнила, а стала жестче. Железная ограда вокруг церкви превратилась в неровную и недружелюбную баррикаду, а каменный двор зарос сорняками и деревьями. Но окна выглядели целыми — по крайней мере те, до которых я мог дотянуться. Большое круглое окно в конце церкви напоминало огромный каменный цветок с разноцветными стеклышками. Некоторые были выбиты, но это никак не помогло мне пробраться внутрь.

Я собирался сдаться, но Джип погнался за очередной жертвой и скрылся под аркой, поддерживающей башню. Когда я последовал за звуком его восторженного лая, то обнаружил, что он загнал крысу в здание через неприметную дверь. Дверь была заперта, но водосточная труба, пролегавшая над ней, обрушилась, и вода годами скапливалась в яме под башней. Нижняя часть двери сгнила, и там образовалась небольшая дыра, через которую Джип пробрался в церковь. Я разломал дыру, пока она не стала размером с меня, и вошел вслед за псом.

Внутри было чудесно и ужасно одновременно. Окна, казавшиеся серыми снаружи, источали свет и яркие краски в зале с высоким потолком. Стекло было разрисовано яркими изображениями бородатых мужчин в робах и женщин с платками на головах, смотрящих в небо и держащих на руках детей. Потолок представлял собой сложную систему деревянных опор, на каждой из которых размещались статуи бородатых мужчин. Давным-давно я прочитал детскую Библию со всеми важными историями, поэтому я догадался, что большинство нарисованных женщин были Марией, потому что лица их были одинаковые, а отличались они только цветом платков, одеяний и вещами в руках. Кто-то держал детей, кто-то — более странные штуки, например, колеса и факелы. Все бородатые мужчины не могли быть Иисусом, но я знал, что обнаженные и прикованные к крестам были им. Статуи размещались не только на опорах крыши. Они были повсюду, большие и маленькие, свободно стояли или свисали со стен. В церкви Айоны была одна или две статуи, но здесь… здесь была настоящая толпа. Это было самое переполненное безмолвное место, в котором я когда-то бывал. Меня охватило ужасное чувство, будто все статуи ждали, пока я или кто-то другой нарушит их спокойствие.

Одна часть церкви сохранилась почти в первозданном виде, но вторая представляла собой джунгли из длинных металлических труб. Наверное, это был развалившийся церковный орга2н. Я читал, что люди приходили в церковь с соседями или в одиночестве, чтобы поговорить с богом. Это место не выглядело подходящим для разговора с богом. Слишком много боли было в статуях, слишком много упоения в их чертах. Упоение кажется мне подходящим словом, если оно означает наслаждение. Казалось, скульптору действительно нравилась боль от распятия на кресте. Возможно, это не его вина, и вся причина кроется в моем невежестве. Возможно, в любви к боли был смысл, если веришь во что-то невидимое вроде бога. Но я чувствовал себя… оторванным от смысла этого наслаждения. Словно кто-то делился историей, начало которой я прослушал. Возможно, мне стоило прочитать взрослую Библию, чтобы понять смысл, но когда я вырос, у нас не осталось времени на богов. Исчезло время, боги, люди. Теперь боги — всего лишь истории. Бар говорила, что они всегда были ими: важными историями для тех, кто хотел, чтобы за их жизнь нес ответственность кто-то другой.

Мы с Бар читали разные книги. Она любила идеи, а не истории, практичные книги о том, как что-то создавать или выращивать. Это никогда не интересовало меня так сильно, как выдуманные книги о людях. Но мне нравился образ мышления Бар.

Я нашел маленькую дверь, ведущую в башню. В замкнутом пространстве у меня слегка перехватило дух, и в горле что-то сжалось, пока я поднимался наверх. Меня охватило странное чувство, будто я вот-вот зайду в тупик. Я не знал, как выберусь из этой узкой каменной спирали, если дверь внизу захлопнется, а наверху не откроется. Я окажусь в ловушке, как жук в бутылке. Мой спокойный разум знал, что дверь внизу не сможет захлопнуться, потому что ветер не проберется внутрь. Мир опустел, и людей, которые могли ее закрыть, не было. Но мой трусливый разум мыслил иначе. Дверь наверху открылась, хотя мне пришлось сломать одну из петель. Я оказался на каменной