Практикум реального колдовства. Азбука ведьм - Николай Норд

Веревка с повешенного

Редкая вещь. Исключительно полезная, если вы желаете смерти своему врагу. Достать непросто.

Вещи покойного

Часто применяются в черном колдовстве. Получить несложно, их часто раздают родственники почившего, также их можно достать в морге – обычно они остаются после обмывания и переодевания покойника в чистые одежды. Очень полезны в этом случае бывают нижнее белье или носовые, уже пользованные платки.

Вода

Мы уже отмечали силу мертвой кладбищенской воды. Еще в колдовстве используется вода, которая остается после обмывки покойника. Обычно используется в черном колдовстве. Добыть можно в морге.

Гробовые гвозди

Можно найти на кладбище или выдернуть из крышки гроба при перезахоронениях. Заимейте знакомство с кладбищенскими работниками, они помогут вам в этом деле. Но участвуйте в добыче гвоздей сами, не доверяйтесь гробокопателям, они могут подсунуть вам любой ржавый гвоздь, лишь бы получить от вас мзду и не утруждать себя излишне.

Завязки с покойника

Завязки лучше хранить в плотной упаковке, дабы не выветривались запахи мертвеца, в которую неплохо было бы положить и фотографию покойного. Завязки можно взять на похоронах, их обычно выбрасывают, когда развязывают руки перед тем, как опустить гроб в могилу.

Зеркала

Как я уже упоминал ранее, зеркала для гаданий и иных колдовских деяний не могут быть использованы в быту и в обычное время должны храниться закрытыми в отдельной упаковке.

Прах покойника

Прах покойника имеет большую силу, чем земля с его могилы. Достать прах непросто, но можно поступить иначе – срезать волосы от умершего, еще не захороненного человека. Такие волосы имеют одинаковую силу с прахом покойного, впрочем, как и другое такое же полезное человеческое мумие – например, ногти, засохшая кровь на бинтах и прочее. Можно достать в морге или в крупных больницах.

Могильная земля

Используется в черной магии и берется с могилы покойника, как правило, тезки того человека, на которого направлено колдовское действие.

Свечи

Для добрых дел годятся обычные церковные свечи, для темных – лучше использовать черные, если в каждом конкретном случае не оговорено иначе. Сейчас можно купить свечи любого цвета, но если вы все же не найдете черных, то купите в медовом киоске воск, растопите его, добавьте сажи или черной краски и накатайте свечи самостоятельно.

История моего посвящения

Помните, я рассказывал, как меня наказал домовой в Румынии? Остановлюсь на этом подробнее. Было это в 1990 году, когда я в очередной раз поехал отдохнуть в Румынию к своим родственникам и после краткой остановки в Бухаресте оказался у одних своих родственников в пригороде Тулчи. Хозяева дома, по случаю моего прибытия, закололи барашка и устроили небольшой сабантуй. А на следующий день утром я почувствовал сильную боль под лопаткой, оказалось, там вздулась огромная шишка. В местной больнице доктора не могли определить причину заболевания и посоветовали мне ехать в Бухарест на обследование. Но, учитывая ситуацию с дороговизной тамошних медуслуг и мздоимство румынских врачей – все, как ныне в России, мне казалось, проще вернуться на родину и обследоваться и вылечиться дома. Ведь тогда у нас был еще Советский Союз с его бесплатной медициной.

Тем временем боль усиливалась, а шишка росла прямо на глазах, так что я серьезно испугался, что не только не смогу приехать домой и подлечиться, но и вообще не успею вернуться в СССР и меня похоронят либо здесь, либо отправят к себе уже в цинковом гробу. Но тут мои родственники предложили мне съездить к одной дракуле – чертовке – так зовут в Румынии ведьм – Марчеле Дойне, жительнице придунайской деревушки Ласкар-Катаржиу, что находится как раз напротив Измаила, так что там ночью хорошо была слышна музыка с теплохода-ресторана на нашем берегу. Поговаривали, что Марчела прямой потомок графа Влада Цепеша – Дракулы и родилась от одной из двух ведьм – сестер-близняшек, подружек Цепеша.

Ведьмой оказалась сухенькая маленькая старушонка, судя по всему, весьма древнего возраста, с острыми черными глазами, с черными же, без единой сединки, волосами, похожая на турчанку. Она долго и молча сверлила меня своими запавшими устрашающими глазами, так что у меня по спине бегали мурашки, наконец, осмотрела мою спину, порасспросила, как я прихватил эту болезнь. Сказала, что напустил на меня смертельную болезнь «хозяин» дома (домовой) за то, что ради меня зарезали его любимую овечку. Потом ее внучатая племянница Джета сходила в курятник и отсадила отдельно ото всех черную курицу. Еще несколько часов мы ждали, пока эта курица снесет яйцо. Потом она принесла яйцо, и Марчела выпроводила моих сопровождающих в сад. За это время у меня начался сильный жар, я едва оставался в сознании.

Бабка пообещала мне выздоровление с одним условием, чтобы я приехал на ее похороны. Я ответил, что пока-де меня известят, да еще и путь не близкий, так ее, пожалуй, уже и закопают.

– Ничего, – ответила бабка, – приезжай на могилу, как только узнаешь о моей смерти, а это может быть уже скоро, так не откладывай.

Я пообещал. Затем она спросила, есть ли у меня такие враги, которым бы я мог желать смерти, поскольку моя болезнь лечению не поддавалась, ее можно было только перевести на другого. Таковых у меня не было, а если бы и были, я не смог бы поступить с другим человеком таким вот образом, ибо это был бы смертельный грех перед Богом. Бабка минуту-другую о чем-то думала, потом сказала, что есть один такой человек, который издевался над моей матерью, бил ее. И это был якобы ее муж. Я подумал, что у ведьмы не все в порядке с головой, и ответил ей, что покойный мой отец был добрым человеком, любил мать и никогда не смог бы себе такого позволить.

– Твой отец – это ее второй муж, а был еще и первый, – ответила старуха.

Я не очень-то поверил бабке, поскольку ни от матери, ни от кого другого не слышал, чтобы моя мама была дважды замужем. Но это оказалось чистой правдой. Я узнал это по приезде домой, порасспросив мать. Она очень удивилась тому, что я узнал это, но, главное, ее интересовало, кто бы это мог мне рассказать. Они с отцом тщательно скрывали от меня этот факт ее биографии.

Действительно, она была замужем до встречи с моим отцом за одним деревенским пьяницей и дебоширом. Он сильно ревновал ее, впрочем беспочвенно, и по пьяной лавочке не раз нещадно бил. Однажды, беременную, избил мать до полусмерти, так что у нее случился выкидыш. Его посадили, а мою мать, полуживую, увезла на телеге в город ее сестра, где уже позже мать познакомилась с моим отцом. Но родители мои решили ничего мне не говорить об этой странице ее жизни. Вот почему я был в неведении.

А тогда бабка назвала мне имя этого человека – Алексей. Сказала, он заслуживает смерти, по его вине был загублен невинный младенец в утробе моей матери, да он потом много еще чего натворил, за что мотал не один срок по тюрьмам. К тому же, убеждала дракула меня, этот Алексей и так находился при смерти, так что сведение на него моей болезни особо ничего не решало – умер бы он днем позже, днем ли раньше. Я ответил бабке, что я не знаю никакого Алексея, сам никому не желаю смерти и если она считает, что этот человек ее заслуживает, то пусть все решает сама, а я умываю руки. На том и порешили. Затем она провела со мной обряд снятия порчи. Я привожу его здесь взятым отрывком из моего рассказа «Ведьма из Ласкар-Катаржиу»:

«Дойна взяла меня за руку и подвела к тому краю стола, на котором лежал кругляш зеркала. Сама стала у противоположенного его края. Она возвела руки к небу, запрокинула голову, будто смотрела сквозь потолок на какую-то, одной ей видимую звезду, и оцепенела в этой позе. Через некоторое время я увидел серебристые струйки, словно легкий утренний туман стекающиеся на ее ладони откуда-то сверху. После этого она опустила их и направила с обеих сторон на сосуд с водой, стоящий перед нею. Туманный свет с ладоней влился в сосуд, превращая бесцветную воду в некую белую, молочного цвета, жидкость.

– Смотри на яйцо в зеркале, не закрывая глаз, сколько можешь, – сказала Дойна глухим, словно идущим из-под земли голосом. – Захочется моргнуть – просто прищурь глаза, но не закрывай ни в коем случае, иначе все пойдет прахом.

Я перевел взгляд в зеркало, на котором лежало яйцо, и увидел там отражающуюся в нем Дойну. Руки ее выписывали замысловатые узоры над сосудом, жидкость в котором бурлила, словно на раскаленной печи. Сама Дойна, казалось, пританцовывала за яйцом в каком-то трансе, закатившиеся ее глаза страшно выпячивались белками глаз, с ее губ стекала пена. Низким голосом, будто в груди у нее заплакала душа, она негромко и заунывно что-то запела. Иногда равномерное течение песни прерывалось грозными выкриками, иногда слезной мольбой, иногда – невнятным бормотаньем. Картинки эти были не слишком отчетливы, поелику глаза мои застилали слезы, отчего я постоянно прищуривался, сгоняя с них зудящую резь.