Путешествие на «Париже» - Дана Гинтер

– Американцы, – хмыкнув, прошептала Симона.

Они решили подождать, пока парочка удалится. Жюли, вздохнув, погрузилась в воспоминания: когда же в последний раз она танцевала, или что-то праздновала, или вообще от души смеялась? Может, на Национальном празднике в 1914 году? В какой-то другой жизни, где и она была совсем другой. Возможно, сегодня вечером она снова станет той самой прежней Жюли?

– Думаю, эти двое все-таки не Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд! – когда пьяная парочка удалилась, сказала Симона.

Они вышли на палубу и огляделись. Повсюду в укромных местах устроились парочки: между спасательными шлюпками, у перил, на угловых скамейках, возле составленных в кучу шезлонгов.

– С чего ты хочешь начать? – спросила Симона. – Пойдем заглянем в бальный зал?

– Симона, неужели ты думаешь, что мы можем незаметно смешаться с пассажирами первого класса в таком виде? – Жюли, взявшись за подол черной бесформенной юбки, сделала реверанс.

– Наверное, ты права, – согласилась Симона. – Но посмотри! Вышла луна. Давай подойдем к перилам и послушаем музыку. Может, они придут к нам!

Из столовой донеслись звуки музыки – играл струнный квартет. А через несколько минут кто-то дотронулся до ее плеча.

– Мадемуазель, можно пригласить вас на танец? – с улыбкой спросил Николай.

Вера вошла в столовую, и метрдотель тут же подошел к ней и провел к столу. Его помощь была как нельзя кстати, поскольку сама бы она своего столика ни за что бы не разыскала. Вера села за стол, и, хотя все ее соседи были уже на своих местах, на их просторном столе стояло два дополнительных прибора.

Официант во фраке с тоненькими усиками подошел к ним, чтобы принять заказ. Вера, не глядя в меню, без запинки проговорила: «Oui, un croûte au pot pour moi, s’il vous plaît»[14], а потом поздоровалась со всеми за столом.

– Добрый вечер, дамы и господа. Надеюсь, вы все насладились прекрасным днем.

Вера положила на колени салфетку и с чувством удовлетворения про себя отметила, что этими словами она внесла свою лепту в беседу за ужином.

А ее соседи по столу вернулись к занимавшей их прежде беседе. Эти возвращавшиеся из путешествия в Старый Свет американцы все как один сходились во мнении, что лучше их страны на свете нет.

– Европа… место причудливое. Но такое обшарпанное! В столицах, куда ни посмотри, облезает краска и сыплется штукатурка!

– Но ведь там была война! – возразил один из собеседников.

– И тем не менее! Сравните, например, Бруклинский мост и нью-йоркские небоскребы с пыльными…

Вера тяжко вздохнула – ох уж эти скучные рассуждения – и обвела взглядом комнату.

Капитанскому столу сегодня уделялось особое внимание. Вера бросила взгляд на середину комнаты и увидела на почетном месте рядом с капитаном знаменитую голливудскую пару (как же их зовут?). Ну не забавно ли, что эти напыщенные позеры за каждым из столов в монокли или прикрывшись веерами старательно разглядывают эту парочку? Да, усмехнулась про себя Вера, эти знаменитости – воплощение американской культуры (и ее непревзойденной славы!). Мелодраматические немые кинозвезды.

Неожиданно за столом с двумя пустыми стульями появилась молодая пара.

– Простите нас за опоздание, – прежде чем усадить жену, а потом и сесть самому, сказал молодой мужчина. – Мы сели на борт в Саутгемптоне и провели целый день в поисках пропавшего сундука.

Мужчина приветливо улыбнулся всем сидевшим за столом.

– А теперь позвольте представиться. Меня зовут Йозеф Рихтер, а это моя жена – Эмма.

Вера вежливо кивнула. Внешность молодого человека показалась ей знакомой: высокий лоб и римский нос, прямая осанка и изящные манеры. Как жаль, что она не расслышала его фамилии. Вера теперь внимательно прислушивалась к соседям по столу, которые по очереди представлялись этой привлекательной паре, – их имена она давно забыла.

– А я Вера Синклер, – с достоинством проговорила она.

Молодой человек уронил салфетку и уставился на нее в изумлении.

– А откуда вы родом, миссис Синклер? – резко, с напряжением в голосе спросил незнакомец.

– Я родилась в Нью-Йорке, но потом сто лет прожила в Париже, – удивленная его любопытством и тоном, ответила она.

Вере хотелось добавить что-то легкомысленное или остроумное о ее родине или о старении, но, увидев выражение лица незнакомца, она передумала.

– Я полагаю, вы знали моего отца Ласло Рихтера, он был родом из Будапешта? – изогнув брови, спросил молодой человек.

Так вот почему его лицо показалось ей знакомым! Он как две капли воды походил на своего отца. Конечно, она помнила Ласло. Он был одним из ее тринадцати любовников, и забыть его было невозможно. После него она долго не заводила романов.

Они познакомились в 1899 году в Швейцарии в «Грандотеле» городка Бад-Рагац. Вера со своей подругой Матильдой отправились туда на месяц, чтобы омолодиться на местных термальных водах, а Ласло, как она узнала позднее, лечился там от меланхолии. С густыми темными волосами и идеальным профилем, он в свои сорок лет был необычайно привлекателен – даже красивее своего сына, и Вере, хотя это давалось ей нелегко, нравилось вызывать на его лице улыбку. Вера и Ласло стали проводить вместе день за днем – подолгу гуляли на альпийских лугах, вместе ужинали, танцевали, а через неделю уже спали в одной постели.

Однажды утром в конце ее пребывания Вера проснулась в объятиях Ласло и увидела, что он плачет. «Вера, я не хочу с тобой расставаться», – рыдал он. А затем, признавшись, что женат, стал обещать, что оставит свою семью – жену и сына – и приедет к ней в Париж. И хотя во время их краткого романа Вера наслаждалась компанией Ласло (и даже призналась себе, что впервые ее любовный роман мог иметь серьезное продолжение), она – поскольку в историю был вовлечен ребенок – запретила себе даже думать об их совместном будущем. Сама Вера в детстве страдала из-за отсутствия родителей, а когда вышла замуж, обнаружила, что не может иметь детей. Нет, ни семью, ни детство его сына она разрушать не станет. Она попросила Ласло дать ей время подумать, а сама начала складывать чемоданы.

Не попрощавшись с Ласло, Вера покинула Бад-Рагац, поручив Матильде отдать Ласло прощальную записку. По пути домой она, глядя в окно вагона, сердилась на Ласло за то, что он скрыл от нее правду, но еще больше горевала о том, что их едва развившимся отношениям пришел конец. А потом месяц за месяцем по крайней мере раз в неделю она получала письма из Будапешта и сразу же отсылала их обратно – нераспечатанными. А когда следующей весной они неожиданно перестали приходить, Вера вздохнула с облегчением. И больше никогда она о нем не слышала.